Варвара Павловна боялась ночевать одна: школа стояла на кладбище. Однажды школьная сторожиха Наташка отпросилась погулять на свадьбу у своей родственницы, и учительница, посмотрев на всех нас внимательно, сказала мне:

— Ты, Федя, придешь сегодня в школу ночевать.

От радости я чуть не подпрыгнул. Ночевать в школе! Это же такая честь, такое счастье! К тому же, когда Тимоха Козиная Смерть тоже как-то ночевал в школе, учительница угощала его чаем и пирожками с вареньем. Мы никто никогда в жизни не пробовали никаких пирожков, не только с вареньем. А помимо пирожков, как рассказывал нам Тимоха, учительница еще и конфетами его угощала.

«Теперь всего этого попробую и я!» — думаю я с радостью.

— А когда мне приходить, Варвара Павловна? — спрашиваю.

— В шесть часов придешь, вечером.

В шесть часов… Это легко сказать, а вот когда они бывают эти шесть часов? Ведь часов-то у нас в деревне ни у кого, кроме учительницы да лавочников, нет. Но лавочники живут от нас далеко, да к ним и не сунешься спросить. Наверно, шесть часов и бывает, когда вечер начинается, потому она так и сказала.

Я никак не мог дождаться вечера. И чуть только солнце зашло за лес, полетел к школе.

А на дверях школы замок. Что же делать? Я потопал-потопал лаптями на крыльце школы, учительницы все нет и нет. А вечер студеный, мороз так и пробирает по коже. Начинаю бегать по улице из конца в конец, снова подхожу к школе, а она по-прежнему закрыта.

Как же быть?

Я замерзаю, ведь на мне один зипунишко, да и тот дырявый. Мне бы пойти в соседний двор и посидеть там, пока учительница не вернулась. Но я не догадался и махнул обратно домой.

— Что же ты вернулся, сынок? — спрашивает мать.

— Учительницы дома нет, на двери замок. Я совсем замерз было.

— Ну ладно, раздевайся и ложись, раз так вышло.

Я лег, но заснуть долго не мог. Что-то меня беспокоило, а что — понять не мог.

Понял я это только на другой день, когда пришел в школу…

Начались занятия.

Варвара Павловна и всегда-то бывала бледная, но на этот раз на ней просто лица не было. Все стали на молитву, Тимоха прочел «Отче наш», и мы заняли свои места за партами. Учительница сначала раздала тетради, задала нам письменную работу, второму классу задачу на доске написала, а с первым у нее чтение.

Но, прежде чем начать спрашивать перваков по чтению, она вызвала к своему столу меня.

— Каманин, к столу!

Я еле живой подхожу к ней.

— Ты почему не пришел в школу ночевать? — спрашивает она.

— Я приходил, а дверь была на замке… вас не было, — испуганно отвечаю я ей.

— Когда ты приходил?

— Когда солнышко зашло…

— А я тебе сказала, чтобы ты в шесть часов пришел! Неужто ты не знаешь, что сейчас солнце заходит не в шесть, а в четыре?

Я хотел сказать ей, что у нас нет часов, что нет их и у наших соседей и ни у кого нет, но почему-то не мог промолвить ни слова.

— Иди, садись на свое место, — сказала она мне ледяным тоном.

Целых две недели она не обращала на меня никакого внимания, словно меня и в школе не было. А для меня это было так тяжело, словно я стал уже и не человек, словно я натворил невесть что.

И еще раз я огорчил ее уже перед самыми экзаменами.

У нас в школе так бывало заведено: как только снег сошел, зазеленели травы — первый и второй классы в школу больше ни ногой. Кто коней пасти, кто на улице баклуши бьет. Но третий класс продолжает учиться, готовится к экзаменам.

Я нынче кончаю школу, учусь в третьем классе, готовлюсь к экзаменам. И вот сидим мы за двумя партами, весь третий — двенадцать человек. Учительница пишет на классной доске условие задачи, садится на табуреточку возле двери и начинает что-то вышивать. Мы списываем задачу на свои грифельные доски. Задача для меня нетрудная, я ее тут же решаю. Со мной рядом сидит Роман Косолапый. Он толкает меня в бок:

— Федя, дай списать.

Я знаю, что этого делать нельзя. Варвара Павловна строго-настрого запрещает подсказывать. Но как откажешь товарищу? И я повертываю осторожно к Роману свою грифельную доску, он мигом списывает решение задачи. Роман, в свою очередь, решение задачи показывает соседу, тот — другому, и не прошло пяти минут, как решение обошло всех.

А на дворе май! Поют петухи, летают бабочки и ласточки, хочется вырваться из школы и побегать по старому кладбищу.

— Варвара Павловна, мы решили, — говорят ребята.

Она с удивлением посмотрела на нас.

— Как, все решили?

— Да, все, — отвечаем мы.

Она отлично понимает, чего нам хочется. И знает, что не все мы могли одинаково быстро решить задачу, что без чьей-то помощи тут дело не обошлось. И, конечно, догадывается, что скорее всего виноват в этом я.

— Хорошо, — говорит она. — Решайте другую.

Она быстро пишет на доске условие второй задачи, а сама снова берется за вышивку.

Со второй задачей получилась та же история, что и с первой.

Я решаю ее с маху, Роман снова толкает меня в бок, я повертываю к нему свою доску с готовым решением, Роман списывает, показывает сидящему с ним рядом, тот следующему…

— Варвара Павловна, и эту решили, — снова поем мы.

— А ну, давай доски сюда! — уже сердито говорит учительница.

«Ладно, сердись сколько тебе угодно, а только выпусти нас поскорей из класса», — думаем мы.

Мы по очереди подходим к ней со своими досками. Она смотрит одну, другую, третью, четвертую.

— Правильно! — говорит она каждому и, поплевав на доску, быстро стирает написанное. — Иди, гуляй!

И все, один за другим, пулей вылетают на кладбище. Наконец и я отдал ей свою доску. Учительница тоже поплевала на нее, стерла написанное, но сказала мне совсем другое:

— А ты решил неверно. Иди садись за парту, решай как следует.

Я онемел от неожиданности. Как же так? С моей доски все списали, у них верно, а у меня нет? В чем же тут дело?

Иду обратно к парте и начинаю решать. Пробую другим способом — нет, ничего не получается. Она решается только так, как я решил ее с самого начала.

— Варвара Павловна, она решается только так, — говорю я учительнице.

Она опять поплевала на доску, только уже более яростно, опять стерла все и закричала:

— А я говорю — неправильно! До вечера будешь сидеть, пока не решишь, как надо!

Мне и в голову не пришло, что она задумала проучить меня за подсказку. А тут еще это дурачье: подскакивают к окнам и смотрят на меня победителями. Дескать, так тебе и нужно, умнику! Мы-то решили, а ты не сумел!

Когда я и в третий раз решил задачу прежним способом и подал доску учительнице, сказав, что иного способа нет и быть не может, она просто рассвирепела.

— А я говорю — есть!

Тут только я понял, в чем дело. Конечно, подсказывать нехорошо, ну, а как же отказать-то? Если бы она сама была на моем месте и ее тоже попросили, так разве удержалась бы? Впрочем, она, при ее характере, возможно, и не подсказала бы никому, даже родному брату. А вот я всегда уступаю, не могу отказать товарищам…

Но потом Варвара Павловна простила меня и по-прежнему относилась ко мне хорошо. Когда же я сдал экзамен лучше всех, она вызвала моего отца к себе на квартиру и сказала:

— Ваш мальчик очень способный, его обязательно надо отдать дальше учиться.

Отец поблагодарил ее и, придя домой, взял счеты о божницы и начал считать:

— Сапожонки нужны… Три рубля… Пиджачок к брюки… Пять рублей… Рубашонку ситцевую, картуз… Еще два рубля. Да за квартиру по рублю в месяц… Восемь рублей… Итого — восемнадцать рублей. Да еще рубля три на всякие мелкие расходы набежит, вот тебе и все двадцать один… Это мне надо целый месяц работать на одного тебя. Нет, сынок, ничего не получается — у меня, кроме тебя, еще семеро нахлебников. Эту зиму ты плети лапти, а на следующую пойдем с тобой в дровосеки.

Так я вместо учебы начал плести лапти на всю семью…

А все же как ни строга была наша учительница Варвара Павловна, мы вспоминали ее добрым словом. Когда она перешла учить ребят в другую деревню, к нам назначили нового учителя, Афанасия Васильевича Первозванского, по прозвищу Телячья Голова.