– Нет, я имею в виду… – Мор поколебался. – Я просто хочу сказать, что не могу представить себе его за парой ломтиков ветчины и глазуньей.
Альберт усмехнулся:
– А, ты об этом. Конечно, парень, он не ест. То есть, как правило, не ест. В отношении провизии с ним очень легко, с нашим хозяином. Я готовлю только для себя и… – он сделал паузу, – для молодой госпожи, разумеется.
Мор кивнул:
– Для твоей дочери.
– Моей? Ха! – хмыкнул Альберт. – Здесь ты заблуждаешься. Это его дочь.
Мор уставился в ясные очи глазуньи. Та, в свою очередь, уставилась на него из своего озера жира. Альберт слышал о питательной ценности продуктов и прочих диетических делах, но новомодных теорий не придерживался.
– А мы говорим об одном и том же человеке? – осмелился наконец произнести Мор. – Такой высокий, одет во все черное. Он еще несколько… как бы это сказать… костляв…
– Он ее удочерил, – добродушно объяснил Альберт. – Это довольно длинная история…
Тут громко зазвонил колокольчик, свисающий с потолка на шнурке прямо у слуги над головой.
– …С которой придется обождать. Он хочет видеть тебя в своем кабинете. Я бы на твоем месте кинулся туда со всех ног. Он не любит, когда его заставляют ждать, и это можно понять. Вверх по лестнице, первый поворот налево. Ты его вряд ли пропустишь…
– Там еще дверь в черепах и костях? – спросил Мор, проворно вставая и задвигая стул на место.
– Здесь все двери в черепах и костях, по крайней мере большая их часть, – вздохнул Альберт. – Это его прихоть. Вряд ли он хочет что-то сказать этим…
Оставив завтрак остывать и застывать, Мор заторопился наверх, миновал лестницу, пробежал по коридору и остановился перед первой дверью. Поднял руку, чтобы постучать.
– ВХОДИ.
Ручка двери самостоятельно повернулась. Дверь распахнулась внутрь.
Смерть сидел, расположившись за письменным столом. Он пристально вглядывался в страницы гигантской книги в кожаном переплете, занимавшей чуть ли не весь стол. Когда Мор вошел, Смерть оторвался от чтения, поднял взгляд, удерживая известково-белый палец на нужной строке, и улыбнулся. Во всяком случае, выражение его лица не предполагало множественности толкований.
– А, – произнес он. Затем последовала пауза. Смерть поскреб подбородок со звуком, который издает длинный ноготь, если им проводят по расческе. – ТЫ КТО, МАЛЬЧИК?
– Мор, господин, – ответил Мор. – Твой ученик. Помнишь?
Некоторое время Смерть не отрываясь смотрел на него. Затем синие булавочные головки его глаз вновь обратились к книге.
– АХ ДА, МОР. НУ ЧТО Ж, МАЛЬЧИК, ТЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ИСКРЕННЕ ЖЕЛАЕШЬ УЗНАТЬ САМЫЕ СОКРОВЕННЫЕ ТАЙНЫ ВРЕМЕНИ И ПРОСТРАНСТВА?
– Да, господин. Думаю, что так, господин.
– ХОРОШО. КОНЮШНИ СРАЗУ ЗА ДОМОМ. ЛОПАТА ВИСИТ ЗА ДВЕРЬЮ, КАК ВОЙДЕШЬ.
Он посмотрел на книгу. Перевел взгляд на Мора. Тот не двинулся с места.
– СУЩЕСТВУЕТ ЛИ НЕКАЯ ВЕРОЯТНОСТЬ ТОГО, ЧТО ТЫ НЕ ПОНЯЛ МЕНЯ?
– Да, господин.
– УДОБРЕНИЕ, МАЛЬЧИК. НАВОЗ. У АЛЬБЕРТА В САДУ ЕСТЬ ЯМА ДЛЯ КОМПОСТА. ПОЛАГАЮ, ГДЕ-ТО ТАМ ИМЕЕТСЯ ТАЧКА. ТАК ЧТО ЗАЙМИСЬ ДЕЛОМ.
Мор скорбно кивнул:
– Да, господин. Понимаю, господин. Господин?
– ДА?
– Господин, я только не понял, какое это имеет отношение к сокровенным тайнам времени и пространства.
Смерть не отрываясь изучал книгу.
– ПОЭТОМУ ТЫ ЗДЕСЬ. ЧТОБЫ УЧИТЬСЯ.
Хотя Смерть Плоского мира является, выражаясь его собственными словами, антропоморфной персонификацией, он давным-давно прекратил пользоваться традиционными конями-скелетами. Ему надоели хлопоты: приходилось без конца останавливаться, чтобы прикручивать проволокой отвалившиеся в процессе езды детали. Теперь его лошади неизменно являлись состоящими из плоти и крови животными, причем самых лучших пород.
И, как вскоре узнал Мор, кормили их от пуза.
Некоторые виды работ указывают на то, что человек продвигается вверх по служебной лестнице. Домашняя работа указывала – как бы помягче выразиться? – на нечто прямо противоположное. Но свои преимущества были и у нее: по крайней мере, работаешь в тепле, а технологический процесс не отличается сложностью и потому вполне доступен для понимания. Через некоторое время Мор вошел в ритм и начал играть внутри себя в ту игру с измерением количества выполненной работы, в которую в подобных обстоятельствах играет всякий. «Значит, так, – думал он, – я сделал почти четверть, назовем ее третью. Так что когда я покончу с углом, что возле кормушки с сеном, это будет больше половины, назовем ее пять восьмых, что означает еще три полные тачки…» Одним словом, с захватывающим дух великолепием Вселенной гораздо легче иметь дело, если представляешь его как серию маленьких кусочков.
Лошадь наблюдала за Мором из своего стойла, время от времени пытаясь дружелюбно куснуть его за ухо.
Вскоре он почувствовал, что за ним наблюдает кто-то еще. То была Изабель. Она прислонилась к полуоткрытой двери, положив подбородок на руки.
– Ты что, слуга? – спросила она.
– Нет, – Мор выпрямился. – Я подмастерье.
– Это глупо. Альберт сказал, не может быть, чтобы ты был подмастерьем.
Мор сосредоточился на закидывании полной лопаты навоза в тачку. «Еще две лопаты, назовем их тремя, только хорошо спрессованными, и это означает четыре тачки, так и быть, пусть будет пять, прежде чем я дойду до середины…»
– Он говорит, – теперь голос Изабель звучал громче, – что подмастерья становятся хозяевами, а двух Смертей не бывает. Так что ты просто слуга и должен делать, что я тебе говорю.
«…Еще восемь тачек будут означать, что я дойду до самой двери, что составляет почти две трети всей работы, что означает…»
– Слышал, что я сказала, мальчик?
Мор кивнул. «И затем останется еще четырнадцать тачек, только придется назвать их пятнадцатью, потому что я плохо вычистил в углу, и…»
– Ты язык проглотил?
– Мор, – с кроткой отрешенностью произнес Мор.
Она разъяренно посмотрела на него:
– Что?
– Меня зовут Мор, – продолжал Мор. – Или Мортимер. Люди по большей части называют меня Мором. Ты хотела о чем-то со мной поговорить?
Какое-то мгновение она не находила слов. Вне себя от ярости, Изабель переводила взгляд с его лица на лопату и обратно.
– Мне сказали заняться этим, вот и все, – объяснил Мор.
– Почему ты здесь? – взорвалась она. – Зачем отец привел тебя сюда?
– Он нанял меня на ярмарке работников, – последовал ответ. – Всех ребят наняли. И меня тоже.
– И ты хотел, чтобы тебя наняли? – выпалила Изабель, словно змея метнула раздвоенный язык. – Он ведь Смерть, к твоему сведению. Мрачный Жнец. Важная персона. Он не кто-то, кем становятся. Он – тот, кем являются.
Мор сделал неопределенный жест в сторону тачки.
– Надеюсь, все обернется к лучшему, – произнес он. – Мой отец всегда говорит, что по большей части все оборачивается к лучшему.
Взяв лопату, он отвернулся, намереваясь вновь приняться за работу, и улыбнулся в спину лошади, услышав, как Изабель фыркнула и зашагала прочь.
Мор равномерно работал, преодолевая свои шестнадцатые и восьмые, четверти и трети, перекатывая тачку через двор и вываливая ее содержимое в растущую кучу под яблоней.
Сад Смерти был большим, аккуратным и ухоженным. И еще он был очень, очень черным. Трава была черной. Цветы были черными. Глянцевитыми боками поблескивали черные яблоки среди черной листвы черной яблони. Даже воздух выглядел каким-то чернильным.
По прошествии некоторого времени Мору стало казаться, что он различает – нет, даже в голове не укладывается, как это можно различать, – разные оттенки черного.
То есть это были не просто темные тона красного, зеленого и прочих цветов. Это были различные оттенки черного, все разные и в то же время – никуда от этого не денешься – черные. Он опрокинул под яблоню последнюю порцию, убрал на место тачку и вернулся в дом.
– ВХОДИ.
Смерть стоял за чем-то вроде аналоя, погруженный в изучение географической карты. Он посмотрел на Мора так, будто частично находился не здесь, а в каком-то другом месте.
