Авторство Андрея Рублева в отношении этих работ может быть установлено только с помощью стилистического анализа. Кроме того, предполагаемый заказчик чина — Юрий Звенигородский — имел тесные связи с Троице-Сергиевой лаврой, был крестником преподобного Сергия Радонежского, и, вероятно, заказ на иконы попал именно к Андрею Рублеву.

Фигуры Звенигородского чина поражают сочетанием изящества и силы, мягкости и твердости, но больше всего своей притягательной человеческой добротой.

Рублев пишет Спаса в мягкой, светлой цветовой гамме, наделяя его славянскими чертами. Используя возможности поясного изображения, Андрей Рублев сосредотачивается на деталях, делая изображение очень прорисованным, четким, скрупулезно выписывая выражение лица и глаз. Черты лица написаны мягким, плавным движением кисти, с почти каллиграфической точностью. Спас смотрит с иконы открыто и приветливо, при этом кроткое выражение лица сочетается с твердостью осанки повернутой на три четверти фигуры. Это очень необычный ракурс, создающий многогранность образа.

Несмотря на то что большая часть изображения была утрачена, образ очень полный, ясный, завершенный. Эта икона действительно является одним из шедевров древнерусского искусства.

Икона архангела Михаила из Звенигородского деисусного чина очень характерна для позднего творчества Андрея Рублева. Мягкое сочетание красок — красной, синей, золотой, — передача тончайших оттенков, использование новых, оригинальных тонов, легкие, едва заметные линии, которыми написано лицо архангела Михаила, точно передающие состояние задумчивости и покоя, — все это черты, определяющие зрелую живопись Рублева. Возвышенная красота архангела Михаила, соотнесенная со славянскими, а точнее, русскими чертами, как будто воплощает в себе гармонию и совершенство, недостижимые в этом мире, но обретенные в мире небесном.

Апостол Павел Звенигородского чина изображен совсем иначе, нежели его принято было изображать в то время согласно византийской традиции иконописи. Византийский образ решителен и полон энергии, в то время как у Рублева апостол Павел погружен в задумчивость и созерцательность.

Образ отличается величавым спокойствием, сдержанностью, он полон внутренней силы и при этом доброты. Высокий лоб свидетельствует о его мудрости, он склоняет голову, погруженный в размышления. Одежда апостола, выполненная в мягких серо-голубых и лиловых тонах, своим колоритом и тонкостью переходов от одного цвета к другому усиливает впечатление возвышенной красоты, покоя, просветленной гармонии и ясности. Светотеневая лепка и при этом чистота и сочность красок ярко характеризуют Рублева как отличного колориста.

Несмотря на фрагментарную сохранность Звенигородского чина, он воспринимается как единое целое. При этом целостность не означает сглаживание различий, единство композиции сочетается с подчеркиванием индивидуальных особенностей каждого из персонажей.

Вскоре после окончания работ в Успенском соборе к Москве подошел хан Едигей. Внезапное нападение принесло множество бед и разрушений. Неизвестно, где находился в эти годы Андрей Рублев. Можно лишь говорить о том, что его высокое и вдохновенное искусство развивалось в очень тяжелые годы, полные народных бед и горя. Гармония его работ возникала как потребность победить царящую вокруг жестокость, как стремление к чистым, светлым идеалам христианства.

В 20-х годах XV века артель художников, во главе с Андреем Рублевым и Даниилом Черным, писала иконы и фрески для Троицкого собора в Троице-Сергиевой лавре. Именно для него и была написана «Троица», помещенная в нижнем (местном) ряду с правой стороны от Царских врат. Задокументирован факт, что игумен Никон, сокрушаясь о том, что Троицкий собор, недавно отстроенный после нашествия Едигея, не был украшен живописью, поручил Рублеву закончить оформление храма и «образ написати пресвятыя Троицы в похвалу отцу своему святому Сергию».

Украшение собора фресками было отложено на год, чтобы осадка здания не повредила роспись, но ничто не мешало начать создание внутреннего убранства храма и написание икон. Существует версия о том, что икона Троицы была лишь перенесена в новый собор после того, как сгорел старый, и в этом случае ее следует относить к десятым годам XV века. Однако искусствоведы, рассматривая икону с точки зрения стиля, относят ее к более позднему периоду творчества Рублева.

Сюжет «Троицы» рожден библейским рассказом о явлении Аврааму Бога в облике трех ангелов. Авраам с женой угощали их невдалеке от мамврийского дуба, и Авраам понял, что ангелы — воплощение Бога в трех ипостасях. Во время трапезы Аврааму дано было предсказание о предстоящем рождении сына Исаака: согласно пророчеству, от Авраама должен был произойти «народ великий и сильный», в котором «благословятся… все народы Земли». Затем двое ангелов отправились вершить суд над Содомом, а один остался с Авраамом и беседовал с ним.

В интерпретации Андрея Рублева библейский сюжет утрачивает свою повествовательность. Он не пишет Авраама и Сарру, нет сцены заклания тельца, и даже атрибуты трапезы почти исчезают — Рублев убирает все сиюминутное, оставляя лишь вечное. Ангелы беседуют, их позы и движения рук говорят о неспешности и возвышенности тематики беседы. Вместе с тем икона до крайней степени символична.

Круг — самый распространенный и понятный символ вечности, символ Триединого Бога, но ангелы не заключены в круг, они сами его образуют. В центре этого круга помещена евхаристическая чаша — смысловой и композиционный центр иконы — с головой жертвенного тельца, символизирующего новозаветного агнца, то есть Христа. Смысл этого изображения — жертвенная любовь.

Левый ангел, означающий Бога Отца, правой рукой благословляет чашу. Средний ангел (Сын), изображенный в евангельских одеждах Иисуса Христа, опущенной на престол правой рукой с символическим перстосложением выражает покорность воле Бога Отца и готовность принести себя в жертву во имя любви к людям. Жест правого ангела (Святого Духа) завершает символическое собеседование Отца и Сына, утверждая высокий смысл жертвенной любви, и утешает обреченного на жертву. Таким образом, изображение ветхозаветной Троицы (то есть с подробностями сюжета из Ветхого Завета) превращается в образ евхаристии, символически воспроизводящей смысл евангельской Тайной вечери и установленное на ней таинство (причащение хлебом и вином как телом и кровью Христа).