Я проговорил со стариком весь остаток дня. За ужином, состоявшим из рыбного супа, сушеной кукурузы и моллюсков, он рассказал мне свою историю: приехал сюда юношей с одного из островов, расположенных севернее, по происхождению он англичанин, его родители переселились на Багамские острова незадолго до его рождения; с несколькими предприимчивыми товарищами он обосновался в бухте Мен-ов-Уор и с тех пор здесь живет. У него есть дети, одни покинули остров, другие живут в Метьютауне. По его описанию я догадался, что видел одну из его дочерей в поселке. Она замужем за мулатом.
Соседи один за другим семьями покидали бухту Мен-ов-Уор, и старик остался в полном одиночестве. Но его век уже прожит, и он рассудил, что уезжать не имеет смысла. Море и прибрежная роща снабжают его всем необходимым — пальмовыми листьями для крыши, рыбой и моллюсками на обед. На поляне он выращивает кукурузу. Запросы у него небольшие — ему хватает.
Со своей стороны, я объяснил, какой случай привел меня на Инагуа, как мы потерпели кораблекрушение и почему я брожу по острову. Он необычайно оживился, когда я описал ему «Василиск», подошел к старому буфету, порылся в куче бумаг и вытащил потускневшую фотографию. Я взглянул и ахнул: это был «Спрей»! Оказалось, что капитан Слокам в одно из своих знаменитых путешествий побывал на Инагуа и прочел лекцию в разрушенной теперь церкви. На память он подарил фотографию своего судна.
Утром я долил флягу дождевой водой, собранной в бочонке под водосточным желобом, съел несколько моллюсков и снова направился в заросли. Мне не приходилось рассчитывать на возобновление запаса воды до самого поселка у лагуны Кристоф. Правда, старик объяснил мне, как находить впадины, где скопляется дождевая вода. Но найду ли я их? Сомнительно, да и сам старик не бывал в тех местах уже добрых двадцать лет.
В тот день я проделал путь в двадцать миль, все время идя зигзагами между берегом и голыми равнинами, окружающими внутреннее озеро. По дороге я подстрелил несколько ящериц, впрыснул им формалин и, обернув в марлю, уложил в кувшин. Каждый экземпляр я снабдил этикеткой с указанием, где он пойман. Под вечер, когда тени уже удлинились, я снова вышел к берегу, изнемогая от усталости. Моя одежда была перепачкана, сам я обливался липким потом, ноги и руки были в кровь исцарапаны колючками. Как ни старался я экономить воду — половины фляжки как не бывало. Еще один день — и я останусь без воды.
Стояла адская жара. Я уселся на песчаной отмели и открыл банку консервов. Они исчезли в один миг, но я не утолил голода и вполне мог проглотить вторую, однако воздержался: мои запасы были не слишком обильны. Дня через три консервы кончатся, и мое пропитание будет всецело зависеть от охотничьей удачи. Отдохнув, я разделся и искупался в море. Солнце уже село, всходила луна.
Спал я на голой земле, и мне снилось, что целые полчища крабов выходят из моря и окружают меня. Во сне я слышал, как стучат о камни их панцири. Они угрожающе вздымали клешни и подползали все ближе. Я уже различал их фасеточные глаза[27] на длинных стержнях: они в упор разглядывали меня. Крабы были желтые и двигались по насыпям из морских раковин. То были длинные спиралеобразные раковины, похожие на раковины церитеумов. Да это и есть церитеумы! Но что за чудо — раковин становится все больше, они массами громоздятся друг на друга, неизвестно откуда появляются новые сотни, новые тысячи… Даже крабам трудно справляться с ними, но они упорно подходят все ближе, расталкивая их своими желтыми клешнями. Внезапно полчища исчезают, расплывшись в коричневую, слизистую массу. Эта слизь стекает по клешням, а потом затвердевает коркой в дюйм толщиной. Крабы вот-вот меня схватят — но тут земля стала невыносимо жечь, а душный воздух тяжело сдавил мне грудь.
Я проснулся весь мокрый от испарины. Я лежал, уткнувшись носом в собственную руку, согнутую в локте. За шиворот мне набился песок. С неба светила почти полная луна, и в ее свете было видно с десяток раков-отшельников, копошившихся в траве. Их-то я и слышал сквозь сон. Остаток ночи я спал урывками, то просыпаясь, то опять впадая в дрему, и проснулся от солнца, бившего мне прямо в лицо. Чувствуя себя вялым, снова искупался в море. Прохладная, чистая вода вернула мне бодрость, я вскинул на плечо свои соломенные мешки и полез вверх по откосу.
К полудню я вышел к лагуне, расположенной против Шип-Кея. Расстояние от берега до островка Шип-Кей около полумили. Их разделяет неглубокий, изумрудно-зеленый пролив. Полагая, что на островке водятся разновидности ящериц, которых нет на Инагуа, я решил добраться до него вброд, преодолевая глубокие места вплавь. На взгляд я определил, что глубина пролива почти на всем его протяжении едва ли мне по грудь, и лишь в узкой полосе в одну восьмую милю шириной она будет выше моей головы. Был отлив, вода стояла низко, но еще час — и через пролив не переберешься. Быстро раздевшись, я положил штаны и рубашку проветриваться на камнях, зарядил ружье мелкой дробью и, чтобы не замочить, привязал его к шляпе наплечным ремнем от соломенных мешков, а несколько запасных патронов запрятал за подкладку шляпы.
Первую половину пути идти было легко; вода была такая прозрачная, что ясно виднелось дно, устланное мелкозернистым песком. Передо мной уже вырисовывался длинный ряд кокосовых пальм на берегу острова; центральная его часть была приподнята и покрыта растительностью. Пролив оказался шире, чем я предполагал. Осторожно попробовал достать ногами дно: слишком глубоко. К тому же тут было сильное течение; оно неслось на запад, к коралловому рифу на дальнем конце островка. Держа голову над водой, я брассом поплыл по направлению к пальмам. На самой середине пролива дно поднялось — не погружаясь с головой, можно было прощупать его пальцами ноги. Вот и желанная передышка — балансируя на носках, как танцор хотя и подводного, но все же классического балета, я двинулся вперед. Мне все время приходилось бороться с течением, иначе бы меня снесло к коралловому рифу.
Мель кончилась, и я уже думал снова пуститься вплавь, как вдруг неожиданный шум слева привлек мое внимание. Громкий всплеск — и над водой показался большой черный хвостовой плавник. Мгновение спустя поверхность воды взрезал темный спинной плавник. Акула! У меня сердце замерло от страха. Акула, вероятно, просто играла на мелководье, охотясь за рыбешками и моллюсками, не видя человека. Я оглянулся и на глаз прикинул расстояние. Ближе всего до острова. Пролив кончался в пятидесяти ярдах от отмели, на которой я стоял, затем еще несколько ярдов — и глубина воды будет не более фута. Если добраться туда — я спасен.
Со всей осторожностью я снова пустился вплавь по проливу, не решаясь плыть кролем, чтобы шумом не выдать своего присутствия. Краешком глаза я видел, как плавник то поднимается, то исчезает под водяной рябью. Вдруг кровь застыла в моих жилах: акула направлялась прямо на меня. Волосы стали дыбом, и я уже был готов подумать, что пропал. Футов за пятьдесят она резко повернула и зашла сзади, со стороны отмели, находившейся посредине пролива, и вскоре снова стала приближаться, заходя справа. Я отчаянно работал руками, каждую минуту ожидая нападения. Но этого не произошло. Акула принялась неторопливо описывать в воде широкие круги, футов тридцати в диаметре. Один только раз ей вздумалось двинуться в мою сторону, и я уже сорвал с головы ружье и сунул его стволом в воду. Убить акулу я не мог, но надеялся спугнуть ее шумом выстрела. Рыба, насколько можно было судить, была огромная, не меньше девяти футов в длину. Когда она снова зашла мне за спину, я повернулся, чтобы не терять ее из виду. К счастью, она держалась около самой поверхности, и можно было проследить за каждым ее движением.
Течение между тем становилось все быстрее — меня сносило к коралловому рифу. Еще сотня ярдов — и мелководья уже не достигнешь. Плюнув на всякую осторожность, я лег на бок и поплыл что было мочи. Впрочем, стараясь делать как можно меньше шума, чтобы не выдать акуле своего страха. Круги, которые она описывала, сужались. Когда она переворачивалась, было видно белое пятно ее брюха. Я испытывал и страх, и усталость — как-никак накануне прошел не менее двадцати пяти миль. Акула застыла на месте. Думая, что она готовится к нападению, я опять схватил в руки ружье, которое до сих пор держал в зубах, и нырнул под воду. Соленая вода разъедала глаза, но это не мешало мне видеть все вокруг. Футах в десяти-пятнадцати от меня акула сделала свой очередной заплыв по кругу, затем круто повернув, зашла мне за спину. Одним рывком я выплыл на поверхность и, отчаянно, из последних сил работая руками, наконец достиг уреза воды.
