— Ты, милок, не подумай: нас, актеров, зритель знает, пока мы на сцене, пока живем. Ему надо напоминать о нас рисунками, фотографиями… Рисуй нас, голубчик. Конечно, лучше, чтоб это были не шаржи. Но что поделать, если ты по-настоящему не можешь.
Право хвалить
В исполнительской манере Леонида Осиповича Утесова есть одно обаятельное свойство —каждому зрителю кажется, будто артист выступает только для него.
— Однажды, во время гастролей в одном из южных городов, — рассказывает Утесов, — произошел такой эпизод. В антракте пришел за кулисы приветливый, улыбающийся человек.
— Здравствуйте, дорогой Леонид Осипович, — сказал он тоном старого знакомого. — Давненько мы не виделись. Как поживаете? Как себя чувствуете?
Утесов ответил на его приветствие, поблагодарил за внимание, сказал, что на здоровье не жалуется. При этом он испытывал чувство неловкости от того, что никак не мог припомнить, где и когда они познакомились.
— Да, — сказал Утесов, — действительно много времени прошло. Напомните мне, пожалуйста, когда мы виделись в последний раз?
— Это нетрудно вспомнить, — ответил гость. —Вы в нашем городе выступали двенадцать лет назад. Я тогда сидел в девятом ряду. Неужели забыли?
* * *
Когда я показал Леониду Осиповичу рисунок, он сказал:
— Увидеть шарж на себя, — это, примерно, то же самое, что услышать впервые свой голос, записанный на граммофонную пластинку. Совершенно не похоже на то, чего ожидаешь.
— Интересно, — спросил я, — как вам показался ваш голос?
Л. Утесов
— Хм, — произнес Утесов, — откровенно говоря, я был о нем лучшего мнения.
* * *
В Театре эстрады происходили отборочные просмотры новых номеров. Актеры, особенно молодые, буквально трепетали перед грозным председателем жюри Н. П. Смирновым-Сокольским. Зато присутствие Л. О. Утесова успокаивало выступающих. Они всегда надеялись на его поддержку.
Актер Н. показал интересный, но не вполне доработанный номер. Мнения жюри разделились. Ждали, что скажет Сокольский. Лицо Николая Павловича не предвещало ничего хорошего.
Вдруг раздался голос Утесова.
— Коля, — сказал он, — не надо ругать. Ты уже давно заслужил право хвалить.
Сокольский улыбнулся.
После небольшой доработки номер актера Н. был принят и шел с большим успехом.
Праздник остроумия
В Центральном доме литераторов заседает пленум Союза писателей.
Группа художников и поэтов выпускает сатирическую газету «Взирая на лица». Эмиль Яковлевич Кроткий придумывает темы для карикатур, сочиняет эпиграммы, пародии, афоризмы.
Вот некоторые из них:
* * *
Писал критические подвалы. Ни одного критического небоскреба у него не было.
* * *
Так часто менял свою точку зрения, что она превратилась в многоточие.
* * *
У него тоже был соавтор — он писал с грехом пополам.
* * *
Хваля автора, перевирают его фамилию. Браня — никогда.
* * *
Хороший писатель боится быть непонятым. Плохой — опасается, что его поймут.
* * *
Есть люди, в присутствии которых невежливо быть талантливым.
* * *
«Отрывки» следуют один за другим. Возле газеты больше народу, чем в зале. Газету фотографируют и переписывают в записные книжки.
Многие смеются, но есть и недовольные. А. задела острая эпиграмма, Б. считает слишком злым шарж. Кто-то требует снять газету.
В ответ появляются новые две строчки Кроткого:
Бойтесь кричащих «Сатиру долой!»:
Мусор всегда недоволен метлой.
Вечером после веселого и утомительного рабочего дня прогуливаемся пешком, провожая Кроткого домой. Живет он на Пушкинской площади возле Дома актера. Кто-то предлагает зайти в кафе Дома актера выпить по чашке кофе. В переполненном кафе занимаем единственный свободный столик.
Э. Кроткий
К нам подходит директор кафе.
— Прямо беда, — говорит он озабоченно, — пришел Вертинский, а у меня ни одного свободного столика. Нельзя ли подсадить его к вам?
Близко я вижу Вертинского впервые. Он похож на большую старую птицу с маленькой крючконосой головой.
Кроткий пристально рассматривает его длинные, желтые пальцы, берет бумажную салфетку и что-то на ней пишет.
В то время на экране появился фильм «Заговор обреченных» с Вертинским в роли кардинала. Вертинский рассказывает, с каким увлечением он работал над ролью, и спрашивает, понравился ли нам фильм.
В ответ Кроткий протягивает салфетку. На ней написано:
Вы перед зрителем кино
Предстали в образе негаданном:
Вы — кардинал. Не мудрено,
Что ваши пальцы пахнут ладаном.
— А вы обратили внимание, — говорит Вертинский, — как пресса хвалит мою работу?
На следующий день в нашей сатирической газете появляются четыре строчки. Кроткий не указывает, кому они адресованы. Но мне ясна причина их возникновения. Вот они:
Пусть тебя захваливают дружно,
Зазнаваться все-таки не нужно.
Но нельзя при этом не сознаться,
Что нельзя при этом не зазнаться.
Таков Эмиль Яковлевич Кроткий, общение с которым всегда было праздником остроумия.
А. Вертинский
В последний день своей жизни он сказал:
Чему дивиться?
Врач не бог —
Пришел. Увидел.
Не помог.
Мне хочется закончить рассказ его же словами:
Он был тщеславья чужд едва ли,
Но был застенчив и умен.
«Вас слава ждет», — ему сказали.
«Пусть подождет», — ответил он.
Быть или не быть?
Мы познакомились в 1947 году. Михаил Федорович Астангов пригласил меня к себе на Большую Калужскую. На круглом столе стояли графинчик коньяку, две рюмки и тарелка с нарезанным и посыпанным сахарной пудрой лимоном.
Меня поразил его острый, стремительный, даже несколько пугающий взгляд. Сразу, с первого мгновения нашей встречи стало ясно, что его надо рисовать обязательно в движении. Даже когда он сидел за столом, спокойно беседуя, казалось, что в нем заключена туго закрученная пружина, готовая вот-вот раскрутиться с неудержимой силой. И в голосе его чувствовалась натянутая струна — тронь, и она зазвучит во всю свою тревожную силу.
