Джонсон недоверчиво взглянул на него.
— Уж не собираешься ли ты описать все дело в вашей прессе? Там ты бы мог себе такое позволить!
— Пол! Я ведь прекрасно понимаю — эта история слишком фантастична, чтобы кто-нибудь в нее поверил. Для подтверждения своих обвинений мне надо располагать хоть какими-нибудь доказательствами, например письмом Леона, которое ты предусмотрительно сжег вместе с описаниями опытов доктора Шурике. Ты же с необычайной педантичностью уничтожал всякие доказательства, Пол. Теперь остается только твое слово в противовес моему, — он незаметно поглядел на часы: катушки магнитофона вертелись уже пятнадцать минут. — А почему я прошу объяснений? Да потому, что не люблю оставлять без ответа загадки, которые сам не в силах отгадать.
Джонсон понимающе кивнул головой.
Да. Не забудь также о вчерашнем предостережении: если ты начнешь мутить воду, я немедленно обвиню тебя в попытке завербовать меня в вашу разведку. Даже если ты поднимешь шум лишь по возвращении в Польшу, я объясню, что молчал только из-за связывавшей нас дружбы. Я, видимо, получу выговор за то, что своевременно не сообщил о твоих предложениях, но этим дело и ограничится. Не забывай также, что мои обвинения подтвердят несколько человек.
— Которых, как ты утверждаешь, я тоже пытался завербовать?
— Которые всегда выполняют мои приказания.
— Я еще раз вынужден признать, что ты весьма хитроумно обдумал весь план действий. — Шель уже открыто поглядел на часы и сказал: — Мне пора потихоньку начинать собираться. Поверь, Пол, в каком-то смысле я тебе завидую. Я получаю только зарплату, едва свожу концы с концами, а ты живешь на проценты. Теперь, однако, вместе с доктором Шурике ты, кажется, лишился и одного из главных источников дохода?
— Одного из многих. — Американец поднялся. — Я этого и не почувствую, ведь остались еще другие.
— А ты не боишься, что инспектор Грубер может тебе напакостить?
— Ему ничего не известно. Он мог напакостить доктору Менке. Кроме того, я окольным путем сумею его предупредить, что ему лучше держать язык за зубами.
— А Визнер?
— Ах, этот служака! — Джонсон иронически скривил губы. — Ну, он, даже если что-то подозревает, предпочитает не лезть на рожон.
— Словом, прокурор Джонсон из Гроссвизена, совершив два убийства, вышел сухим из воды и может продолжать — конечно, за определенную мзду — опекать своих нацистских питомцев.
— Ты прав. А с теми, кто попытается нам помешать, мы всегда найдем способ управиться.
— Я очень благодарен тебе, Пол, за такую откровенность. Итак, сегодня 17 сентября, — мимоходом бросил он. — Через три дня я снова буду дома.
— Сегодня 16 сентября, — поправил его Джонсон.
— Ну конечно! Пятница, 16 сентября 1960 года. Передай привет Кэрол.
Джонсон протянул руку.
— Счастливого пути, Ян.
Шель на секунду заколебался, но все-таки подал американцу руку и проводил его до двери.
Через несколько минут, прислушавшись и убедившись, что его гость вышел из дома, он вытащил магнитофон вместе с микрофоном из-под кровати и торопливо перемотал пленку. Когда она дошла до конца, он нажал кнопку, обозначенную словом «Spielen» [32] . Раздался негромкий шум, и потом звук, похожий на поскрипывание пружин.
Шель повернул регулятор громкости звука. Комнату внезапно заполнил женский голос: «Здравствуйте, господин прокурор! Я принесла чай». Шель поспешил уменьшить силу звука. «Фрау Гекль — толковая женщина», — услышал он немного искаженный собственный голос. Занявшись магнитофоном, Шель не обратил внимания на приближающиеся шаги. При стуке в дверь он вскочил, растерявшись и не сразу сообразив, что нужно делать, но быстро опомнился, нажал клавиш «Стоп», захлопнул крышку магнитофона и подошел к двери.
— Кто там? — слишком громко спросил он.
— Это я. — Журналист узнал голос фрау Гекль.
— Одну минуточку, я как раз кончаю одеваться.
Он задвинул магнитофон поглубже под кровать, потом быстро снял пиджак и, ослабив узел галстука, вернулся к двери.
Хозяйка беспокойным взглядом окинула комнату. Не заметив ничего подозрительного, она с ног до головы осмотрела Шеля, завязывавшего галстук.
— Переодевался. Мне скоро уезжать.
— Ах, как жаль! — вздохнула старуха. — Вот уж не знаю, удастся ли найти нового жильца. — Она собрала чашки и вышла, бормоча что-то себе под нос.
Шель опять вытащил магнитофон, прослушал плёнку до конца и, оставшись доволен четкой записью, собрал и упаковал свои вещи. Сняв временную электропроводку, он привел провода в порядок и вышел из комнаты.
Рассчитавшись и попрощавшись с хозяйкой, Шель отправился в магазин, где взял магнитофон напрокат.
— Уже возвращаете? — радостно приветствовал его продавец. — Вот это действительно быстро. Надеюсь, магнитофон экзамен выдержал?
— Полностью, — заверил его Шель. — Однако у меня к вам еще одна просьба. Я взял краткие интервью у некоторых обитателей лагеря на Веберштрассе. Запись понадобится для передачи по радио. Чтобы придать ей более достоверный характер, а также отметить любезность вашей фирмы, я попрошу вас сказать несколько слов перед микрофоном. Например: «Меня зовут так-то и так-то, работаю я там-то. 16 сентября я дал напрокат магнитофон Яну Шелю и получил его обратно в тот же день».
Молодой человек с готовностью согласился.
— Интервью будет передано по радио? — спросил он.
— Думаю, что да.
— Ах, да это же превосходная реклама для нашей фирмы! Нажав клавиш, журналист сказал:
— Не откажите в любезности подтвердить, что магнитофон был взят напрокат в вашей фирме.
Продавец откашлялся и громко произнес:
— Меня зовут Вернер Менцль. Я работаю в электротехнической фирме «Херлигер» в Гроссвизене. 16 сентября 1960 года около половины одиннадцатого утра господин Ян Шель взял у нас напрокат магнитофон с пленкой и вернул его через два часа.
— Большое спасибо, — сказал Шель и выключил магнитофон. — А теперь последняя просьба: я хотел бы купить еще одну пленку и переписать на нее всю программу. Наверное, у вас есть какая-нибудь приспособленная для этого комнатка?
— Да, конечно. Сейчас там никого нет. Я дам вам другой магнитофон…
Спустя сорок минут журналист буквально влетел на перрон и, задыхаясь, вскочил на подножку как раз в тот момент, когда начальник станции давал сигнал к отъезду.
Полицейский сыщик Альфред Земмингер, одетый, как обычно, в служебную синюю форму, стоял у окна дежурки и следил за выезжающим со станции поездом.
— Наконец-то! — с облегчением пробормотал он.
Шель положил свой чемодан на полку и опустил оконное стекло. Дома городка все быстрее мелькали у него перед глазами, стук колес сливался в однообразное стаккато. Джонсон… Кэрол… Менке… Лица и фамилии уходили в область воспоминаний.
Вечер 18 сентября застал Шеля на пограничной станции в ФРГ. Паровоз отъехал на запасной путь, чтобы пополнить запас воды. Железнодорожные рабочие простукивали оси, проверяли вентили и соединения. «Orangen! Zigaretten! Соса-соlа!» [33] — выкрикивал разносчик, подталкивая перед собой большую никелированную тележку.
Шель проснулся и широко зевнул. В купе было душно и накурено. Он выглянул в окно и прочитал название станции: Гельмштадт.
— Боже мой! — вздохнула сидящая напротив него немка. — Я страшно волнуюсь. Я еще никогда не была на той стороне.
В распахнутых дверях появились двое таможенников в мундирах.
— Добрый вечер! Приготовьте паспорта! Просматривая документы Шеля, один из таможенников задержался взглядом на его фотографии и фамилии; потом оглядел поляка с ног до головы и, повернувшись, шепнул что-то товарищу. Тот вошел в купе, внимательно проверил паспорт и вернул его Шелю.
— Попрошу открыть чемоданы! — обратился он к пассажирам.
Таможенники бегло осмотрели багаж всех путешественников, чемодан же журналиста перерыли до дна. Не найдя ничего подозрительного, они удалились.