Говорить больше было не о чем. Для развода был созван церковный суд. Поскольку, несмотря на все старания, не обнаружилось ни одного доказательства супружеской измены Софи, суд вынес решение о разводе по причине неисполнения его супружеских обязанностей.

Софи пыталась возражать против столь вопиющего беззакония, но тщетно. Ее увезли в мрачный замок Ален, где она еще тридцать два года влачила жалкое безотрадное существование.

Софи умерла в ноябре 1726 года. Говорят, что, лежа на смертном одре, она отправила с доверенным гонцом письмо своему бывшему супругу, ставшему ныне королем Англии Георгом I. Спустя семь месяцев, когда король пересекал границу Германии, следуя в милый его сердцу Ганновер, это письмо было подброшено ему в карету.

Письмо содержало предсмертное заявление Софи о своей невиновности, а также торжественный призыв: покойная повелевала королю Георгу еще до истечения года предстать рядом с ней перед судам Господа и ответить в ее присутствии за все те несправедливости, которым он подверг ее, за ее погубленную жизнь и жалкую смерть.

Король Георг откликнулся на этот призыв немедленно. Прочитав письмо, он тут же свалился от кровоизлияния в мозг и днем позже, 9 июня 1727 года, испустил дух в своей карете по пути в Оснабрюк.

Адам Люкс, влюбленный в Шарлотту Корде самой возвышенной и чистейшей любовью — ведь он не перемолвился с нею даже словом, а она и вовсе не подозревала о его существовании, — назвал ее тираноубийцей.

Платоническая страсть охватила Адама Люкса внезапно, когда Шарлотту везли на телеге к эшафоту; его порыв стал естественным следствием ее деяния. Оба они прошли по-своему величественный путь, но одинаково бессмысленными были спокойная жертва, принесенная ею на алтарь Республики, и его восторженное мученичество на алтаре Любви.

Роман этот — безусловно, самый странный из всех, попавших в анналы истории — наполнен своеобразным пафосом и не допускает обычных сетований на судьбу (как все могло бы сложиться, не вмешайся старуха с косой). Он полюбил ее потому, что она умерла, и умер из-за того, что полюбил. К этому, собственно, нечего добавить, разве что несколько мелких подробностей, каковые я и намерен представить вниманию читателей.

Монастырская воспитанница Мари Шарлотта Корде Д'Армон была дочерью безземельного нормандского помещика, захудалого дворянина, хотя и знатного по рождению, но, в силу несчастливой судьбы и стесненных условий, настроенного, по-видимому, против закона о майорате, или права первородства, — главной причины неравенства, вызвавшего во Франции столь бедственные потрясения. Подобно многим людям его круга со сходными жизненными обстоятельствами, он оказался в числе первых новообращенных республиканской веры — незамутненной идеи конституционного правительства из народа и для народа: пришла пора избавиться от дряхлой паразитической монархии и господства изнеженных аристократов.

Шарлотта прониклась от мсье де Корде высокими республиканскими идеалами, во имя которых вскоре пожертвует жизнью; она с ликованием встретила час пробуждения, когда дети Франции восстали ото сна и свергли наглую горстку «братьев-соотечественников», сковавшую их вековыми цепями рабства.

Изначальную жестокость Революции Шарлотта считала быстротечной. Ужасные, но неизбежные конвульсии, сопровождающие это пробуждение, скоро кончатся, и к власти придет мудрое, идеальное правительство, о котором она мечтала — обязано прийти, ведь среди избранных народом депутатов значительную часть составляют бескорыстные и преданные Свободе люди, выходцы из того же класса, что и ее отец. Они получили хорошее воспитание и разностороннее образование; двигали ими исключительно любовь к людям и к родине; постепенно они создали партию, известную как Жиронда.

Однако возникновение какой-либо партии предопределяет появление, по меньшей мере, еще одной. И та, другая, партия, представленная в Национальном собрании и называемая партией якобинцев, имела менее ясные устремления и действовала менее умеренно; из ее рядов выдвинулись такие бескомпромиссные и безжалостные личности, как Робеспьер, Дантон и Марат.

Если Жиронда стояла за Республику, то якобинцы выступали за анархию; между этими партиями началась война.

Жиронда ускорила свое падение, обвинив Марата в соучастии в сентябрьской резне. Триумфальное оправдание Марата и последовавшее сразу за этим изгнание двадцати девяти депутатов стали прелюдией к уничтожению Жиронды. Опальные депутаты бежали в провинцию в надежде поднять армию — одна армия могла бы еще спасти Францию; некоторые из беглецов направились в Как. Памфлетами и публичными выступлениями они стремились вызвать всплеск подлинно республиканского воодушевления. Талантливые люди, красноречивые ораторы и искусные литераторы, они сумели бы добиться успеха, но в покинутом ими Париже находился другой, не менее одаренный человек, с лучшим знанием психологии пролетариата, не ведавший усталости и в совершенстве владевший искусством разжигать страсти толпы своим саркастическим пером.

Этим человеком был Жан-Поль Марат, бывший практикующий врач, бывший профессор литературы, окончивший Шотландский университет святого Андрея, автор нескольких научных и множества социологических трудов, закоренелый памфлетист и революционный журналист, издатель и редактор «Друга Народа», кумир парижской черни, которая наградила его прозвищем, порожденным названием газеты. Оттого-то и был он известен всем под именем Друга Народа.

Таков был враг жирондистов и чистого — альтруистического и утопического — «республиканизма», за который они ратовали; и пока он еще жил и творил, втуне пропадали их собственные усилия увлечь народ за собой. Своим умным и опасным пером из логова на улице Медицинской Школы он плел тенета, парализующие возвышенные устремления, угрожая окончательно удушить их.

Разумеется, он не был одинок — Дантон и Робеспьер являлись его союзниками по грозному триумвирату, — однако Жиронде именно Марат казался наиболее страшным, безжалостным и непримиримым из этой троицы. Во всяком случае, Шарлотте Корде — другу и союзнице опальных ныне жирондистов, нашедших убежище в Кане, — он рисовался в воображении настолько огромным и ужасным, что совершенно затмевал сообщников. Для юного ума, распаленного религиозным экстазом проповедуемой жирондистами Свободы, Марат был опасным еретиком, извратившим новую великую веру ложной анархической доктриной и стремящимся заменить низвергнутую тиранию тиранией еще более отвратительной.

В Кане Шарлотта стала свидетельницей краха попытки жирондистов поднять войска и вырвать Париж из грязных лап якобинцев. С болью в сердце наблюдая этот провал, она увидела в нем признак того, что Свободу задушили в колыбели. Вновь и вновь читала она имя Марата, могильщика Свободы, на устах друзей и наконец пришла к заключению, выраженному одной фразой письма примерно того времени:

«Друзья закона и человечности никогда не будут в безопасности, доколе жив Марат.»

Единственный шаг отделял этот негативный вывод от позитивного логического эквивалента, и такой шаг был сделан. Неизвестно, родилось ли окончательное решение уже по ходу действий, но у Шарлотты была возможность заранее разработать свой план. Она осознавала необходимость большой жертвы — ведь тот, кто возьмется за избавление Франции от гнусного чудовища, должен быть готов к самоотречению. Шарлотта взвесила все спокойно и трезво, и столь же трезвым и спокойным будет отныне любой ее поступок.

Однажды утром она уложила багаж и почтовой каретой отправилась из Кана в Париж, оставив отцу записку:

«Я уезжаю в Англию, ибо не верю в долгую и мирную жизнь во Франции. Письмо я отправлю при отъезде, и когда вы получите его, меня здесь уже не будет. Небеса отказывают нам в счастье жить вместе, как и в иных радостях. Быть может, это еще самое милосерднее в нашей стране. Прощайте, дорогой отец. Обнимите от моего имени сестру и не забывайте меня.»