— А я не собираюсь уезжать.
Перекуры становились все длиннее. Студенты устало валились в тень у забора, тянули из кружки ледяную колодезную воду, за которой бегали ребята из охраны.
Из-за угла совхозной конторы, тарахтя, выскочил мотоцикл. Подъехал к траншее, стал. За рулем сидел немолодой краснолицый мужчина, с аккуратно подстриженными усиками под вздернутым носом.
— Здравствуйте, товарищ начальник. — Он широко улыбался.
Дядя Володя шагнул из тени навстречу.
— Здравствуйте… Погодите, погодите… Савелий… Савелий…
— Кузьмич! — подсказал мужчина довольно. — Помните, значит.
— Как же! Я наших помощников никогда не забываю. Какими судьбами?
— Да ведь я здесь живу, в Малых Катках.
— Позвольте, но тогда… Это было на Стремянке. Километров тридцать отсюда.
— Тридцать пять ровно. От совхоза меня туда посылали.
— Вот что…
Они подошли к траншее, дядя Володя объяснил, как ведутся раскопки.
Савелий Кузьмич спросил:
— Значит, только здесь рыть будете, так — нет?
— Еще не знаю. Посмотрим, как со временем…
Потом дядя Володя, попрощавшись, вернулся к нам, а Савелий Кузьмич стал возиться с мотоциклом; что-то он никак не заводился.
Слава сказал:
— Вас тут, оказывается, знают.
— Да вот, четыре года назад с ним познакомились. Он нарывал бульдозером насыпь у речушки и наткнулся на богатое захоронение. Мужик сообразительный, не стал дальше рыть, сообщил в совхозную контору, оттуда нам. Много что там нашли: и утварь, и оружие. Кое-какие украшения из золота. По-видимому, вождь племени, начала нашей эры. Тогда вождей часто хоронили в устьях рек. Рыли канал, отводили воды…
Он начал подробно рассказывать. Мне стало неинтересно, я побежал к мотоциклу: он все еще капризничал.
Савелий Кузьмич вытащил из кармана какой-то обломок, ковырнул им замок инструментального ящика, достал новую свечу. Покосился на меня, улыбнулся:
— Подсобить хочешь? На, держи, пока я старую сниму.
Свеча была теплая-теплая; мотоцикл стоял на солнце.
— Ты ему сынок, так — нет?
— Что вы!
— Племяш?
— Нет, просто он друг. Не мой, — сразу же спохватился я. — Моего папы.
— Вон они какие дела…
Он быстро сменил свечу, нажал стартер. Мотор завелся с пол-оборота.
— Вот негодяй, свечечки новой захотел! Старая его уже не устраивает, жадину такого… Садись, сынок, прокачу.
Ему не пришлось долго упрашивать.
Савелий Кузьмич провез меня через мост, к клубу, и обратно. Прощаясь, спросил:
— Мед, небось, уважаешь, так — нет?
— Ничего, — сказал я из вежливости, хотя точно знал, уважаю мед или не уважаю.
— Забегай в гости — угощу. У нас с жинкой своих ребят нет — чужим всегда рады. Вон, видишь, дом с красной крышей?
— Рядом с Николаем Сидоровичем?
Он удивился:
— Знаешь Яскажука? Скажи пожалуйста, до чего известный человек! Ну, приходи, сынок.
Мотоцикл укатил, таща за собой хвост пыли.
После обеда по распорядку дня полагалось два часа отдыха. Все пошли на речку. Я тоже. И горько пожалел. Потому что никаких сил не хватало сидеть на берегу и смотреть, как они ныряют, плещутся, плавают. Вода так и манила к себе, так и манила. Но я ведь дал маме слово…
Нет, нельзя мне ходить с ними на речку! Не пойду больше, никогда! Пообедаю — залезу сразу в палатку и заткну уши, чтобы не слышать, как они зовут друг друга купаться. А потом, когда они все уйдут, можно встать под старую ржавую бочку и открыть заслонку у дырявого дна — там хоть теплая и противная, а все-таки водичка…
— Что ждешь? — дядя Володя зачерпнул ладонью воду и плеснул в меня. — Залезай скорей в речку!
— Не хочется!
— Плавать не умеешь?
— Что вы, Владимир Антонович, — вступился за меня Слава. — Чемпион — разве не видите? — И добавил: — Второе место… после топора.
Все засмеялись.
Я просто не знаю, как бы я выдержал. Скорее всего, не выдержал бы и прыгнул в речку прямо с обрыва, вниз головой. И поплыл бы! Сначала брассом, потом кролем, патом стилем баттерфляй. Вот бы они все рты поразевали!
Но я не прыгнул. Потому что вдруг увидел Сашку. Он стоял недалеко, на дороге, и смотрел, как студенты дурачатся в воде
— Сашка! — крикнул я. — Сашка!
Он вроде и не слышал. Тогда я встал и побежал к нему, босиком, по горячему-горячему песку.
— Здорово!
— Здорово, — Сашка смотрел на меня недоуменно, словно увидел впервые.
— Что, своих не узнаешь? — сказал я весело.
А он спрашивает:
— Откуда ты меня знаешь?
Я подумал: опять за свои фокусы принялся. Скажет, что вчерашняя поездка в поезде мне только приснилась или еще что-нибудь. Но тут я вспомнил: брат-близнец!
— А, знаю! Ты Васька, да?
— Предположим, — отвечает он и хмурится. — А ты кто?
— Толька. Мы с Сашкой вчера вместе ехали — он тебе не говорил?
— Говорил. Ну, здравствуй, Толя.
Подает руку, смотрит на меня пристально, словно изучает, что я за человек. И я на него смотрю во все глаза. Надо же, как на Сашку похож! Ну, может, чуть повыше ростом. Ну, может, посерьезнее. Одет еще по-другому. А так — не отличишь. Такие же белые волосы, такое же румяное лицо.
— Сашка где?
— Уехал утром с дядей в Большие Катки.
— Не вернулся еще?
— Не знаю. Я в клуб ходил.
— В киношку?
— Какое здесь днем кино! В шахматы дулся с завклубом. Здорово играет! Один раз даже у Ботвинника выиграл, на сеансе одновременной игры.
— А ты?
— Так себе, — сказал он скромненько. И глаза опустил.
— Я редко у него выигрываю… Айда к нам, может, Сашка уже вернулся.
Я сбегал за своими кедами, и мы пошли берегом речки. Какая здесь уйма гусей и уток! Вспугнутые нами, утки, неловко переваливаясь, ковыляли к реке, а гуси, вытянув шеи, как пики, и шипя, устремлялись к нам, вот-вот бросятся, но круто сворачивали в сторону за несколько шагов.
Гуси напомнили мне про другую птицу.
— Слушай, — сказал я смеясь, — Сашка трепался вчера, что превратил тебя в аиста.
— Почему — трепался?
Я разинул рот.
— Как?! Ты хочешь сказать…
— Это правда.
Я остановился:
— Вы сговорились!
— Можешь не верить. — Он пожал плечами. — Никто не заставляет. Ты спросил — я ответил.
И заговорил совсем о другом. О каком-то миниатюрном радиоприемнике, который он монтирует. Видно, интересы у братьев. близнецов совсем разные. Один больше на сказки налегает, другой — на технику.
Но я не мог просто взять да и забыть об аисте.
— Как же так: человека превратить в птицу? Тебе просто показалось.
Васька неожиданно согласился:
— Вполне возможно. Он внушил — и мне показалось. Гипноз или как это называется. Я видел крылья вместо своих рук, даже махал ими, взлететь хотел. А на самом деле у меня были руки как руки.
— Если только так…
И все равно — здорово! Ну, Сашка! А я думал — он нафантазировал от начала до конца.
— Обожди здесь. — Васька остановился возле зеленого штакетника; за ним стеной высился густой кустарник, даже дома не было видно. — Я сейчас.
Калитка открылась и закрылась сама, Васька даже пальцем не притронулся. Я нисколько не удивился. Братья Яскажуки уже приучили меня к чудесам.
За соседним забором бушевал огромный пес. Его глухой басистый лай напоминал рык льва — я слышал однажды в зоопарке. Я подошел поближе и уставился на пса не мигая. Ничего не вышло. Лишь на глаза навернулись слезы. Пес лаял по-прежнему, даже, пожалуй, еще пуще. Не гожусь я в гипнотизеры!
— Собака друг человека, — сказал я с досадой. — А ты на меня лаешь. Тоже мне друг!
Скрипнула калитка. Вышел Сашка. Его-то я узнал сразу: вчерашняя куртка на молнии. И улыбается во весь рот. Васька, пока мы шли, ни разу не улыбнулся.
— А, ты… Мы с дядей только вернулись, двенадцатичасовым автобусом. Ну, как раскопки?
