Когда я вспоминаю инагуанских акул, каждая из них связывается у меня с определенным местом. Тигровая патрулировала риф с обращенной к океану стороны, когда я впервые спустился на дно, и ее из недели в неделю можно было видеть в том месте. Песчаное дно за полосой прибоя около Метьютауна служило пастбищем двум небольшим песчаным акулам. А неподалеку от моего старого дома, в четверти мили от берега, где дно круто идет под уклон и где растет большой коралл-мозговик, находилась резиденция шестифутовой акулы, которая совершала многочисленные экскурсии, но неизменно возвращалась к своему коралловому замку, чтобы отдохнуть или без дела послоняться в воде, свивая и развивая хвост в изящных, волнообразных движениях. Я обнаружил также несколько других акул, которые не имели постоянного места жительства и были истыми бродягами. Они появлялись, чтобы тотчас исчезнуть, или, поболтавшись денек-другой на одном месте, снова отправлялись в туманные просторы океана.
Среди бродяг самой интересной оказалась голубая акула,[75] которая открыла мне глаза на красоту этого семейства. Она появилась в тот день, когда необъяснимая перемена течения нагнала огромные массы саргассовых водорослей со стороны Кубы.
В тот день, совершенно не думая об акулах, я спустился под воду с единственной целью снизу исследовать саргассовые водоросли. Держась рукой за спасательную веревку, я висел приблизительно в одном футе от поверхности, рассматривая проплывающие мимо меня массы водорослей. Заметив необычайно большой клубок, я придержал его между килем лодки и веревкой, чтобы внимательно разглядеть. Как и в других, уже обследованных мною грудах, тут не было ни фантастических морских коньков, ни желтых крабов, которые часто обитают на них. Разочарованный, я пустил этот ворох плыть дальше и стал дожидаться следующего. Тут-то, повернувшись, я и увидел гладкое тело голубой акулы, находившейся футах в двадцати от меня. Это был великолепный, вполне взрослый экземпляр длиною в восемь или девять футов. Акула наблюдала за мной, не двигая ни единым мускулом. Поначалу, как и следовало ожидать, я испугался, но затем страх мой прошел. Акула была изящнейшим, гармонически сформированным существом. Во-первых, цвет — настоящая симфония голубых тонов. От верхушки гладко закругленного спинного плавника до изгиба белого живота она сверкала удивительной голубизной непередаваемых оттенков. Я не могу назвать эти тона ни лазурью, ни индиго. Пожалуй, лучше всего сравнить их с синевой Гольфстрима. Под лучами солнца, пробивавшимися сквозь толщу воды, кожа на округлых формах акулы светилась таким неземным блеском, какой можно увидеть только в подводном мире. Ее белый живот тоже отливал различными оттенками — волнистые бледно-желтые, розовые и лиловатые полосы меркли и загорались по белому фону. Акула поразительно гармонировала с окружающей ее средой — голубая тень в голубом пространстве.
Но цвет был лишь одной стороной ее красоты, основу которой составляла грация. С минуту рыба неподвижно стояла в воде, а затем перелилась в движение — иначе я не могу это описать. Она не просто двинулась — она вся потекла, от заостренного носа до кончика хвоста. Движение осуществлялось необъяснимым изгибанием хвостовой части тела: удлиненная дуга выгибалась все круче, на какую-то долю секунды застывала в неподвижности, затем плавно разгибалась в обратную сторону. Это выходило у нее изящно и легко. Акула, уплывая толчками, почти скрылась из вида, затем сделала вираж, изогнувшись всем телом, и прошла передо мной на расстоянии пятнадцати футов. Я заметил, что пульсация ее мускулов и движения плавников были строго согласованы. Когда ей вздумалось слегка повернуть налево, она лишь на какой-то дюйм или два изменила положение длинных грудных плавников, чуть покруче изогнула хвост и без малейшего усилия заскользила в другом направлении.
Она вторично почти скрылась из виду и опять вернулась, словно ее что-то беспокоило. Не знаю, что было причиной беспокойства, — быть может, шум в лодке над нами или какой-нибудь запах; возможно, ей просто что- то взбрело в голову. Неожиданно она вложила в движение всю свою энергию, с чудовищной силой работая хвостом, пронеслась мимо меня с невероятной быстротой и пропала вдали. Неторопливо плывущая рыба вмиг превратилась в превосходный механизм, специально созданный для развития скорости в среде, где это осуществимо только при полной согласованности нервной системы и мускулатуры.
Не удивительно, что акула достигла такого совершенства — у нее было для этого больше времени, чем других рыб. Род акул древен, как сам мир. Окаменелые останки их предков обнаруживаются уже в палеозое. Казалось бы, что общего между летучей рыбой с ее длинными многолучевыми плавниками, пунцовым морским попутаем, питающимся наскальной растительностью, и хищницей акулой? Однако есть основания полагать, что все современные рыбы происходят от одного акулообразного предка.
Акулы больше чем какая-либо другая рыба внушают мне почтительное уважение. Их род, почти не изменяясь, существует в течение бесконечного ряда столетий, и отдаленные потомки столь же многочисленны и сильны, как их отдаленные предки. Подумаешь об этом и поневоле проникнешься к ним почтением. Четыреста миллионов лет — нешуточная цифра для любого вида живых существ. И мы не можем не удивиться, узнав, что они гонялись за добычей и занимались всем тем, чем они занимаются сейчас, еще тогда, когда вся теперешняя суша представляла собой необозримые пространства грязевых болот и песчаных пустынь, где еще ничто не двигалось, не шевелилось и ни один голос не нарушал тишины.
Земля покрылась растительностью, наступила эпоха процветания диковинных амфибий, которые уступили место не менее фантастическим рептилиям — гигантским динозаврам, ихтиозаврам и птеродактилям; океан приютил в своих недрах свирепых мозазавров, спустившихся в воду со скал — акула же продолжала жить, как жила с незапамятных времен. Вымерли в свою очередь и рептилии, началась эра млекопитающих, которые сейчас идут к своему быстрому закату, а упрямая акула достигла такого процветания, что мы бы только подивились, будь мы свидетелями этого процесса.
Первые окаменелости, найденные мною, были акульи зубы. В Мэриленде, по берегу Чесапикского залива у подножия скал, относящихся к миоцену,[76] на участке протяженностью в несколько сот ярдов я за один день нашел в песке и глине тысячу акульих зубов — должно быть, океан здесь в свое время кишел акулами, если в одном месте оказалось столько зубов. Среди них были мелкие, в четверть дюйма длиною, и большие треугольные, в пять дюймов от верхушки до корня. Реконструируя животное по его зубам, ученые пришли к заключению, что оно имело в длину от ста до ста двадцати футов. Не крупнейшее ли это животное за всю историю земли? В открытой пасти такого чудовища мог свободно поместиться человек. Эти акулы, очевидно, просуществовали до самого недавнего времени — сотни таких зубов были найдены на дне океана. Мы не знаем, какие силы и какое стечение обстоятельств привели к их исчезновению. Быть может, из-за собственной прожорливости они уничтожили в районе своего распространения все живое, а потом стали пожирать друг друга. Возможно также, что их поразила какая-нибудь неизвестная болезнь или столь же жадные, хотя и меньшие по размеру, хищники уничтожили их молодь. Наконец, усложненность развития могла затруднить их размножение. Нам ничего об этом не известно.
Возможно, одной из причин, почему акулий род в целом оказался таким жизнеспособным, является их примитивность. Наиболее безотказные машины те, что наименее сложно устроены. Каким-то невероятным образом акула ухитрилась сохранить свою примитивность, оставаясь удивительно жизнеспособной. Многие из животных, появившиеся одновременно с акулой, стали чрезвычайно усложненными, но и чрезвычайно неустойчивыми, склонными к вымиранию. Древняя акула, родоначальница различных рыб, успела развить все основные формы, на которых строятся типы сложения других рыб. Сами акулы тоже эволюционировали, но незначительно, проявив себя в этом отношении консерваторами. В этой связи на память невольно приходит архитектура древней Греции. Она служила источником вдохновения для многих поколений зодчих, но среди современных зданий мы едва ли найдем хотя бы одно столь же изысканное, как Парфенон с его удивительной простотой. Акулы и поныне встречаются всюду, где для них есть достаточно морской воды. От пронизанной солнцем поверхности до иссиня-черных толщ воды на глубине в тысячу морских саженей, от покрытых льдами арктических морей до тропиков — всюду живут и благоденствуют акулы.
