Себе она варила в турке. Добавляла корицу, аккуратно снимала поднимающуюся пенку и выкладывала ее в чашечку…

Конечно, ЕЕ кофе был хорош, и Гарин это признавал. Просто ему было лень возиться, поэтому он довольствовался растворимым.

От приятных мыслей – о чайной чашке горячей коричневой жидкости с душистой сигареткой – мягко засосало под ложечкой.

Кофе с сигаретой – одна из немногих радостей, что у него остались. Ну и, конечно, работа, наполнявшая жизнь хотя бы видимостью смысла.

Год назад все пошло наперекосяк. Однажды он понял, что постоянно вызывает у жены раздражение. Впечатление было такое, будто у нее – затянувшиеся месячные. И всегда – первый день.

Это длилось почти полгода. Фактически это была война без объявления войны. Гарин с головой ушел в работу. Он, как улитка, втянул мягкое нежное тело в спасительный домик и старался ничего не замечать. Он уже привык к новой роли – не мужа, а докучливого квартиранта, – как вдруг грянул гром. Пусть и не среди ясного неба – назвать их отношения безоблачными язык не поворачивался – но все же неожиданный.

Ирина заявила о своем желании развестись. Вот прямо здесь и сейчас, не сходя с этого места. Гарин пытался вызвать ее на откровенный разговор, но все попытки закончились впустую. Развод, и до свидания!

Гарин наведался в свою старую квартиру. До женитьбы он жил в однокомнатной "хрущевке" неподалеку. После свадьбы переехал к Ирине, в трехкомнатную, а "однушку" они сдавали. Это называлось – "костылики для хилого семейного бюджета".

Гарин сообщил жильцам, что теперь квартира нужна ему самому, и вернул деньги, полученные за месяц вперед.

Через неделю, как только съехали жильцы, он возвратился в "хрущевку", поставил на пол потрепанный чемодан, рядом положил рюкзак и огляделся.

Старый продавленный диван, шкаф, переживший свои лучшие времена, когда самого Гарина еще не было на свете, громыхающий холодильник, да еще вот – чемодан и рюкзак.

Спартанская обстановка. Ничего лишнего. Налицо даже полное отсутствие необходимого. Скучный и весьма прозаический финал семейной жизни.

Формально семейная жизнь продолжалась. Ирина так и не подала заявление в суд, поэтому в паспорте у Гарина до сих пор стоял штамп: "Брак с… Зарегистрирован в…". Но… Ведь это ничего не меняло.

Меняла Ирина. Словно нарочно. Она будто изо всех сил стремилась доказать правоту обычной бабьей жалобы: "Ты мне всю молодость загубил!". Мол, без Гарина у нее сразу все наладилось.

Сначала она купила в кредит машину. Потом – перевела дочь в английскую спецшколу. Ездить туда – не ближний свет. На метро – до "Полежаевской", потом – на "маршрутке". И тут Гарин снова пригодился. "Андрей, пожалуйста, принимай участие в жизни дочери. Отвози ее в школу. Ребенку нужен язык!".

– Конечно, ребенку нужен язык… Гораздо больше, чем семья, – пробормотал Гарин и решил все-таки закурить.

Домофон запищал, дверь подъезда открылась, и на улицу вышла дочь – в ярко-синем пластиковом дождевике, с ранцем за спиной.

Гарин на полпути остановил потянувшуюся к карману руку.

– Привет, принцесса! Как спалось?

– Вытряхнула из матраса полмешка гороха, – капризным голоском сообщила Ксюша и подошла, подставив отцу щечку для поцелуя.

Обязательный утренний поцелуй под окном. Свежая порция адреналина для Ирины. Маленький подарок благоверной.

– По-моему, мы опаздываем, – сказал Гарин. – Что-то ты сегодня задержалась.

– Выслушивала новые инструкции от маман. Сегодня вечером она будет знакомить меня со своим сказочным принцем.

Гарин вздрогнул. Он подозревал, что рано или поздно это должно было случиться, но, тем не менее, был не готов. Неужели он еще на что-то надеялся? Глупо.

Он почувствовал, как кто-то вогнал в сердце тупую занозу – с тугим надсадным хрустом.

Но этот мяч требовалось отыграть достойно.

– Сказочным принцем… На белом коне?

– На вишневом "Мерседесе", – ответила дочь.

Гарин удивился.

– Ты его уже видела?

Если бы дочь уже видела ЕГО, она бы обязательно сказала. Но Ксюша молчала: и вчера, и позавчера, и на прошлой неделе…

– Только на фотографии.

Гарин кивнул и ускорил шаг.

– Ну и… как?

– Не мой тип. Но могло быть и хуже…

– А-а-а…

Некоторое время они шли, храня напряженное молчание. Первой не выдержала Ксюша.

– Как ты думаешь? Как я должна его называть? "Новым папой"?

Гарин тщательно подбирал слова. Ему приходилось импровизировать на ходу, поэтому размышление над ответом заняло несколько секунд.

– Для того, чтобы стать твоим папой, ему бы следовало суетиться лет этак одиннадцать назад. Если ничего не путаю, папа у тебя один – это я. Хотя… Надо уточнить у мамы. Она наверняка знает лучше.

– Я ей так и сказала. Мол, папа у меня уже есть. Мужа сменить проще, чем отца.

– А она?

– Включила фен на вторую скорость.

– Достойный ответ.

– Ты же ее знаешь…

Полагалось бы пожать плечами и со вздохом сказать: "К сожалению", но Гарин решил быть благородным и уже успел войти в образ.

– Знаю.

До метро "Тушинская" было недалеко – десять минут быстрым шагом. Гарин сосредоточился на ходьбе, но тупая заноза в сердце саднила все сильней и сильней. Теперь не выдержал он.

– Ну, и… Как это будет выглядеть? Ваше знакомство? Он придет к вам в гости?

– Нет. Мама сказала, что мы пойдем в кафе. – Брезгливая гримаска скривила Ксюшино лицо. – Только бы не в "Ростик'с".

– Почему?

– У мальчика, с которым я сижу за одной партой, неделю назад был день рождения. Он пригласил весь класс в "Ростик'с". Ужас! Всюду – одна курица. Клоуны совсем не смешные, но самое кошмарное – громадный цыпленок в толстой шкуре и с грязными ногами. – Ксюша задрала голову и серьезно посмотрела на отца. – К тому же – он сильно вонял.

Мысли Гарина витали где-то далеко, и он поначалу не понял, о чем идет речь.

– Кто вонял? Мальчик?

– Да нет же! Цыпленок! Ведь там внутри сидит человек – два доллара в час и все такое. В шкуре – конечно, жарко. Вот он и вонял.

– А-а-а…

– Интересно, как он ходит в туалет?

Непонятно почему, но Гарина вдруг тоже это очень заинтересовало. Он представил себе взрослого мужчину в желтом костюме, с трудом отыскивающего дорогу к ширинке. "Тьфу, глупость какая! Лезет в голову всякая ерунда!".

– Оставим эту тему, хорошо?

– Считай, проехали, – отозвалась Ксюша. В голосе ее звучало снисхождение.

"Мне надо серьезно обо всем поговорить с Ириной, – решил Гарин. – Быть может, еще не поздно".

Они повернули за угол последнего дома и увидели виадук, нависающий над железнодорожными путями.

Еще один, последний, рывок – и они в метро.

Гарин взглянул на часы.

Контрольное время прохождения "Тушинской" – восемь пятнадцать. Тогда они успевают.

Сегодня они опаздывали всего на три минуты. Видимо, Гарин, стараясь не подпускать грустные мысли, слишком увлекся самим процессом ходьбы. Он еще больше ускорил шаг.

В восемь девятнадцать они вошли на станцию и сели в поезд, идущий в никуда. Но они об этом еще не знали.

Первым трещину в обделке перегонного тоннеля заметил машинист тридцать восьмого состава в семь часов пятьдесят две минуты.

Точнее, он заметил не трещину, а воду, струящуюся по водосточному желобу, проложенному между рельсов.

Поезд только отъехал от заброшенной станции под Тушинским аэродромом. Рельсы полого уходили вниз, и сила тяжести помогала тяговым электродвигателям разогнать состав.

В середине перегона – нижняя точка тоннеля, после чего начинался такой же небольшой подъем, помогавший сбросить скорость перед "Щукинской".

В свете мощных фар машинист увидел бодрый пенящийся поток, бегущий вниз, к водоотливной установке. Наметанный взгляд сразу уловил, что здесь что-то не так.