Гриша. Батя.
Топилин (вздрогнув, оборачивается). Что ты? Ах, ты...
Гриша. Здравствуй... А мама где?
Топилин. Мама? Мама где? А там... (Показывает неопределенно рукой.)
Гриша. Где?
Топилин. А разве нет ее?
Гриша. В хате нет... Може, она на огороде. (Выходит.)
Топилин стоит в дверях. Гриша возвращается.
Нет ее. От ты, жаль как! А я на миг зашел.
Топилин. Что так?
Гриша. Директор на охоту взял... Машина у правления стоит.
Топилин. Какой директор?
Гриша. Андрей Тимофеевич... Я, батя, за ружьем. (Идет к паласу, снимает ружье.) А патроны где? Патроны...
Топилин. Патроны где?
Гриша. Ну да, патроны.
Топилин. В сенцах, наверное, на полке.
Гриша выходит, положив ружье на стол. Топилин берет ружье в руки. Вскоре Гриша возвращается, неся охотничий пояс, набитый патронами.
Гриша. Лежал там... (Указывая на пояс, улыбаясь.) Широкий он на мне... Ничего, я на плече носить буду... (Смотрит на Топилина.) Так я, батя, завтра после охоты вернусь домой, на ночь.
Топилин. Куда ж вы едете?
Гриша. К шалашику, на займище. Пошел я... (Протягивает руку за ружьем.)
Топилин (держа ружье в руках). Вот что я хотел сказать... Может, другим разом поедешь?
Гриша. Как же, батя, другим? Директор взял. Поеду я... Ждет он...
Топилин. А что тебе с директором совхоза? С отцом поедешь, после...
Гриша (испуганно). Нет, что ты?
Топилин. Ну ладно, езжай. Только ружье оставь.
Гриша. Как же я без ружья?
Топилин. А так... Посмотришь, пока же еще стрелять не умеешь. А я, может, сам схожу на охоту... Поблизости где...
Гриша (чуть не плача). Ты ж подарил мне.
Топилин (стараясь улыбнуться). На один разок займи мне, а там — твое...
Гриша. Как же, батя?
Топилин. На один раз. (Подходит к сыну, поощрительно похлопывает его по плечу.) Обещаю, на один раз.
Гриша. Что же я скажу директору?
Топилин. Скажи — отец сам идет... Да он тебе и свое даст... Небось он не с одним едет?
Гриша. Не с одним.
Топилин. Ну вот... Директор ведь! Добрый!
Гриша. Но ты мне его отдашь потом?
Топилин. Не сомневайся, приедешь с охоты — будет твое.
Гриша (чуть повеселев). Ну ладно... Скажи мамке, завтра буду.
Топилин. Скажу, скажу.
Гриша уходит. Топилин провожает его. Приносит охотничьи сапоги, переобувается. Надевает на гимнастерку патронташ. Приносит ватник, надевает его. Прячет в карман портсигар, спички. Подходит в зеркалу, смотрит в него, затем, перекинув через плечо ружье, уходит. Некоторое время комната пуста. Тишина. В комнату входит Топилина, за ней — Новохижина.
Новохижина. Никого?
Топилина. Никого, Лиза.
Новохижина. А что будто показалось, Гришатка проулком прошел.
Топилина. Обещал быть нынче.
Новохижина (пристально смотря на Топилину). Выходит, что решилась, Катя?
Топилина. Решилась, Лиза.
Новохижина. Смелая ты...
Топилина. На это не много смелости надо.
Новохижина. Ой, как много надо! Ничего, Катя, ничего... Поболит, да и заживет. Человек тебя достойный любит.
Топилина. Ты об этом не говори, Лизавета... Мне из одной петли выбраться...
Новохижина. Она, петля, которая душит, а которая ласкает.
Топилина. Петля — всегда петля.
Новохижина. Не цыганка я, но загадываю — будешь ты с Андреем Тимофеевичем.
Топилина. Эх ты, Лиза, Лиза!
Новохижина. Что, Катя?
Топилина. С тобой только и душу отвести!
Стук в дверь.
Заходьте!
Входит Коньков, он встревожен.
Коньков. Здравствуйте, Екатерина Корнеевна.
Топилина. Здравствуйте.
Коньков. Извините меня, что пришел, — может, и напрасно.
Новохижина. Я так считаю, что напрасно.
Коньков. У нас с вами шутки закончились, Лизавета Николаевна. (Топилиной.) У вас разногласиев со Степаном Прохоровичем не произошло?
Топилина. Что вам за дело до того?
Новохижина. Ты вот что, коровий лекарь, со своими разногласиями выметайся-ка отсюда!
Коньков. Ты бы лучше вышла, Лизавета. (Топилиной.) Беспокоюсь, что Степан Прохорович с дурными намерениями на охоту поехал.
Топилина (взглянув на палас). На охоту?
Коньков. С вашим сыном и совхозовскими людьми Ажинов поехал... Видел я... А потом гляжу — к правлению Степан Прохорович с ружьем идет, весь бледный, глаза блестят и дрожь по телу проходит. «Куда?» — спрашиваю. «Поохотиться», говорит... А сам спешит к Ольховатову, чтоб тот, значит, взял его. Ну, просит его, а тот не берет. «Не собирался ж, говорит, людей много». А он говорит: «Возьми». И взял... И поехали..:, Не в себе он был. И такой меня страх взял...
Топилина (тревожно). И Гриша поехал?
Коньков. С Ажиновым... Подумал я — и страшно стало. Не замыслил ли он чего, Степан Прохорович?
Топилина. Куда же они?
Коньков. На займище.
Топилина. Это же тридцать километров! (Новохижиной.) Я поеду!
Новохижина. На чем ты поедешь? Машина-то ушла.
Коньков. Ушла. А если верхи?
Топилина. А коней кто даст? Ольховатов уехал? Егоров даст.
Коньков. И Егоров с ними. Своей властью возьму коней. Поедемте. Коней-то я уж выхаживал, дай бог.
Топилина. Да, да... Скорей! (Новохижиной.) Ты здесь побудь.
Новохижина. И я хочу. (Конькову.) Дашь коня?
Коньков. Не дам!
Новохижина. Дай коня. Один раз в жизни прошу. За все...
Коньков. Не дам!
Топилина. Скорей! Скорей! (Выбегает, за ней Коньков.)
Новохижина смотрит им вслед.
Занавес
Картина вторая
Займище на берегу Цимлянского водохранилища. Первые робкие краски рассвета еще не полностью открыли заросли камышей и далекие дали донских просторов. Чуть расходится осенний, колеблющийся над камышами туман. Стоит шалаш, возле которого горит костер, сидят и полулежат Выпряжкин, Егоров, Кавалеров, Топилин. Рядом с ними — Ольховатов и Гриша. Перед шалашом разбросано охотничье снаряжение, сумки, две-три пустые бутылки, канистры из-под бензина. В стороне, среди раздвинутых камышей, виднеется сидящий с ружьем Ажинов.
Выпряжкин. Вот тут мне моя Дарья Герасимовна и говорит: «Давай, говорит, развод мне, дед, бо брак, говорит, наш недействительный».
Кавалеров. А чего ж недействительный?
Выпряжкин. Вот и я ей говорю: «Чего ж недействительный?» — «Ты мне, говорит, полтинник не подарил, когда сватался». Был такой обычай на Дону в старые годы — невесте при сватовстве дарить какую серебряную монету. Двугривенный — мало, рубль — много, сходились на полтиннике.
Кавалеров. Недорого давали.
Выпряжкин. Потом дороже выходило. Я говорю Дарье — дарил, она говорит — не дарил.
