Встречный мужчина в очках и светлом костюме нечаянно задел его плечом. Хриплый раскрыл рот, но ругательства застряли в горле. Лицо мужчины показалось ему знакомым. Обладатель светлого костюма между тем извинился, прикоснувшись к своей шляпе, и, не сбавляя шаг, продолжил путь.

Хриплый приподнялся на носках, стараясь не упустить из виду эту шляпу, уплывавшую в лавине подрагивающих макушек толпы.

В чем ином — возможно, но уж в зрительной памяти Хриплому не откажешь. Он вспомнил фото этого человека в журнале, на который работал Вуд. И он вспомнил его имя — Виктор.

Однажды случился пожар на стройке. Прихватив с собой лакея, Вуд примчался туда, чтобы сделать фоторепортаж. Он фотографировал людей, расчищавших площадку от обуглившихся остатков рухнувших строительных лесов. С особенной старательностью охотился его объектив за исцарапанным, измазанным с ног до головы человеком, не щадившим себя, устраняя аварию. Хозяин Хриплого большой мастак с помощью специальной оптики, хитрого ракурса и прочих съемочных комбинаций превратить даже полную скорби похоронную процессию на своих снимках в сюжетик, вызывающий смех несведущего созерцателя журнала.

Тогда, на стройке, щелкая затвором своего "никоноса", Вуд то и дело подмигивал Хриплому и приговаривал: "Пусть наши получат свою долю удовольствия от того, как этот русский советник надрывает брюхо ради черномазых".

Огонь погасили и леса восстановили быстро, но, как говорится, "дыму" было много.

Хриплого несколько удивило тогда, что никто не удосужился заинтересоваться слишком своевременным прибытием иностранного журналиста на "клубничку".

Итак, Хриплый узнал в прохожем того самого советского специалиста, которого с полгода назад видел на стройке и о котором сейчас толковали кое-где как о причастном к делу об убийстве на площади.

Последнее обстоятельство и привлекло столь пристальное внимание Хриплого к ничем, в сущности, не примечательной шляпе, уплывавшей в пестрых волнах людского потока.

Поначалу он даже намерился последовать за этой шляпой из чистого любопытства, но передумал, не зная, как отнесся бы к подобному самоволию хозяин. Вуд не раз уже в прошлом жестоко наказывал Хриплого за поступки, казавшиеся тому правильными и полезными для господина.

Хриплый почесал нывшую нижнюю челюсть, болезненное напоминание о "Кутубии", и решительно направился к бару на улице Капуцинов.

А Виктор Иванович в то время уже стоял у внешней лестницы аккуратного, неброского здания, в глубине обрамленного развесистыми деревьями двора.

Единственным украшением двора была большая, разделенная на четыре части двумя скрещивающимися песочными дорожками клумба. По обе стороны дома, подобно крыльям, расходились невысокие кирпичные пристройки, левое крыло завершал гараж.

Было еще одно место для стоянки машин, у ворот. Квадратная асфальтированная площадка под легким пластиковым навесом.

Там и стояла обычно "Волга" торгпредства, которое занимало первый этаж в здании советского посольства.

Однако в ту ночь, когда машину угнали, Виктор Иванович Луковский оставил ее за оградой на улице. Он предполагал, что она понадобится молодому местному нефтянику Банго Амелю, который прибыл издалека на оперативное производственное совещание с ним, советником Виктором Луковским.

Прежде чем переступить порог, Луковский взглянул на окна. За некоторыми противомоскитными шторами угадывался приглушенный свет настольных ламп. Лишь в библиотеке ярко сияла люстра.

"Банго и Габи всегда вместе приходили за книгами, если выдавалась возможность почитать, а значит, попрактиковаться в русском, который они знали неплохо", — невольно подумалось ему.

Луковскому очень хотелось сразу же пойти в библиотеку. Там, он знал, была Светлана.

Наверное, она ждала его, по привычке сидя на нижней ступеньке большой стремянки у стеллажа, и темнел в стаканах чай со льдом на двоих, и витала неизменная песенка "Тее for two"[3] с ужасным произношением Светланы и чудовищным перевиранием мелодии.

Впрочем, сейчас песенки быть не могло…

В ту ночь, когда, отчаянно дымя, они с Банго колдовали над геологическим планом, сомкнувшись лбами, подобно регбистам, Светлана варила чай для троих. Молча слушала мудреные их разговоры, забравшись в кресло с ногами, точно была не гостьей, а хозяйкой. Она куталась в белый халат, пахнущий лекарствами, наброшенный поверх пижамы. От ее присутствия делалось уютно, хорошо. Всегда.

Тогда ему хотелось, чтобы ночь не кончалась, чтобы длилось и длилось присутствие любимой, привносящее ощущение чего-то прекрасного и родного, как семья, которой он так и не успел обзавестись.

Неудача экспедиции пригнала Банго в город. На одну ночь. Но ее не хватило, чтобы сполна оценить и обсудить создавшееся положение в кабинете Луковского.

Банго ушел до рассвета, чтобы к полудню быть уже в лагере, где ждали его Корин, все ребята. И Габи.

Банго Амель категорически запретил Луковскому провожать его, отказался и от машины. Ушел, сказав, что хочет взглянуть на своего малыша, раз уж наведался в город. Ушел в последнюю ночь своей жизни…

Виктор Иванович поднялся на второй этаж. Постучался и вошел в кабинет посла. Через десять минут вышел, спустился вниз, к себе, включил свет, снял трубку телефона и набрал номер.

— Добрый вечер. Мне передали, что вы просили связаться с вами, как только вернусь.

— С кем имею честь? — спросил голос из трубки.

— Ах да, извините. Представитель советского комитета по экономическим связям Виктор Луковский.

— О, Виктор, добрый вечер! Я вам звонил два часа назад. Хотел переговорить относительно новой комплектации группы бурения. К нам уже поступили кое-какие предложения. Еще, правда, не вполне определенные, но достаточно обнадеживающие. Не могли бы вы приехать в корпорацию к девяти утра?

— Буду в девять.

— Отлично. Спокойной ночи.

Девушка стремительно вошла в прокуренный коридор. Несмотря на поздний час, в редакции, как обычно, толклась уйма народу. Она с трудом отыскала свободную комнату, дважды повернула ключ, торчавший с внутренней стороны двери. Затем извлекла из-под вороха бумаг нужный справочник, полистала его, сняла трубку телефона и, волнуясь, набрала номер.

— Прошу прощения за беспокойство в такое время, но у меня неотложное дело.

— Слушаю вас, — отозвался из трубки деловитый бас.

— Дело касается недавнего убийства.

— Какого именно?

Вопрос невидимого собеседника показался девушке в высшей степени нелепым, и она растерялась, умолкла недоуменно.

— Говорите же, — потребовал бас. — Какого убийства? Говорите!

— Убийства инженера и полицейского на центральной площади.

— Кто говорит?

— Я… сотрудница "Абреже".

— Кто, я спрашиваю? Смелей.

— Если настаиваете, Джой Маллигэн, отдел хроники и объявлений.

— Откуда звоните? — спросил бас после короткой паузы.

— Из редакции. Мм… комната семь.

— Повесьте трубку и не отходите от аппарата, Джой Маллигэн.

— Но… почему? Мне необходимо сообщить инспектору…

— Сделайте, как я прошу.

Девушка обескураженно пожала плечами и послушно повесила трубку. Спустя две-три минуты ее телефон зазвонил.

— Да, — сказала она, схватив трубку.

— Все в порядке. Прошу извинить. — Бас звучал мягче. — Так что у вас, Джой Маллигэн?

— Случайно, почти случайно я узнала об одном обстоятельстве, которое, на мой взгляд, может пригодиться следствию. Могу я узнать, с кем сейчас говорю?

Пауза.

— Вас понял, — сказал бас негромко. — Позвоните-ка лучше в управление четвертой зоны, не теряйте времени. Это дело в их ведении. Не пишите, запомните. — И он дважды назвал номер. — У меня же к вам настоятельная просьба, Джой Маллигэн. Вас, вероятно, захочет увидеть окружной комиссар. Я доложу и оставлю пропуск, а вы потрудитесь зайти к нам завтра во второй половине дня. Сможете?