Петя отцепил трос и, отойдя к берегу, двинулся вперед, отталкиваясь шестом. Саша увеличил обороты и вошел в перекат. Все шло неплохо, пока мы не достигли порога. Ровная пелена воды падала здесь вниз с высоты по крайней мере в двадцать — тридцать сантиметров. Несмотря на очевидную безнадежность, Саша все же попытался перескочить через этот барьер. Куда там! Больше четверти часа шлюпка билась у водяной стены. Она взбиралась на нее, высоко задрав нос, но тут же соскальзывала вниз, для того чтобы вновь начать неравный поединок. Сила воды явно перевешивала силу мотора.

В конце концов мы с Бонапартом запротестовали против этой безрассудной трепки нервов и шлюпки. Нужно искать другой путь к Ангарке.

После нескольких неудачных попыток Саша нашел очень узенькую и мелкую протоку, идущую прямо у скалистого берега. Приходится вновь лезть в воду, хотя при одной мысли об этом у нас мороз подирает по коже. За сегодняшний день мы и устали, и измокли, и продрогли более чем достаточно. Но делать нечего, не раздеваясь, чтобы не было так холодно, лезем с Бонапартом в воду и толкаем шлюпку.

Только в одиннадцать часов вечера, уже в густых сумерках, мы достигли устья Ангарки и разожгли костер, чтобы согреться.

Лежа сейчас под теплым одеялом, я мысленно перебираю происшествия минувшего и наслаждаюсь несравненным чувством отдыха, покоя и безопасности. Но вот из другой палатки слышны голоса — это проснулись Петя и Бонапарт. Вскоре открывает глаза и лежащий рядом со мной Саша.

Стоит хорошее солнечное, хотя и прохладное, утро. Мы оживляем остатки вчерашнего костра и сообща принимаемся готовить завтрак. Сказывается вчерашнее переутомление: наши движения вялы и разговоры немногословны. Все, кроме Саши, жалуются на одеревенелость суставов. Но горячий крепкий чай и отдых делают свое дело. Мы постепенно приходим в себя и начинаем оглядываться.

Ангарка впадает в Анюй одним спокойным руслом шириной около пятидесяти метров. Разделяющий их мыс поднимается пологой массивной горой на высоту до четырехсот метров. Гора вытянута на север и уходит вверх по Ангарке теряющейся за горизонтом залесенной грядой. В основании горы обнажаются нависающие над Анюем серые диоритовые скалы, вдоль которых мы вчера брели под вечер. Гора покрыта хорошим лиственничным лесом. Вдоль берега и на островах поднимаются не- проходимые заросли тальника. Чудесное, пестрящее цветами высокотравье обрамляет обращенный к нам склон горы. Наши палатки поставлены на ровной песчаной площадке, которая подходит прямо к воде. В нескольких метрах от нас шумит и пенится Анюй.

— Ребята, — обращаюсь я к своим спутникам, — давайте устроим сегодня отдых, вытопим баню, искупаемся и вообще приведем себя в порядок, а к дальнейшему походу будем готовиться завтра.

Мое предложение встречено общей радостью. Мы честно заслужили отдых. Кроме того, с сегодняшнего дня над нами не висит уже страх перед обмелением Анюя. Мы оставим здесь шлюпку, покинем Анюй с его бешеным нравом и отправимся в оставшийся путь с нашей вездеходной плоскодонкой. Ее осадка не превышает двадцати сантиметров, и с нею мы проберемся хоть к черту на рога.

Пока мы завтракаем и обсуждаем планы, настает полдень; лучи высоко поднявшегося солнца глубоко проникают в воду реки. Даже издали хорошо видны лежащие на дне валуны и проносимые течением веточки и листья.

В этот час нам посчастливилось увидеть пляску хариусов. Прямо перед палаткой, чуть ниже слияния Ангарки и Анюя, тянулась большая заводь. Как только ее пронизали прямые лучи солнца, из воды стали выскакивать хариусы. Сперва их было немного; с каждой следующей минутой количество прыгающей рыбы увеличивалось. Вскоре вода буквально закипела от множества высоко подскакивающих в воздух крупных хариусов. Трудно поверить, но на каждый квадратный метр заводи приходилось но нескольку одновременно выскочивших рыбин! Всплески воды заглушили шум реки; фонтаны брызг преломились радугой; танцующий серебряный хоровод засверкал чешуей, как тысяча зеркал. Фантастическое зрелище! Мы стояли на берегу реки как зачарованные.

Конечно, я знал, что все это не больше чем утренний завтрак хариусов — то, что на весьма прозаическом языке специалистов называется массовым жором рыбы. И тем не менее взвивающиеся за мошками изящные сильные рыбы были удивительно красивы.

Опомнившись, мы бросились за нашими удочками. Второпях для наживки было поймано два-три кузнечика, которых на беду здесь оказалось гораздо меньше, чем рыбы. Буквально в тот момент, как крючки с кузнечиками коснулись воды, они были охвачены, и на песке запрыгали хорошие полукилограммовые хариусы. Кузнечиков больше по оказалось; на крючки стала насаживаться всякая всячина: кусочки хлеба, пареной гусятины и даже обрывки цветной подкладки с телогреек. Рыба мгновенно хватала любую приманку; Саша стал забрасывать в воду голый крючок, и невозможно поверить, но и на него хариусы кидались почти с таким же азартом, как и на живых кузнечиков!

Через самое короткое время свыше двух десятков великолепных хариусов, к общему удовольствию, лежали на берегу у палаток.

Как только солнце немного перевалило через зенит и заводь перед нашим берегом попала в тень деревьев, хариусы прекратили свою удивительную пляску и река приняла будничный вид.

Непогода. Холодно. Куклин в сапогах не по росту и мокрых рукавицах вытянул плоскодонку на берег и сейчас привяжет к дереву за длинный трос

Покончив с рыбной ловлей, Петя взялся с помощью Саши за устройство бани. Бонапарт занялся обедом, а я пошел со своим геологическим молотком на скалистые обнажения у слияния Ангарки и Анюя.

К тому времени как я вернулся в лагерь, ребята ужо сложили и затопили каменку для бани. Это было довольно неуклюжее сооружение из крупных плоских глыб камня, напоминавшее небольшую русскую печь, но без трубы. Размеры каменки были рассчитаны таким образом, чтобы она без труда поместилась в нашей палатке. Сейчас в ней ярко пылали длинные сухие поленья; глыбы камня в своде печи уже покрылись густым слоем копоти. Некоторые камни растрескались от жара.

— Скоро будет готова банька! — с гордостью воскликнул Таюрский, когда я подошел к топившейся под открытым небом печи. Он плюнул на камни — раздалось шипение, вылил кружку воды — с треском поднялось большое облако пара. — Видите, попаримся сегодня на славу.

После того как прогорела последняя закладка дров, мы выгребли и сбросили в реку гору жарко тлевших углей. Вслед за тем вокруг печи был уложен слой свежих веток тальника, а между двумя жердями растянута палатка. Лишь только топкое полотно прикрыло горячую каменку, нагретый воздух вздул его громадным, готовым улететь в небеса пузырем. Для того чтобы палатка не вспыхнула, ее пришлось время от времени окатывать водой.

Но вот все приготовления закончены. Кто же первым залезет в эту пахнущую распаренным ивовым листом таежную баню? Высокая честь предложена мне. Однако я встречаю там такой жаркий и сухой воздух, что в тот же миг выскакиваю обратно. К сожалению, такое удовольствие не для моего сердца! Тогда в баню по праву залезает Петя. Мы слышим, как он поддает там пару; в палатке происходит что-то вроде взрыва, и она еще больше распирается горячим воздухом — вот-вот сорвется с колышков. Петя гогочет от удовольствия!

Рядом с баней горит большой костер, а в обоих наших ведрах греется вода. Воды сколько угодно, ведро нагревается до кипения в десять — пятнадцать минут — купайся в свое удовольствие, лей не жалей! Мы все трос превращаемся в обслуживающий персонал. Один (Бонапарт) следит за костром, другой (я) таскает воду, третий