Страх не избавляет от реальной опасности, и жившее в нем чувство не предотвратило новых несчастий. Он пережил много моментов, ставших последними: вот его жена, Диана, – он держит ее в объятиях, а она смеется, положив голову ему на плечо, – это был полдень четверга; вот дочь Сара просит его рассказать сказку на ночь – это было во вторник. Ее последняя игра в теннис. Последний раз, когда они все трое смотрели кино. Последний анализ крови, которому он не придал особого значения. Список можно было продолжать бесконечно, каждый день вспоминалось что-то новое. Все эти моменты, важные и не очень, мелькают один за другим, пока тебе не откроется их значимость, пока все они не лягут на чашу весов, заставив ее качнуться в роковую сторону.

Когда он уставал, у него возникало мерзкое ощущение, что жизнь уже позади, что теперь он живет только для того, чтобы выполнять свои обязанности перед миром, который ему совершенно безразличен. Он уже ни о чем не мечтал и все чаще думал о смерти.

Он протянул руку к большому конверту. Его содержимое он готовил методично, в течение нескольких недель и втайне от всех. Бумаги, вечно эти бумаги. Он не стал открывать конверт. Он подумал о своих решениях и о том, к чему они приведут. В который раз мысленно перебрал их, одно за другим, и ни о чем не пожалел. Кто-то постучал в дверь. Он быстро сунул конверт в верхний ящик.

– Войдите!

В дверях стоял молодой человек в костюме.

– Извините меня, мистер Блейк. Мне бы хотелось вам кое-что сказать.

– Четырехчасового совещания вам не хватило, мистер Эддинсон?

– Очень жаль, что вы так плохо отнеслись к нашим предложениям. Вам следовало бы подумать.

Будь Блейк молодым гепардом, он вцепился бы нахалу в лицо и растерзал бы его в клочки, но он был старым львом. И он лишь усмехнулся.

– Подумать? Я полагаю, что это мне все еще неплохо удается, и, кстати, именно поэтому ваши «предложения» действуют мне на нервы.

– Но они направлены на улучшение работы предприятия…

– Вы уверены? Оставьте меня, Эддинсон. Вы и ваши сторонники за сегодняшний день изрядно мне надоели.

– Мы делаем все от нас зависящее, в интересах каждого…

– В интересах каждого? Для кого вы работаете, мистер Эддинсон? Чему вас учили в этих ваших школах, откуда вы вышли с уверенностью, что все знаете? Для вас нисколько не важна наша продукция. Вам совершенно наплевать на клиентов, для которых мы ее производим. Ваше кредо – продавать как можно больше, неважно, нужно людям то, что вы продаете, или нет, снижать себестоимость, пусть даже урезая рабочим зарплату, любыми способами повысить собственный рейтинг и разбогатеть, чтобы потом переметнуться в другую компанию и там проделывать все то же самое, только еще лучше – или еще хуже, это как посмотреть.

– Вы слишком суровы.

– Меня не интересуют ваши суждения. Вас еще и в проек те не было, когда я уже руководил этим предприятием, начинал с того, что подметал заводские цеха. Я знал в них каждый закоулок. Я не заканчивал школ, где бы мне вдалбливали в голову, будто я пуп земли. Я изучал жизнь, я знаю по имени каждого, кто со мной работает, знаю, как зовут его жену, детей, я видел, как они растут. Вы считаете меня старым кретином? А мои взгляды безнадежно устаревшими и патерналистскими? Думайте что хотите. Хозяин здесь я, а вы – мой служащий.

– Мир меняется, мистер Блейк. И к нему надо приспосабливаться.

– К чему приспосабливаться? К порочным системам, которые придумали люди вроде вас? Вы и вам подобные служите только себе. И позвольте вам сказать, что однажды вас крепко занесет. Разумеется, вы не глупы, Эддинсон, но в человеке ценно не наличие ума как такового, а то, на что он его употребляет.

– Ваши высокие принципы, Блейк, не спасут нашу фирму.

– А ваши мелкие принципы ее погубят. И не забывайте, что это моя фирма. Мы производим металлические коробки уже более шестидесяти лет. Потребители ценят нашу продукцию за прочность и удобство. Быть может, она не так привлекательна, как вся эта модная халтура из ярко-зеленого пластика, но она практична. Мы приносим пользу, мистер Эддинсон. Люди полагаются на нас! Я даже не знаю, понимаете ли вы, о чем я говорю… Так вот, вопреки вашим сомнительным теориям, мы не станем производить коробки из металла меньшей толщины, чтобы увеличить объем продаж. Мы не станем переносить завод в другую страну ради удешевления рабочей силы. Мы будем делать нашу работу! В связи с этим, мистер Эддинсон, у меня возникает вопрос: в чем состоит ваша работа? Оптимизировать? Продвигать? Захватывать новые рынки? Ловить любую возможность? Все это слова, претенциозные слова, чтобы набить цену самому себе.

– Без нас вы не продадите…

– Вы так думаете? Однако же более пяти десятилетий продавали. Как ни наивно звучит, но я полагаю, что вещи полезные не так уж трудно продавать, а вот всякая новомодная дребедень нуждается в том, чтобы ее сбывали любыми способами. Но не будем уходить от дел: я не дам вам возможности оттачивать свои молодые волчьи клыки на моем предприятии.

– У вас не будет выбора, мистер Блейк. Я ведь не один. Банки на моей стороне.

– Вы мне угрожаете?

– Я пришел к вам, чтобы спокойно обо всем договориться, а вы меня оскорбляете.

– Вы пришли, чтобы бросить мне вызов, и я вам ответил. А теперь ступайте. Я достаточно терпел вас сегодня. И все же я хочу поблагодарить вас, Эддинсон: до вашего прихода у меня еще оставались сомнения относительно будущего, но теперь они рассеялись.

– Что вы хотите сказать?

– Скоро вы увидите, что я тоже способен к инновациям… Ступайте.

– Хизер, вы еще здесь?

Поглощенная чтением, молодая женщина не слышала, как подошел патрон. От звука его голоса она вздрогнула.

– Добрый вечер, сэр. Я должна доделать отчет о сегодняшнем совещании. Отдел маркетинга просит к завтрашнему дню.

– Бросьте его и идите домой.

– Но…

– Хизер, вы ведь моя помощница, а не их. И если я говорю, что вы можете заняться этим позже, никто не вправе возражать.

– Хорошо, сэр.

Молодая женщина не заставила себя уговаривать и сложила листы в папку. Она вдруг подумала, что Эндрю Блейк крайне редко заходит к ней в кабинет, и внимательно по смотрела на него. Сегодня вечером он выглядел усталым. Высокий, почти полностью седой, тонкие черты лица, открытый взгляд из-за круглых очков. В правом уголке рта залегла небольшая складка, придававшая лицу чуть горестное выражение. С некоторых пор она часто ловила его на физиономии шефа. В тот день на Блейке был темно-зеленый бархатный пиджак и красная бабочка. Что касалось манеры одеваться, то Хизер всегда удивлял его странный вкус – или отсутствие вкуса, – но ей эта манера нравилась.

Он молча стоял перед ней с большим конвертом в руке.

– Отправить по почте?

– Нет. Но раз уж вы здесь, я должен вам сказать.

Он потер глаз кулаком. Он то и дело тер глаза тыльной стороной сжатой в кулак ладони, подняв локоть и плотно сомкнув веки, точно мальчуган, которому хочется спать. Этот жест она отметила, когда пришла работать на фирму. Он ей казался трогательным. У пожилого мужчины – жест ребенка. Потом она обнаружила у него и другие привычки: описывать ногами круги под столом или играть в катапульту шариковыми ручками на совещаниях, когда ему было скучно, – то есть всегда. Она стала его изучать. В их отношениях не было фамильярности, но они чувствовали друг к другу искреннюю симпатию. Она знала все его странности, знала, что линейка неизменно лежит у него справа от телефона, что он во всем любит ясность и точность, что он человек честный. Они никогда не говорили о личной жизни, но она всегда знала, в каком он расположении духа. Он спрашивал, какие у нее новости, и с вниманием выслушивал ответ. Он ничего от нее не скрывал. Дверь его кабинета была закрыта, только когда он звонил своему давнему другу и компаньону Ричарду Уорду. В такие минуты она иногда слышала, как он смеется. В другое время она ни разу не слышала, чтобы он смеялся.