— Я сейчас выйду к воротам. Жди меня там.

Когда воин скрылся, Кахид обратился к Синчи:

— Что ты намерен сейчас предпринять, часки-камайок? Через южные ворота ты еще можешь без всякого труда выбраться отсюда.

Бегун медленно покачал головой.

— Нет, достойный. Жрец послал меня только сюда, в Саксауаман. Больше он ничего не приказывал мне. Я останусь здесь.

— А без приказа сам ты, конечно, не знаешь, как тебе поступить? Как и любой человек в Тауантинсуйю… Хорошо, в таком случае оставайся при мне.

Испанская конница окружила крепость, всадники прикидывали, где лучше начать, но штурм начался только тогда, когда подтянулась пехота с артиллерией.

Упоенные недавним успехом, под стенами Куско, испанцы приближались, уверенные в своих силах, уже заранее торжествуя победу. Ведь в этом Саксауамане находятся главные сокровища инков. То, что они, испанцы, захватили до этого, может оказаться всего лишь ничтожной горсткой по сравнению со здешним богатством.

Дон Диего де Альмагро, руководивший операцией, торопился. Уже вечером после битвы под Куско прибыл к нему от Писарро гонец с приказами. Наместник сообщал, что собрал все силы и спешит на помощь. Однако на перевале выпал глубокий снег, кони и орудия увязли, поэтому он не может поспеть так быстро, как бы хотел. Гарнизон Куско должен держаться. Не следует предпринимать рискованных вылазок. Делать только то, что необходимо для обороны крепости.

Братья Писарро поэтому настаивали на том, чтобы отложить экспедицию до прибытия наместника, однако Альмагро решил иначе. Он должен взять крепость и завладеть ее сокровищами, прежде чем подоспеет Писарро. Пусть-ка потом наместник попробует отобрать их у него!

Пользуясь властью, какую он приобрел после победы над инкой Манко, Альмагро отдал приказ о выступлении. Обоих братьев Писарро он взял с собой, не желая рисковать: а вдруг по возвращении в Куско городские ворота окажутся на замке?

Войско щедро снабжали сорой, суля большую добычу и еще более обильные пиршества; поэтому солдаты, уверенные в своих силах, заранее радовались победе.

Но Альмагро не хотел рисковать напрасно. Брать крепости измором, как некогда он с Кортесом покорял Мексику, не было возможности. Ему следовало поторопиться, чтобы до прибытия Писарро все было кончено.

Он только окружил крепость цепью своих постов, а всю силу — пушки, мушкетеров, лучников, пехоту с лестницами, предназначенными для штурма, — сосредоточил около северных ворот.

Залпы загремели на рассвете. Пушки били по крепостным стенам, а под прикрытием порохового дыма подползли лучники и, держась на такой дистанции, которая позволяла им оставаться недосягаемыми для копий индейцев, принялись за свое не столь шумное, но весьма эффективное занятие.

В воздухе засвистели стрелы, скрежеща о каменные стены и поражая цель. Нет-нет и воин-индеец, выглянув из-за прикрытия, чтобы метнуть копье, падал навзничь и со стоном сползал вниз, напрасно стремясь уцепиться слабеющими пальцами за неровность каменной кладки. Грохот пушек, который индейцы все еще принимали за небесный гром, и эти стремительные бесшумные стрелы в представлении защитников крепости связывались в единое целое, и суеверный испуг быстро охватил гарнизон.

Кахид, спокойно стоящий на крепостной стене в наиболее опасном месте, сразу же заметил это. Он с беспокойством обратился к Синчи, который всюду сопровождал его.

— В рукопашной схватке лицом к лицу наши воины не уступят белым. Но здесь они боятся ильяпы.

— Ты прав, достойный. Это… не иначе, как сами демоны земли…

Орудийное ядро ударило в башню около ворот, отскочило и, бессильное и неопасное, упало прямо к их ногам.

Кахид со злобой пнул его ногой.

— Обычный булыжник. Только белые умеют метать его с таким грохотом. О, вот это пострашнее.

Он указал на рослого воина, который внезапно пошатнулся и без стона свалился навзничь. На лбу у него кровоточила небольшая рана.

— Этого наши воины боятся больше всего. Как будто ничего нет, а человек умирает.

В эту минуту у стен крепости мушкетер Луис Овьедо, громко смеясь, чистил свое оружие и готовился к новому выстрелу.

— Ты проиграл, Алонсо. Пять песо — мои.

— Не торопись. За мной еще один выстрел. Видишь этого, в блестящем шлеме? Это, должно быть, какой-то краснокожий вождь. Если я сковырну его, мы квиты.

— Этот? Фи, его подстрелить не штука. Он стоит так, будто сам ищет смерти. А мой только выглянул, как я сразу же всадил ему пулю в лоб. Впрочем, дело твое. Если у тебя на примете нет ничего лучшего, то бери его на мушку.

Алонсо прочно установил мушкет на вилках, широко расставил ноги и тщательно прицелился. Наконец он поднес к Запалу фитиль. Сквозь клубы дыма ему не удалось разглядеть результат выстрела, однако смех Луиса был достаточно красноречив.

— Промазал! Из тебя такой же стрелок, как из старой бабы — плясунья. Пять песо — мои. Ну и другие пять, за следующего язычника, которого я подстрелю. Ставишь?

— Ставлю. Будь ты неладен! Но почему ты не возьмешь на мушку этого вождя?

Овьедо сделал вид, что не слышит. Прежде чем они принялись стрелять на пари, он уже трижды целился в индейца, стоящего на самом видном месте, и все три раза промахнулся. Суеверный, как большинство испанских солдат, он предпочел не пытаться в четвертый раз. Этого краснокожего язычника, разумеется, охраняют какие-то там их демоны, а с духами, хоть бы и языческими, лучше не связываться. Падре Вальверде уверяет, правда, что ему известны отличные, действенные молитвы и заклинания, но все-таки кто его знает.

Стрельба стала превращаться в забавное состязание. Уже и лучники приняли в нем участие, похваляясь перед мушкетерами меткостью своих выстрелов и своей неуязвимостью. А так как индейцы могли ответить только метанием копий, которые не долетали до нападающих, это придавало последним еще больше наглости, сообщало еще большую точность их выстрелам. Все чаще падали защитники крепости на стенах, и Кахид, который уже дважды стягивал к воротам подкрепления, все больше хмурился.

— Перебьют самых лучших воинов. Придется открыть ворота и вывести войска в поле. Тогда они пустят в ход свои топоры.

Синчи молча указал на отряд испанской конницы, охранявшей пушки против самых ворот. Кони, дрожа от близких выстрелов, возбужденные запахом пороха, рвались, вставали на дыбы, их едва удавалось сдерживать. Стоило только ослабить поводья, и они со скоростью вихря понеслись бы вперед, на атакующих индейцев.

Кахид понял и кивнул головой.

— Да. Нам не отбиться. И здесь нас ожидает гибель.

— Может, белые сами будут атаковать… — неуверенно начал Синчи и тотчас прислушался. Заглушая грохот пушек и мушкетов, раздался резкий, звонкий звук труб.

— Ударят! О достойный, этот звук означает, что они сейчас ударят.

— Хорошо. Наконец-то мы встретим их, как подобает воинам.

Он отдал приказ солдатам, которых оставил в резерве у подножия башни.

— Все на стены!

Испанцы приближались. Они шли сомкнутыми стальными рядами и несли с собой лестницы, чтобы штурмовать стены. Их прикрывали лучники, и как только над стеной появились шлемы защитников крепости, тотчас же снова густо засвистели стрелы, разя и убивая индейцев. Когда атакующие приставили лестницы и начали взбираться по ним, лучники продолжали стрелять. Тщательно прицеливаясь, они поражали каждого, кто только выглянет из-за укрытия. Лишь одну лестницу индейцы столкнули своими длинными копьями, лишь в нескольких местах испанцам пришлось с боем прокладывать себе дорогу. В основном же они взбирались на стены почти беспрепятственно.

Наконец на стенах началась рукопашная схватка, жестокая, безжалостная. Толедские мечи против обоюдоострых топоров, сталь против бронзы, жажда грабежа и разбоя против безрассудного упорства — и все отчаяние побеждаемых против тех, кто неизменно одерживал победы.

Но резервы индейцев были слишком поспешно введены в бой, и они понесли уже невосполнимые потери. А испанцы напирали и напирали, постепенно занимая стены. Скоро уже и лучники взобрались туда же, и их стрелы начали разить индейцев прямо в упор, расчищая дорогу атакующим и сея ужас и гибель в рядах защитников.