Он попрощался и ушел, пожав руку Крамеру.

– Герр обер— лейтенант, почему мы не пленили этого «Ивана»? Удача сама плыла, нам в руки? – спросил я, удивившись с какой легкостью Крамер отказался от добычи.

– Студент, поймать хорошего русского, это как поймать хитрую и умную рыбу. Этот сержант только, что прибыл из госпиталя, он ничего не знает о планируемых мероприятиях, и для нас он никакой пользы абсолютно не представляет.

– Я думал, что мы уже можем возвращаться с «языком».

Я тогда не знал я, что нас впереди ждут такие приключения, которые мне запомнятся на всю жизнь.

– Ты, обер— ефрейтор не спеши! Нам нужен, матерый комиссарище. Желательно, чтобы это был офицер штаба, а не сержант пулеметного взвода. С него как с козла молока.

Я удивился, не поняв славянского юмора. Козлы ведь не дают молока. Лишь после того как Крамер сказал о значении этой поговорки, я засмеялся.

– Да, с козла молока не надоишь. Хорошее выражение.

– Соображаешь, студент! Ты учи русский, нам же предстоит долгая война. Сам видишь – Гитлер, недооценил противника и это только начало нашего кошмара.

В тот момент я уже видел в глазах обер— лейтенанта странное разочарование и даже сожаление. Но шаг был сделан, а обратного пути у нас не было. В его голосе, в его интонации было видно и даже слышно, что он сомневается в победе Германии. Нет— это не была потеря боевого духа. Это было абсолютное знание психологии и повадок противника, с которым он прожил долгие годы. И с которым имел возможность дышать одним воздухом. Это дорого стоило. Русские вопреки всем прогнозам фюрера дрались за каждый дом, за каждую улицу, за каждый метр своей земли. Они умирали сотнями и даже тысячами. И мы чувствовали и знали, что они будут стоять до последнего солдата.

В то время я старался впитать в себя все то, что говорил мне Крамер. Я заворожено смотрел на этого бравого служаку, стараясь постигать нелегкую науку солдатской жизни. Позже эти знания не один раз спасут жизнь мне и моим товарищам. А сейчас, мы лежали в лесу, зарывшись в снег, и ждали своего часа. Пронизывающий до костей ветер нес снежную поземку, которая засыпала нас, скрывая от глаз недремлющего врага. По дороге в сторону линии фронта ехала легковая машина. Свет фар еле освещал дорогу впереди неё.

– Камарады, схема работы прежняя – наш «художник» тяжело ранен и еле передвигает ноги. Ганс, на прикрытие по левому флангу. Уве, идешь с нами. Сценарий банально прост— ты офицер, которого ведет полковая разведка. Я за старшего – работаем тихо!

Мы вышли метров за двести перед русской машиной. Впереди нас еле переставляя ноги шел Уве. Он бесподобно играл пленного офицера, скрывая под шинелью заряженный «Р— 38». Следом за ним, изображая советских разведчиков, шли мы с Крамером, держа на мушке «подсадную утку». Я артистично ковылял, опираясь на импровизированный костыль. Это было необходимо, чтобы вызвать в душе «собратьев» сострадание. Наше оружие было наготове и нам было неизвестно, что на уме у того, кто ехал в машине. Когда легковушка подъехала к нам ближе, лейтенант поднял руку. Машина остановилась. Из открытой двери автомобиля показалась голова водителя, который спросил:

– Вы кто?

Обер— лейтенант Крамер, сказал чисто по— русски:

– Капитан Сергачев, полковой разведка 360— й стрелковой дивизии. Мы ведем немецкого языка в штаб. Во время выхода из немецкого тыла, «Фрицы» ранили молодого лейтенанта в ногу и руку. Ему срочно необходима перевязка. Он потерял много крови.

Внутри машины кто— то зашевелился. Водитель спросил разрешения и вышел на улицу. Уве, выстрелил из «Вальтера» шоферу в лицо. Кровь фонтаном вместе с мозгами брызнула на снег. Солдат умер мгновенно и повалился на дорогу, дергая ногами в смертельных конвульсиях. Обер— лейтенант Крамер, направив автомат на майора. Животный ужас охватил офицера штаба, и он беспрекословно подчинился. Вместе с Мартином Лидке я стянул убитого «Ивана» в кювет и присыпал снегом. На это ушло не более двадцати секунд.

– Студент, в машину за руль, – проорал мне Крамер.

Я запрыгнул в машину.

– Слушай внимательно Кристиан. От этого зависит, прорвемся мы или нет. Ты ведешь машину, я отвечаю на все вопросы охранения. Молчи и ничего не говори.

– Мы что едем к линии фронта в город, – спросил я командира.

– Нет, студент, мы идем пешком и тащим за собой майора. Ты хочешь чтобы «Иваны» шли за нами на лыжах, чтобы отбить эту жирную русскую свинью?

Я знал, что вся местность вокруг города набита русскими. Здесь было сосредоточено, столько войск, что прорваться через линию фронта не представлялось возможным, но я верил командиру.

Тем временем пока мы обсуждали план прорыва, наши камрады ушли по запасному маршруту, который был в планах отхода. Я тогда впервые испугался.

Крамер в отличии от меня чувствовал себя как в своей тарелке. Он был русский и немец в одном лице и этот факт делал его не уязвимым. Я видел, как он изъял у советского майора все документы. Спрятав их во внутреннем кармане, он приказал мне ехать. Хладнокровие лейтенанта вернуло мне боевой дух и я обратив молитвы к господу— тронулся, полагаясь на командира, как на господа.

– Так студент, за тем лесом через пять километров будет пост охранения. Подъезжаешь к шлагбауму и останавливаешься. Все вопросы решаю я. Твоя задача во время давить на газ и слушать мои команды, – сказал Крамер и тронул меня за плечо.

Майор опасаясь за свою жизнь, рассказал обер— лейтенанту, все пароли, которые были в то время ему известны.

Подъехав к шлагбауму, я остановился. Сержант, держа автомат наготове, подошел, к машине и, посветив через стекло, спросил:

– Ваши документы.

Крамер знал порядок проверки документов. Он дружелюбно улыбнулся, и подал их караульному.

– Тыловое обеспечение, – спросил он, развернув бумаги.

– У вас какие – то сомнения – сержант, спросил Крамер. – Разверните командировочное предписание. Мы в штаб – интендантская служба 108 дивизии.

– Пароль – спросил сержант, освещая машину фонариком.

– Яуза, – сказал спокойно Крамер.

– Угра, – ответил сержант, и вернул документы. – Сидор, открывай – документы в порядке, – крикнул он часовому и тот поднял шлагбаум. Я облегченно вздохнул и почувствовал, как по моей спине промеж лопаток пробежала струйка пота.

Советский майор даже не ожидал, что окажется в плену. До последнего момента он не верил в то, что попал в лапы немецкой разведгруппы. Страх за свою жизнь, который испытывал этот комиссар, заставил его сказать нам все пароли. Машина, объезжая дозоры, приблизилась почти к самой линии фронта. До наших позиций оставалось около километра, и они были самыми опасными. Я думал, что Крамер прикажет мне давить на газ, но он молчал. Рывок на легковом автомобиле по минным полям без проходов и через линию обороны мог совершить только безумец.

Сделав инъекцию, сонным препаратом советскому майору, он перевел его в состояние глубокого сна.

Выскочив из машины невдалеке с полевым медсанбатом он, приказал мне молчать. Перебинтовав мне горло, он заставил меня прикинуться раненным в шею, чтобы избежать лишних расспросов.

Крамер был виртуоз разведки. Через двадцать минут, меня и русского майора санитары грузили в грузовую машину, чтобы срочно доставить в полковой лазарет. Я не понимал замысла командира, но всецело доверял ему.

Что было после, я вспоминаю с трудом.

Во время артиллерийской подготовки обер— лейтенант Крамер я и майор, оказались в полосе между двух огней. Минометчики нашего полка закидали территорию врага дымовыми минами, и нам удалось, под прикрытием пулеметов прорваться в первую линию обороны, волоча за собой связанного майора.

Было ли это чудо или нет, но я понял, что Бог любит смелых и отважных людей, таких как обер— лейтенант Крамер.

Трое суток ожидания тянулись словно целая неделя. Крамер не находил себе места. Ганс и толстяка Уве, из рейда не вернулись. Через двое суток обмороженные и изнеможенные Мартин Лидке и Вильгельм перешли линию фронта в десяти километрах восточнее города в полосе действия 900 штрафного батальона, занявшего высоты возле деревни Саксоны. От них мы и узнали, как нелепо погибли наши камрады, подорвавшись на русской мине