«Вот оно, — подумал он. — А что «оно»? Да, да, конечно. Если танк подбил Синицын, он совершил подвиг. Но, может быть, моя граната оказалась первой? Отец бы понял меня. Он всегда любил подчеркивать, что первенство — великое дело. А Женя? Что сказала бы она, если бы знала, что меня очень волнует вопрос — кто из нас уничтожил танк? Увидел бы я на ее лице такую же наивную радость, какую видел всегда?»

Выстрелы позади раздавались реже и реже. Потом все стихло.

Ждать Валерию пришлось долго. Но он дождался.

Они шли усталые и нахмуренные. Шли гуськом, будто с тропинки невозможно было сойти в сторону без риска угодить в воду или провалиться в глухую пропасть. Федоров с рукой на перевязи, Саша, Храпов, наводчик Фролкин и еще кто-то из бойцов.

Валерий припал к земле и, не выпуская из рук гранаты, тихо застонал. Он сам поверил в то, что не побоялся пожертвовать собой и спасся каким-то неведомым чудом. Поверил настолько, что ему стало жалко самого себя.

— Жив? — хрипло спросил Федоров, наклонившись к нему. — Жив, братец, — утвердительно кивнул он своей тяжелой головой.

Валерий подкупающе чистым, правдивым и страдальческим взглядом посмотрел на комбата.

Синицына положили в тот самый окопчик, из которого он вступил в единоборство с танком. Наскоро засыпали землей.

— Эх, — сказал Фролкин. — И похоронить-то как следует нельзя.

Батарейцы поспешно двинулись к лесу.

— А здорово ты этот танк расчихвостил, — медленно сказал Федоров, увидев, что Валерий идет рядом с ним.

Валерий долго молчал. Потом тихо и смущенно произнес:

— Вместе с Синицыным.

— О чем это ты? — удивился Федоров.

— О танке.

— А ты славный парень, — подумав, сказал Федоров.

Валерий благодарно посмотрел в круглое закопченное лицо комбата.

Зима подкралась неожиданно. Грязные изъезженные большаки сковало морозом. Поседел, покрывшись свежим инеем, мокрый бурьян на обочинах. Обиженно и тоскливо закричали грачи. Нахмуренное небо без устали сыпало на звонкую затвердевшую землю ледяные дробинки колючей крупы. А вскоре холодный пронизывающий ветер, нещадно сбивший последние, прихваченные морозом листья с осиротевших берез, принес первые снежные хлопья. Над помрачневшей землей разыгралась метель.

В эти первые зимние дни Федоров закончил формирование новой батареи. Артиллерийский полк, в составе которого находилась батарея, размещался в одном из лагерей под Инзой и в первой половине ноября получил приказ погрузиться в эшелон для отправки на фронт. Федоров не терпел будничной учебы в тылу и, узнав о приказе, помолодел. Саше и Валерию, которые снова попали в его батарею, он возбужденно сказал:

— Юнцы! Хотите стать великими полководцами? Предстоят большие дела.

В чем заключается сущность этих больших дел, Федоров не сказал. Но чувствовалось, что на фронте должно произойти что-то новое, радостное, необыкновенное.

Тревожной ночью эшелон артполка прибыл на станцию Ряжск. Станционные постройки проступали в темноте расплывчатыми мутными пятнами. Сдержанно пыхтели паровозы. Вокруг — ни одного огонька. Только небо не признавало маскировки: звезды вспыхивали одна ярче другой и бесстрашно глазели на неспокойную землю.

Остаток ночи ушел на разгрузку, а на рассвете после недолгих приготовлений батарея походным порядком двинулась к линии фронта.

Проснувшееся солнце побороло предрассветную темноту, и намерзшиеся за ночь снега благодарно вспыхнули ярким румянцем. Над колонной в морозном воздухе метался сизый дымок. Специальных тягачей батарея еще не имела, их заменяли самые обыкновенные тракторы «ЧТЗ», пришедшие на войну прямо с колхозного поля. Лишь головное орудие тащил стремительный, юркий тягач, похожий на танкетку. В кабинке его восседал Федоров.

Еще перед отправкой на фронт батарею перевели с конной тяги на механическую, и теперь кони остались только во взводе управления. Не сдал своего коня и командир второй батареи капитан Половников, красивый и самоуверенный офицер.

Федоров вывел батарею на холмистую уличку маленькой деревушки. Колонна остановилась возле невысоких кирпичных домиков, крытых соломой. Командиры взводов и орудий окружили комбата. Тот чувствовал себя именинником. Он стоял в ватнике, туго перетянутом ремнем, в сапогах, голенища которых с трудом налезали на его полные икры. Лицо раскраснелось от мороза и от только что выпитой чарки спирта. Смолистые вихры непокорно выбивались из-под большой шапки.

Комбат уточнил обстановку, довел до командиров сведения о противнике, напомнил о действиях расчетов при нападении танков и самолетов, рассказал о порядке взаимодействия с пехотой и соседними батареями.

— Огневая позиция — в Яблоновке, — сказал он. — Там даем первый выстрел. Ясно? Вы знаете, что такое первый выстрел? Чтобы все как по нотам!

Комбат неловко, по-медвежьи втиснулся в кабину тягача, буркнул что-то водителю. Тягач взревел и ринулся вперед. На землю с ломких, застывших на морозе ветвей деревьев сыпануло сухую изморозь. Затарахтели моторы тракторов, расчеты заняли свои места. Наводчик Фролкин деловито швырнул на укатанную дорогу окурок и старательно растоптал его валенком. Маленький вертлявый заряжающий Бурлесков в десятый раз поправил съезжавший с узкого плеча карабин и лихо махнул рукой в сторону головной машины, будто указывал направление, по которому на колхозном поле должна пролечь борозда.

Тягач Федорова был уже впереди. От него вздымался неистовый снежный вихрь. Гаубица послушно катилась следом.

Двигались долго, без остановок, все ближе и ближе к линии фронта, откуда уже доносились глухие звуки артиллерийской перестрелки.

Саше передали, что его вызывает комбат Половников. Саша примчался во вторую батарею. Увидев его, Половников свернул на обочину и остановил коня.

— Я знаю, вам приходилось ездить верхом, — безуспешно пытаясь придать своему официальному тону оттенок доброты и шутливости, сказал Половников. — Даю вам своего коня. — Он тут же помрачнел и насупился, словно должен был расстаться с конем навсегда. — Держите повод, — приказным тоном продолжал капитан, легко спрыгнув с седла. — Догоните Федорова. Старшего лейтенанта Федорова, — поправился он, делая особый нажим на слова «старший лейтенант». — Передайте ему приказание комполка изменить маршрут. А то он заедет черт знает куда. — Половников снова посветлел, потому что ему было приятно показать, что он вправе критически относиться к действиям командира первой батареи. — Скажите, что приказано прибыть не в Яблоновку, а в Черново. Понятно? Не в Яблоновку, а в Черново. Повторите.

Саша повторил, пытаясь скрыть волнение: давно не ездил верхом. Едва он занес ногу в стремя, как конь, привыкший к Половникову, заупрямился.

— Повод, повод наберите! Что вы нюни распустили, как баба, черт вас возьми! — рявкнул Половников, хотя голос его и сейчас не потерял своей звучности и мелодичности.

Саша покраснел, набрал повод. Конь сразу же заиграл, вскидывая упрямой головой, и постепенно смирился. Саша воспользовался этим, забрался в седло. Конь зло рванул вперед.

За рощей Саша приметил тягач Федорова, черной букашкой спускавшийся с пригорка. Мостик через речушку, огибавшую рощу, был разрушен, черные бревна разбросаны по сторонам вместе с землей, ветками и соломой. Тягач круто вильнул в сторону и понесся в объезд. Федоров намеревался проехать по льду. Казалось, в этом замысле не было ничего удивительного: зима стояла студеная, реки были скованы намертво.

И тем неожиданнее было то, что увидел Саша: с глухим треском проломился припудренный снегом лед речушки. Тягач торопливо ушел под воду. Гаубица осела вслед за ним, медленно преодолевая сопротивление ломающегося льда.

Саша спрыгнул с коня и побежал к реке, проваливаясь в глубокий снег. Конь круто повернул назад, сделал круг и остановился, нервно лязгая об удила зубами.

Саша вбежал на лед. Из темной колеблющейся полыньи на него смотрели живые светящиеся глаза фар. Казалось, они взывают о помощи.