– Перестань! Перестань сейчас же! Мне щекотно!

– Ты опять не пойдешь сегодня в институт? – спросила Алиса.

Это было еще одно ее умение. Еще одна замечательная особенность.

Она могла смеяться, дурачиться, болтать о всякой ерунде, и вдруг – без видимого перехода – спросить о чем-то, по-настоящему серьезном.

Денис прекрасно знал эту черту, и все же – каждый раз попадался на одну и ту же уловку. Алиса усыпляла его бдительность, и потом – бац! Следовал вопрос – всегда острый и неожиданный, как удар поддых.

Вопрос об институте был очень острым. Улыбка исчезла с лица Дениса.

– Нет, скорее всего, не пойду.

Он-то знал наверняка, что не пойдет, а расплывчатое "скорее всего" означало поднятые кверху лапки – пощади! Хватит! Не надо об этом!

Но Алису это не останавило.

– И долго так будет продолжаться?

– Может, оставим эту тему?

– Что тебе не нравится?

– Мне не нравится, что ты меня постоянно контролируешь.

Ее брови взметнулись вверх, в уголках глаз проступили легкие морщинки.

– Я? Тебя? Боже упаси! Я волнуюсь за тебя! Волнуюсь, потому, что ты мне не безразличен. Улавливаешь разницу?

Он кивнул.

– Ну, и долго так будет продолжаться?

Денис отвел глаза. Казалось, в эту минуту его ничто не интересовало, кроме унылого осеннего пейзажа, пробегающего за окном.

– Не знаю, – после паузы сказал он. – Я не хочу там больше учиться.

– Да? И родители в курсе?

Пейзаж отошел на второй план.

– При чем здесь родители?

– При том, что ты живешь за их счет. И они имеют полное право знать, КАК ты живешь.

Алиса излагала все ясно и логично – не придерешься. Среди ее аргументов не было ни малейшей бреши, даже трещины, – ничего, куда бы он мог вставить сбивающий с толку вопрос.

– Догадываются. Фазер обещал купить новую машину, если я возьмусь за ум. Как ты знаешь, старую придавило обломками Башни. Теперь она размером с консервную банку и очень плохо ездит.

– Но ты, конечно, отказался, – подхватила Алиса. – Как это благородно с вашей стороны, поручик!

– Алиса… – Денис посмотрел ей в глаза. – Ну почему мы не можем просто прожить еще один день? Просто? Без упреков, без проблем? А? Пойдешь в свое училище живописи, что-нибудь живописуешь и наваяешь, потом я тебя встречу, возьмем бутылочку винца, отправимся ко мне, побарахтаемся в постели…

Обладательница розового пальто, сидевшая перед ними, при слове "постель" вздрогнула. Наверное, он увлекся и говорил слишком громко.

Алиса прыснула.

– Дурачок! Так и будет! Возьмем бутылочку винца и устроим образцово-показательный трах! Я буду стонать так, что сбегутся все соседи. А соседки – пялиться на твою ширинку, когда ты выйдешь из квартиры. Это здорово! Но… Что ты будешь делать завтра?

Денис пожал плечами. На этот вопрос у него не было внятного ответа.

– Ты знаешь, чего ты НЕ ХОЧЕШЬ, – продолжала Алиса. – Это хорошо. Это характеризует тебя как крайне вдумчивого и ответственного молодого человека. Дело за малым – узнать, что ТЫ ХОЧЕШЬ. Только и всего.

"Узнать, что ТЫ ХОЧЕШЬ, – повторил про себя Денис. – Если бы это было так просто".

Увы! Все было очень непросто. После того, как он чудом спасся из рушащейся Башни, в Денисе произошел какой-то надлом. Он сильно изменился.

И родители это понимали. Наверное, поэтому они и не настаивали, чтобы он вернулся в институт.

Отец предлагал сделку – стоило признать, довольно выгодную. Машину взамен учебы. А маман – за спиной отца – обещала договориться насчет академического отпуска. Денис подозревал, что проректор по учебной работе – один из тайных грешков ее бурной и веселой молодости.

Родители даже разрешили ему жить отдельно, в бабушкиной квартире в Митино. Словом, они старались его понять. И проблема была вовсе не в них. Проблема была в нем самом.

Несколько секунд назад ее четко сформулировала Алиса: он сам не знает, чего ОН ХОЧЕТ.

Денис вздохнул и через силу улыбнулся.

– Я тебе скажу, чего я хочу. Вечером.

– О-о-о, ну, этот ответ мы уже слышали. И, кстати, всячески приветствуем. Но ты все-таки подумай: может, хочешь чего-то ЕЩЕ?

Так незаметно, за разговором, они доехали до Тушино.

"Маршрутка" остановилась перед входом в метро, и пассажиры, сдержанно толкаясь, стали вылезать.

На улице Денис взял Алису за руку. Ее узкая ладошка с чернильными росчерками вен была сухой и горячей.

– Я подумаю. Обещаю.

Они вошли в метро. Перед турникетами бурлила обычная утренняя толчея. Пользуясь короткой заминкой, Алиса обернулась к Денису.

– У нас сегодня – свободная тема. Я буду рисовать тебя. По памяти.

Она поддернула большую дерматиновую папку с листами ватмана, достала из кармана проездной и приложила к считывающему устройству. Красный кружок сменился зеленым, и Алиса ловко проскользнула вперед.

Денис дождался, когда красный кружок появится вновь, и сунул в щель билет.

– Надеюсь, в моем облике не появится ничего лишнего?

– Чего?

– Рога, например?

Алиса рассмеялась.

– Пока еще рано об этом говорить. Подожди до вечера – сам все увидишь.

– Ах, вот как! Посмотри, я чернею прямо на глазах, и мои волосы становятся курчавыми!

Денис состроил зверскую гримасу. Он полагал, что Отелло выглядел именно так, когда увидел платочек Дездемоны не там, где ему полагалось быть.

– Молилась ли ты на ночь…

Он патетически воздел руки и неосторожно задел пробиравшегося за ним мужчину в красивом дорогом пальто. Мужчина поморщился и небрежно оттолкнул локоть Дениса от груди.

– Аккуратнее!

– Простите…

Этот незначительный эпизод испортил Денису настроение, но, если разобраться, то винить, кроме как самого себя, было некого.

Он схватил Алису за руку и побежал с ней вниз по ступенькам. Они втиснулись в вагон и крепко прижались друг к другу. Механический голос объявил:

– Осторожно! Двери закрываются! Следующая станция – Щукинская!

Никто из пассажиров еще не знал, что до "Щукинской" они не доедут…

Машинист предыдущего поезда также заметил поток, бурлящий в водосточном желобе. Но сначала он увидел другое.

Состав миновал заброшенную станцию между "Тушинской" и "Щукинской". Когда-то, в середине семидесятых, ее построили в надежде на то, что вместо аэродромного поля здесь будет большой жилой массив. Однако территория аэродрома городу не принадлежала. Летное поле находилось в ведении Министерства Обороны, а оно ни в какую не хотело выделить свою землю под жилищное строительство.

Станцию законсервировали; работы прекратили и оставили все, как есть. Станция так и стояла закрытая.

Ее призрак, словно тронный зал заколдованного замка, проносился за окнами поезда, и любопытные, расплющив носы о стекло, пытались что-то разглядеть в темноте.

Это удавалось только в том случае, когда поезда, идущие в разных направлениях, проезжали станцию одновременно. Тогда свет из окон противоположного поезда озарял тонкие колонны, подпиравшие потолок, серый бетонный пол и массивные листы железа, закрывавшие выходы на лестницы.

Как правило, зеваки бывали разочарованы. Они не видели ни пресловутых крыс размером с кошку, ни белых толстых червей-мутантов, ни громадных мотыльков с размахом перепончатых крыльев как у вороны.

Здесь не было никакой живности – по одной простой причине.

В метро ВСЕГДА поддерживается незначительное избыточное давление, поэтому ни одна тварь здесь не выживает. Кроме людей, разумеется, но и для них это не проходит даром. Не зря же работающие под землей идут на пенсию по первой сетке вредности.

Машинисты, помощники, дежурные, тоннельные рабочие, электромеханики, – все они бледны, как мертвецы. Здесь другой мир. Сюда не доходит солнечный свет. Зато здесь всегда в избытке вода.

Вода обрушилась на стекло кабины плотным грязным потоком – так неожиданно, что машинист вздрогнул.