Когда Ольга Борисовна вышла, Соболь кивнул ей вслед головой, спросил полушепотом:

– Как?

– Славная женщина, – так же тихо ответил Мельников. – Она замужем?

– Нет.

– Вот и женись.

– Ну, знаешь ли…

– Почему?

Соболь недоуменно посмотрел на товарища:

– Спрашиваешь «почему»? Во-первых, была замужем, во-вторых, с ребенком.

Мельников улыбнулся:

– Причуды старого холостяка.

– Индивидуальность, – отшутился Соболь и, построив шары треугольником, запел: – «Не говорите мне о ней…» Разбивай пирамиду, коллега.

От первого удара желтые блестящие шары мигом раскатились по всему полю, толкаясь о борта и друг о друга.

– Ну, знаешь ли!.. – воскликнул Соболь, принимая воинственную позу. – Подставил ты, брат, красиво. – Он пригнулся, вытянул красную шею и ловко двинул кием вперед. Шар с коротким звоном влетел в угловую лузу. Зайдя с противоположной стороны, снова прицелился. Опять ловкий удар – и новый шар закачался в сетке средней лузы. Еще и еще прицеливался он, и каждый раз шары, точно живые, ныряли в узкие норы луз.

Соболь картинно выгибался перед каждым ударом, отставляя назад то правую ногу, то левую. При удаче оскаливался, показывая бугристые белые зубы, затем торжествующе подкидывал кий. Все это выходило у него ловко и эффектно, будто у хорошо натренированного циркового артиста. Он забил подряд шесть шаров. На седьмом промахнулся и зло рубанул рукой:

– Ах ты черт!

Один из потревоженных им шаров остановился в углу в таком положении, что, казалось, дунь посильнее – и он упадет в сетку. Соболь вздохнул от досады:

– Вот проклятый!..

– Не волнуйся, – сказал Мельников спокойно. – Я и такой могу не забить.

Однако, к своему удивлению, забил он сразу два. Но вскоре оба выставил на поле как штрафные. Соболь посмеивался:

– Здорово дальневосточники работают.

Мельников только улыбался. Ему интересно было наблюдать петушиный азарт Соболя, который с каждой новой минутой игры становился все более воинственным.

Первую партию Сергей проиграл, так и не забив больше ни одного шара. Во второй забил три. Соболь хотел начинать третью, Мельников положил кий.

– Хватит, пойдем.

– Еще одну, заключительную, – стал упрашивать Соболь, возвращая товарищу кий. – Время-то совсем детское.

– Ладно, – согласился тот.

Сыграли заключительную.

– Крепко же ты натренировался, – сказал Мельников, не скрывая удивления.

– Стараюсь, – с достоинством ответил Соболь. – Только любителей маловато.

– Почему?

– Не приходят, больше дома сидят, с бабами. Романчиками развлекаются.

– Послушай, Михаил, – спросил Мельников, – библиотекарша разошлась с мужем?

– Олечка-то? Ага, тронула за душу?

– Да подожди ты, не шуми. Я просто думаю, неужели от такой женщины мог уйти муж?

Соболь затряс головой:

– Нет. Тут совсем иное… Потом расскажу.

Закрыв бильярдную, друзья снова заглянули в библиотеку. Ольга Борисовна уже была одета. Серый каракулевый воротник и такая же серая шапочка еще больше подчеркивали свежесть и миловидность ее лица.

– Задержали вас? – спросил Мельников. – Простите.

– Ничего, с книжниками до утра сидеть можно, – заметил Соболь, отдавая ключ Ольге Борисовне. Она промолчала. Но по всему было видно, что шутка ей не понравилась. Соболь тронул ее за локоть. Она отошла в сторону, взяла со стола сумочку, строго сказала:

– Тушу свет!

– А книжку? – крикнул Соболь.

– Кому?. – спросила Ольга Борисовна, держа палец на выключателе.

– Приятелю.

Она посмотрела на Сергея и, как бы извиняясь за свою строгость, улыбнулась.

– Вам? Пожалуйста. – Голос ее снова сделался мягким, приветливым. Лицо порозовело еще больше.

– Я попрошу у вас последние номера военных журналов, – перебарывая неловкость, сказал Мельников. – Если они, конечно, близко лежат.

– Какие вас интересуют?

– Главным образом «Военный вестник».

– Это можно. Разрешите заполнить читательский билет?

Она села к столу и взяла ручку.

– А мне что-нибудь для души, – сказал Соболь и потянулся к книгам, лежавшим на краю стола. Библиотекарша остановила его:

– Принесите сначала «Петра Первого».

– Олечка, не будьте суровой. Одна книга за душой.

– А держите сколько? Третий месяц.

– Чемпиону можно, – пошутил Мельников.

Соболь махнул рукой:

– Ладно, не беру больше.

На улицу вышли втроем. Соболь хотел взять Ольгу Борисовну под руку.

– Нет-нет, – решительно сказала она и, распрощавшись, торопливо пошла по утоптанной дорожке. Он попытался догнать ее, но из темноты опять послышался строгий женский голос: – Оставьте меня.

«Молодец», – подумал Мельников и, не дожидаясь Соболя, зашагал по знакомой дороге.

Дома он долго сидел за столом, обдумывая в тишине, что написать Наташе. Мыслей в голове было много, но текли они как-то нестройно. То и дело возникал вопрос: написать о подмосковном батальоне охраны или умолчать? Решил не писать: зачем расстраивать жену. Пусть думает, что так приказали. Для нее легче.

И, как обычно в минуты раздумий о семье, на душе стало вдруг грустно, беспокойно. Он встал из-за стола, покрутил пуговку висевшего на стене репродуктора. Шла трансляция, вероятно, из Большого театра. Михайлов исполнял арию Сусанина. Отойдя на середину комнаты, Мельников застыл, будто завороженный.

На следующий день Мельников знакомился с батальоном. Энергичный и живой в движениях, майор Степшин водил его из одного помещения в другое и рассказывал:

– Здесь живет первая рота. А здесь – вторая. Вот ружейные пирамиды. – Обращаясь к дежурному, он приказывал: – Откройте, быстро!

Дежурный щелкал замком, раздвигая фанерные дверцы: оружие стояло ровными рядами. Каждый автомат, карабин, пулемет на своем месте, чистый, смазанный – любо посмотреть.

Офицеры проходили между рядами выровненных как по линейке, солдатских коек. Матрацы, подушки, одеяла были заправлены аккуратно и одинаково, точно одним человеком. В тумбочках тоже было все одинаково: на верхних полках лежали мыльницы, зубные щетки, на средних – тетради, учебники, газеты, внизу – одежные щетки.

В учебных классах подполковника удивила строгая симметрия в расположении карт, схем, плакатов, учебных моделей. Даже столы и табуреты стояли, будто в строю, строгими, прямыми рядами. Мельников присматривался ко всему внимательно, заглядывал за большие, обитые железом печки, надеясь хоть там обнаружить следы паутины или пыли, но всюду ласкали глаз чистота и порядок.

Во второй роте в перерыве между занятиями Степшин познакомил комбата с пулеметчиком – ефрейтором Груздевым.

– Это наш огневой чемпион, – сказал он громко, с нескрываемой гордостью. – Три приза в своих руках держит и пачку почетных грамот.

– Молодец, – похвалил Мельников.

Ефрейтор выпрямил свою высокую угловатую фигуру, откинул назад рыжеволосую голову и принял похвалу как должное, ничуть не смутившись. После небольшой паузы даже осмелился спросить:

– Разрешите показать призы, товарищ подполковник?

– Показывайте, – улыбнувшись, ответил Мельников. И они пошли в глубь казармы, где на квадратном фанерном щите красовались два бронзовых кубка и модель блестящего хромированного пулемета с надписью: «За первенство в окружных стрелковых соревнованиях».

Потом Степшин представлял комбату других передовых людей: автоматчиков, минометчиков, артиллеристов, водителей. Почти в каждом подразделении были, как говорится, свои герои. Все они подтянуты, с начищенными до блеска пуговицами, сапогами. А по тому, как они поворачивали головы, приставляли руки к головному убору и четко отбивали шаг по звонкому дощатому полу, Мельников угадывал в каждом хорошую строевую выправку, физическую натренированность. И ему вспоминались вчерашние слова командира полка: «Учтите, батальон передовой». Теперь Мельников и сам видел, что батальон действительно хороший. И он невольно почувствовал уважение к Степшину. За время командования батальонами Мельников знал многих временных заместителей, которые исполняли свои обязанности без особой старательности: лишь бы дотянуть до приезда начальника. «А этот, как видно, относился к делу добросовестно и честно, – про себя рассуждал подполковник. – Замечательная черта офицера».