— Ну вот то-то же! А теперь начинайте собирать деньги! Староста, приступай к делу! — заключил свою речь инспектор.

И он вместе со становым и офицером опять направился к Волконскому.

На площади же поднялся шум и гам.

У нас, как и в каждой деревне, стоял большой общественный амбар. И вот в этот амбар мужики каждую осень ссыпали зерно про запас, на случай неурожая: овес, рожь, гречиху, ячмень. Кто-нибудь один караулил зерно целый год. Потом, весной, каждый забирал обратно свое, а осенью новое зерно опять ссыпали в амбар. И так велось издавна. Теперь же инспектор приказывал изменить этот порядок.

— Как же, поможет тебе казна, дожидайся! Тут-то верней дело было: свой амбар, все под рукой. А отдашь денежки — поминай, как звали! Не ровен час, не уродится хлеб, пока-то казна раскошелится, мы и наголодаемся лихо, — говорит дед Сергей.

— Да и не даст она ничего! Им лишь бы денежки выманить, а там хоть с голоду подыхай! Помните, когда неурожай был, как нам «помогла» казна? Сколько тогда у нас в деревне народу от голода померло! Так и теперь будет, — сказал Трусак.

— Так как же, братцы? — спрашивает староста.

— Не будем платить, будем лучше семена в амбар ссыпать по-старому! — кричат мужики.

— Ну, я так и скажу им.

— Так и говори! И насчет недоимки им скажи — не будем платить. Мы аккуратно все подати выплачивали, откуда они взяли еще недоимку? Что ж это они, последнюю рубаху с нас хотят снять?

Староста пошел доложить решение схода.

И вот вылетает точно бомба от Волконских инспектор и бежит прямо к мужикам. А за ним — становой с офицером.

— Что-о-о? Не будете платить? Хоро-о-ошо! Я вам покажу сейчас, я вам покажу! Староста, давай списки! — кричит инспектор старосте.

Староста, дрожа, приносит списки.

— Семен Лавров кто? — грозно спрашивает инспектор.

— Я…

— Деньги платить будешь?

— Я… я, как все… Заплатят все, и я… А первый я не буду.

— А-а-а, мерзавец! Не будешь платить? Разговаривать? А ну, всыпать ему! — скомандовал инспектор.

Человек десять жандармов мигом подлетели к Семену, и нагайки часто засвистели над ним.

— Ой, ой, лихо! Заплачу, пустите только! — кричит Семен, корчась под ударами нагаек. — Отпустите душеньку на покаяние!

Дядю Семена отпустили.

— Что, подлец, про душеньку вспомнил? Покаяться захотел? Плати скорей деньги, пока снова не всыпали! — говорит инспектор, злобно скаля зубы.

— Архип Мишин!

— Заплачу, — лепечет Архип.

— Кузьма Гуляев!

Дядя Кузьма крякнул и полез в карман.

— Староста, вот так и вызывай всех по списку и получай деньги, — приказывает инспектор. — А вы, — обратился он к офицеру, — ежели кто не подчиняется — пороть!

И он вместе со становым опять ушел к Волконским. Староста же начал выкликать мужиков по списку, а мужики подходили, вздыхали и платили деньги.

У кого не было денег, те у соседей брали в долг и тоже платили.

Мы с ребятами стоим тут же, смотрим на все, и глаза у нас горят. Особенно же взволновался Легкий. Он ничего не говорил, только глазами посверкивал да на жандармов поглядывал. А жандармы покуривали, усмехались себе в усы. Один из них, самый свирепый на вид, все время стрелял вверх из охотничьего ружья, чтоб страху на мужиков нагнать побольше. Бабы стояли и горько плакали.

— Михаил Амелин! — кричит староста. — С тебя пять рублей тридцать копеек.

— У меня денег нету, — отвечает дядя Миша, выходя вперед.

— А ты займи у кого-нибудь.

— Пробовал — не дают.

— Так как же быть?

— А как хотите… Денег, убей меня, ни копеечки!

Тут как раз вышли опять инспектор со становым.

— Что такое? — спрашивает инспектор у старосты.

— Да вот денег у мужика нет, и дать в долг ему никто не хочет, потому беден очень, не сможет долг вернуть. У него сын в солдатах, в хозяйстве он один… И здоровьем слаб, на заработки не может ходить…

— Имущество у него есть?

— Имущество есть кое-какое…

— Сейчас же запрячь его лошадь, навалить на повозку, что найдется подходящее, и везти в город. Продать все на рынке, а деньги в казну! — командует инспектор.

Пороть Мишку он почему-то не приказал, видно, подобрел, заправившись у лавочника.

Пять жандармов вскочили на лошадей и окружили Мишку:

— Веди нас, старик, к своему двору!

— По мне, что хотите, то и делайте. Все одно погибать, раз денег нету.

Жандармы мигом запрягли Мишкину кобылу в телегу, начали грузить добро. А добра-то всего — барахло бабье. Холстов несколько, рубахи, сарафаны девки-невесты.

Старуха Мишкина взвыла, девка тоже. Девке не так жалко сарафанов, как стыдно, что у ней мало добра, что голышка она. Раньше никто не знал, что у ней всего только два сарафанчика. Теперь ее хорошие ребята замуж нипочем не возьмут. Она и убивается.

А Мишка все повторяет:

— Что хотите, братцы, то и делайте… А раз у меня денег нету, то и взять их негде…

Легкий стоит, лицо у него побелело, дышит он тяжело. Так с ним бывает, когда он очень рассердится.

— Ты что, Легкий? — спрашиваю я.

— Ничего. Идем со мной? — скомандовал он нам.

Мы побежали на огороды, выбрались на верхнюю дорогу и остановились.

— Ребята, я вот что надумал, — говорит Легкий. — Мы должны проучить этих собак жандармов. Соберем камней, подкрадемся к ним из-за школы и пустим в них. Я буду ладить в главного, а вы уж в кого попадете.

— Ладно, — отвечаем мы.

У нас тоже кипит злость в груди. В самом деле, что ж это они делают? Как нм не жалко бедных людей? Да кто нм дал право мучить народ? Ну, мы их сейчас проучим!..

Мигом набрали мы на дороге камней и тихо подались к школе.

Выглянув из-за угла школы, мы увидели жандармов, мужиков и инспектора. Но мужики стояли как раз так, что мешали нам метиться в жандармов.

— Ладно, ребята, вы вот так швыряйте камни — вверх будто бы… Тогда они перелетят через мужиков и прямо в жандармов попадут, — говорит Легкий.

Камни взвились и полетели. Сильней всех полетел камень Легкого — он ведь первый ловкач метать камин. За его камнем засвистел мой. Потом — Тишкин, Митькин; Захар и Леник не докинули, у них силенки не хватило. В инспектора Легкий не попал, как ни ладил, а двум стражникам картузы посшибало.

И тут пошел переполох!..

— Камнями нас бьют! — закричали жандармы, кидаясь к коням.

— На коней! — командует всполошившийся офицер.

Мы не стали дожидаться, чтоб нас заметили, и так пустились бежать, что только пятки засверкали.

Позади нас кричали что-то, слышались выстрелы.

Я бежал вслед за Легким, Тишка, Захар, Митька и Леник — за мной. Мы неслись через конопляник, выбежали на верхнюю дорогу и пустились по ней.

— Легкий… куда… мы бежим? — спрашиваю я, еле поспевая за ним.

Но Легкий ничего не отвечает, бежит i# бежит. С верхней дороги мы свернули опять в конопляник. Но вон наконец и сад Матюшиных виднеется.

Легкий махнул мимо двора, направился к сараю, мигом открыл ворота, оглянулся по сторонам, не видит ли кто нас, и прошептал:

— Прячьтесь скорей в ходы! Ну, живо!

И мы, словно мышата, один за другим юркнули в ходы. Легкий влез последним.

«Ах, вот куда он нас привел! Ну, теперь мы спасены, — думаю я радостно. — Тут нас никакие жандармы не найдут».

— Лезь дальше! Лезь дальше! — кричит Легкий, подталкивая меня сзади. — Лезь в боковой ход, к стене, чтобы дышать легче было…

Он кричит громко, а я еле слышу — сено заглушает голос.

— Что ты говоришь? — кричу ему я.

— В боковой ход лезь, направо будет сейчас, там у стены и сиди. А я налево подамся, тут еще один ход есть.

— А ребята где будут сидеть?

— Ты о них не беспокойся, они знают, где им сидеть, им тут все ходы известны.

Я начинаю шарить правой рукой по сторонам и нахожу ход. Лезу в него, ползу все дальше и дальше, пока не упираюсь головой в стену. Наконец-то можно перевести дух. Сквозь щели сарая легко дышится.

Мне страшно одному и тоскливо: что же с нами будет, если нас найдут здесь? И долго ли мы будем сидеть в ходах этих?