Машина приближалась к нам не торопясь, но уверенно. Был это шедший порожняком тяжелый трехосный грузовик. Он смело вползал в самые широкие лужи, властно гнал перед собой волны грязи и неторопливо, со спокойной уверенностью выбирался на пологий раскатанный берег.

Сергей с восхищением следил за грузовиком и, словно желая подбодрить меня, повторял:

— Ишь прет, ишь прет! Без разбору лезет.

Он метнулся к своей машине, встал на подножку, лихо перемахнул в кузов и тут же спрыгнул на землю, держа в руках небольшой металлический трос. В следующую минуту он уже крепил трос к передним буксирным крюкам, радостно приговаривая:

— Этот без труда нашу матрешку вытащит. Вот как пить дать. Это, мил друг, сильная штука. Трехосник…

Трехосник держался противоположной обочины. За его рулем мы успели разглядеть крупнолицего, смуглого человека лет тридцати в лихо откинутой почти на самую макушку черной кепке.

— Помоги, мил друг! — крикнул Сергей, как только грузовик поравнялся с нами. — А то, брат, хоть ночуй тут. — И Сергей дружески засмеялся.

Грузовик замедлил ход, в открывшейся дверце кабины показался водитель.

— Не могу, дорогой! — полунаклонившись в нашу сторону, прокричал он. — Бензинчику маловато. Да и спешу до зарезу. — Для убедительности он провел ладонью по горлу.

— Бензинчику подбавим, — горячо отозвался Сергей. — А делов тут — минута. — В голосе его звучала откровенная мольба.

— Не могу, ей-бо, — повторил водитель трехосника и, захлопнув дверцу, прибавил газу.

— Слушай, друг, ну что ж ты так! — в отчаянии закричал Сергей, бросившись за машиной. Но та, обдав его облаком сизого дыма, продолжала набирать скорость.

Сергей застыл на месте. Кирзовые сапоги его утопали в грязи, ко лбу прилип комок белых волос, пальцы бессмысленно перебирали концы веревки. Потухшим взглядом смотрел он в след удалявшемуся трехоснику. На горле у него, в том месте, где были расстегнуты верхние пуговицы гимнастерки, раза два дернулся острый продолговатый кадык — точно Сергей с большим трудом что-то проглотил.

Грузовик скоро пропал из виду, а мы с Сергеем, не сговариваясь, молча перебрались через кювет и опять поплелись к маячившим в отдалении кустам.

Сергей долго молчал, потом сказал:

— Вот он, папаша, свет, и вот они — добрые люди.

Мне нечего было ответить, и я промолчал.

…Уже начинало смеркаться, когда мы наконец снялись с якоря. Оба до нитки промокшие, голодные и озябшие, мы на ходу съели по краюхе завалявшегося у Сергея деревенского хлеба и закурили.

Сергей с наслаждением затянулся дымом и вдруг разговорился. А если сказать точнее, засыпал меня вопросами. Мне пришлось от начала до конца пройтись по собственной биографии, а потом выслушать его.

— Моя анкета совсем куцая, — вздохнул он.

Говорил Сергей, не поворачивая головы, строго глядя прямо перед собой на унылую черноту дороги.

— Кончил ремесленное, полтора года малярил, потом армия. Там и на шофера выучился…

Я узнал, что Сергей всего месяц как демобилизовался и в родные места вернулся из-за болезни матери.

— Если б не мать, махнул бы в Норильск. Дружки мои туда поехали.

Он опять чуть исподлобья смотрел вперед и чему-то улыбался. Я был уверен, что он думает о невесте, о том, что вот и сам так нелепо опаздывает и ее заставляет ждать…

Я представил себе ее в свадебном наряде, с живыми цветами в косах, грустной и в то же время переполненной счастьем. «Интересно, — думал я, — какая она из себя? Он вот — белый. Серые честные глаза, над ними — бесцветные, рыжеватые на краешках брови. А она? Ну хотя бы как ее зовут? Неужели — Машенька?»

Впереди, метрах в двухстах, показалось темное пятно. Сумерки мешали разглядеть его, но Сергей все объяснил двумя словами:

— Загруз кто-то.

Теперь и я стал различать очертания вставшего наискосок автомобиля. А когда подъехали ближе, я, к удивлению своему, узнал знакомый нам трехосник.

— Смотри, Сергей, это тот самый…

— Вижу, — коротко ответил он, и я заметил, как побелев, вздулись у него на щеках желваки. В прищуре глаз, как показалось мне, блеснул недобрый огонек.

Нам предстояло почти вплотную проехать мимо застрявшей машины: между нею и кюветом, донельзя размытым и наполовину заполненным водой. Малейшая оплошность Сергея — и нам снова придется выгружать из кузова горбыли, лопату, топор, остатки хвороста, который мы на всякий случай прихватили с собой…

Сергей с ходу повел машину в опасный «коридорчик». Грузовик наш, казалось, сам чувствовал ответственность момента: чутко отзываясь на малейшее движение баранки, он медленно преодолевал препятствие.

Шофер в черной кепке сидел в дверцах кабины, свесив почти до земли длинные, в резиновых сапогах ноги. Как только мы поравнялись с ним, он громко, хрипловатым голосом крикнул:

— Алле, кореш! Бензинчику б с ведерко…

И осекся, узнав Сергея.

Трехтонка наша выбралась из «коридорчика» и поползла к сухой правой обочине. Сергей с горячностью стал прибавлять газу. Казалось, ему хочется как можно быстрее и дальше отъехать от шофера в черной кепке, от его могучей машины, оставшейся теперь без бензина. И если бы позволяла дорога, Сергей, как подумалось мне, бешено погнал бы свою «матрешку». И так же, наверное, до самой Сосновки перекатывались бы на его щеках желваки, так же строго и холодно смотрел бы он из-под козырька армейской фуражки вперед. А потом, перекурив, снова заулыбался бы одними глазами чему-то затаенному, своему, большому и радостному.

Но я ошибся. Сергей вдруг начал вести себя странно. Руки его, еще минуту назад такие проворные и умелые, сейчас без надобности хватались то за ручной тормоз, то за рычаг переключения скоростей, то остервенело вращали руль. Сергей явно нервничал.

— Не ладится что? — участливо спросил я.

Он не ответил. В сердцах выключив, видимо, раздражавший его «дворник», Сергей остановил машину и выскользнул из кабины. В ту же минуту через окно в задней стенке я увидел его в кузове: полунаклонив невысокую железную бочку, он наполнял бензином ведро. «Так вот в чем дело, — догадался я. — Кончилось горючее». И снова подумал о том, как иногда может не везти человеку.

Размышляя так, я вдруг почувствовал, что остался один. Уже не булькал, выливаясь из бочки, бензин, никто не открывал дверцу кабины, не появлялся у радиатора. Я опять выглянул в окошко: бочка стояла на месте, а Сергея не было. Прислушался — ничего не услышал. Я открыл дверцу, вышел из кабины и тотчас увидел Сергея: с ведром в правой руке он торопливо шагал по разбитой обочине дороги к тому месту, где неподвижно темнел оказавшийся без горючего трехосный грузовик.

Чтобы не смущать Сергея, я снова влез в кабину, но слышал, как, вернувшись, он швырнул ведерко в кузов и, пробуя сапогом задние колеса, что-то невнятно бормотал.

За руль он сел как ни в чем не бывало, закурил и мягко тронул машину.

— Что же ты, — спросил я Сергея, — он тебя кулаком, а ты его пряником?

— Засосет же чудака. Дороги тут с плывунцом. Два-три часа простоишь — и хоть тягачом вытаскивай.

Машина, где только можно было, переходила на предельные скорости. Сумерки сгустились, наступил вечер, пришлось включить фары. Свет их мгновенно смешался с дождем, и впереди нас будто задымило. Но черные, затененные провалы впадин и луж видны были все-таки далеко и отчетливо.

Все время позади нас слышался гул второй машины. Шофер трехосника, видно, стеснялся обгонять нашу «матрешку» и покорно плелся в хвосте.

Через час мы подъехали к Сосновке. Сначала издалека, потом все ближе и ближе замаячили десятки огоньков. Вот уже отчетливо обозначился и первый дом. Свет фар вырвал из темноты глухую стену и на ее фоне чью-то, скорее всего женскую, фигуру.

Да, это была женщина. Она быстро шла нам навстречу, прикрывая глаза от яркого света. Сергей, увидев ее, заулыбался и с ласковой укоризной, ни к кому не обращаясь, сказал:

— От чудачка…

А сам — я это чувствовал — был переполнен неизбывной внутренней радостью.