— Ну нет, в этих зарослях можно устроить недурную засаду.

— Ха! Откуда им знать, по какой террасе мы поедем, по верхней или по нижней? Впрочем, у меня неплохое зрение и я ручаюсь, что во всей долине нет ни души. Все убрались восвояси.

Фелипилльо, бежавший впереди Писарро, оглянулся. Его лицо ничего не выражало.

«Эти белые сильные, но глупые, — думал он, оглядывая долину. — Они ничего не видят».

Над обработанными полями, в зарослях кенны он уже давно заметил стадо лам, а при них наверняка есть и пастухи; еще ниже под агавами, укрывшись, лежит мужчина; на другом склоне долины, среди камней, прячется несколько человек. Он чуть пожал плечами. Его охватило сонное отупение, ведь сору белые пили постоянно, не отказывая и ему в этом запретном напитке. Белые его не спрашивают, пусть же сами смотрят.

Однако вскоре он остановился и вновь огляделся. У де Сото был нож, обычный нож, но из хорошей стали. Фелипилльо очень хотелось его заполучить, и он вдруг вспомнил об этом.

— Сеньору нужны люди? Сеньор прикажет их схватить? — медленно спросил он.

— Люди? Конечно. Однако тут никого нет. Почему ты остановился?

— А сеньор де Сото подарит Фелипилльо нож, если он покажет ему людей?

Испанец поднялся на стременах, внимательно огляделся по сторонам и рассмеялся.

— Если ты тотчас же покажешь мне хоть одну живую душу в этой долине, я отдам тебе нож.

— Пусть сеньор свернет в те агавы, направо.

— Туда? Ведь здесь никого нет… Держи!

Из-под самых копыт коня выскочил индеец. Его плащ был цвета этой земли, и он сразу исчез бы, слился бы с ней, ведь на конях нельзя было проникнуть в колючие заросли, но Фелипилльо не растерялся, опередил испанца и кинул лассо. Беглец запутался и упал.

Он вскочил, прежде чем кто-либо подоспел к нему, но уже не пытался бежать. С испугом глядел он на коней и на бородатых чужеземцев, с удивлением бросил взгляд на полуевропейский наряд Фелипилльо и что-то сказал.

Де Сото молча наблюдал за происходящим.

Неизвестный спрашивал о чем-то. Фелипилльо ответил ему нагло и высокомерно, презрительно надув губы. Потом он что-то спросил, и пленник ответил торопливо, показывая на горы, потом вынул из складок плаща какую-то блестящую бляху и показал ее Фелипилльо. Тот грубо вырвал ее и, с минуту поколебавшись, сказал де Сото:

— Золото, сеньор!

— Покажи! Да, золото. Кто он и откуда у него такая бляха? Святая Эвладия, покровительница моей возлюбленной, что это за страна, где даже у сельских нищих подобные золотые вещи!

— Это не нищий, — Фелипилльо с неохотой пояснял, не сводя глаз с добычи, которую де Сото спрятал за пазуху. Переводчик знал по опыту, что этого золота ему уже не видать. — Он называет себя главным камайоком при особе самого сына Солнца. Начальником тех часки, бегунов, что разносят кипу и устные приказы.

— Что он здесь делает? Шпионит за нами?

— Он говорит, что шел в Кахамарку, так как там уже находится их царек Атауальпа. Но он заблудился, потому что ему незнакомы эти места.

— О, это любопытно. Значит, индейцы уже где-то неподалеку. А он не врет? Ведь его еще не начали поджаривать на огне, а он уже все выкладывает.

— Он говорит, что очень испугался лошадей. Он называет их большими ламами.

— Ага, это хорошо, что язычники боятся коней.

— Темное, глупое хамье эти язычники, — с важностью согласился Фелипилльо, торжественно перекрестившись.

— Ах, ты! — Де Сото громко расхохотался. — Ты уж, наверно, ставишь себя на одну доску с белыми?

— Фелипилльо — христианин. Сам патер Вальверде учит, что все христиане равны.

— На том свете, глупец, на том свете. Ну, рассказывай дальше! Что ему здесь нужно?

— Он идет с жалобой. Его имя Синчи. У него — девушка. И один инка, крупный сановник, хочет ее у него забрать.

— Глупец. Он должен только радоваться. Ведь девок кругом достаточно. Ну, увидим. Обещай ему наше покровительство, если он расскажет обо всем, что ему известно. Если он был каким-то сановником при этом их короле, то может знать многое.

Синчи снова низко поклонился переводчику, выслушав его слова, и де Сото показалось, что Фелипилльо что-то прибавил от себя.

— Он говорит, — сказал Фелипилльо, — что сын Солнца Атауальпа испугался, когда услышал о белых господах. Он победил своего брата Уаскара, заточил его в крепость и теперь стягивает войска и идет к Кахамарке.

— Большое ли у него войско?

— Четыре уну не выставляет такого количества людей на работу. Идут инки, созванные с половины государства, гвардия и придворные, — переводил Фелипилльо слова Синчи.

— Четыре уну? — Де Сото уже немного разбирался в структуре государства инков и быстро прикинул. — Сорок тысяч! В том числе и гвардия!

С нескрываемым беспокойством де Сото окинул взглядом громадную долину. Ему уже почти чудилось огромное неприятельское войско. Но в жаркой долине, погруженной в сонную дрему, наверняка никто не смог бы спрятаться.

Если только в фиолетовой тени, падающей от скал… Ведь этот беглец укрылся от их взгляда под обычным кустом агавы, которые здесь на каждом шагу, и если бы не Фелипилльо… В расселинах, на затемненном склоне горы, высоко что-то поблескивает. Может, это оружие, а может просто токи воздуха, ведь вверху холоднее, чем на дне долины. Впрочем, на таком расстоянии только орел различил бы людей. Этот их громадный гриф, кондор. Хм, довольно мерзкая птичка.

Де Сото невольно посмотрел вверх. Ему показалось, что на чистом, ясном голубом фоне виднеются маленькие темные точки. Может быть, это обман зрения, просто яркая голубизна режет глаз…

Он быстро принял решение.

— Возвращаемся! Необходимо тотчас же доставить известия его милости наместнику. Ты, Фелипилльо, будь начеку, чтобы дикарь не сбежал.

— Не сбежит, сеньор. Фелипилльо ему запретил. Он знает, Фелипилльо большой человек при белых господах, которому надлежит повиноваться.

С иронической ухмылкой переводчик тут же добавил:

— Он привык повиноваться. Жевать листья коки и быть послушным.

Синчи, все еще напуганный видом лошадей и белых, закованных в невиданные доспехи, послушно отвечал на все вопросы. Он рассказал о большой охоте, которая дала много мяса, всем уну на целых два года, о силах Атауальпы, о пленении Уаскара, о колебаниях нового властителя, когда он получил известия о том, что появились белые; Синчи сказал, что Атауальпа решил выступить против белых, собрав все свои силы, хотя сторонники Уаскара еще не побеждены, особенно на юге. Он рассказывал о крепостях, войсках и их вооружении, о дорогах, продовольственных складах, о столице.

Хотя Фелипилльо, которому все это наскучило, неточно пересказывал ответы Синчи, сильно сокращая их, вести эти обеспокоили Писарро и его братьев. (Никому из дворян не разрешили присутствовать на допросе.)

Однако все тревоги были забыты, когда Синчи рассказал о несметных богатствах храма Кориканчи в Куско и о других, не менее великолепных храмах, о дворцах властителя, об инках, одежда которых буквально усыпана золотом.

— А хороши девки при королевском дворе? — не утерпел Хуан Писарро, однако наместник с гневом оборвал его:

— У тебя только девки в голове! Ведь это языческие твари! Помни, что говорил патер Вальверде: смертный грех сойтись с такою. Пожалуй, только если ее предварительно крестить. Лучше подумай о другом. Девки! У тебя будет достаточно этого добра, и даже из самых знатных родов Кастилии или Арагона, когда ты вернешься домой, набив карманы золотом.

— Но войско этого Атауальпы… — начал неуверенно Гонсало Писарро, самый рассудительный из всех братьев.

— Войско? — разгневался наместник. — Что из того, что у него большое войско? Кортес с горсткой людей покорил Мексику. Но я-то не буду таким дураком, как он, меня на мякине не проведешь! Дудки! Кесарю кесарево, а что мое, то мое.

— Богохульствуешь, Франсиско!

— Молчи, трус! Баба, недотепа, падаль! Ты перетрусил, как только услышал об этих ордах? Сорок тысяч голодранцев — и дона Гонсало уже бросило в дрожь. Таким, как ты, надо сидеть дома и не соваться в неведомые края. Подумаешь, сорок тысяч… Когда заговорят наши пушки, от них только клочья полетят.