— Профессор Бахметьев будет здесь через полчаса.

— Значит, наш сын еще жив? — спросил Ветлугин.

— Жизнь не погасла в его теле, — уклончиво ответил Нестеров и, увидев, как ожили большие глаза Ирины, добавил: Профессор Бахметьев привезет свой замечательный биотин.

— А это что означает? — спросил дед Андрейчик.

— С помощью своего биотина он восстанавливал жизнь у теплокровных животных с температурой тела около пяти градусов, — многозначительно произнес Нестеров.

— У мартышек? — вновь спросил дед Андрейчик.

— Да.

— Значит, вы думаете, что между моим внуком и мартышкой никакой разницы нет? — насмешливо спросил старый радист.

Нестеров не ответил.

— Папа! — укоризненно сказала Ирина.

Дед Андрейчик приложил ладонь к губам:

— Молчу…

— Вы нас допустите к сыну? — спросил Ветлугин.

— Нет. Сейчас нельзя, — ответил Нестеров.

Одарка и Столяров переглянулись.

— Почему?

— Мальчик по предписанию профессора Бахметьева помещен в затемненную палату с особой температурой и изолирован. Сейчас ему вредно даже дыхание окружающих.

Ирина замахала руками:

— Не надо! Не надо! Мы подождем…

Ирина с мужем, дед Андрейчик и Одарка со Столяровым уселись в кресла посетительской комнаты и стали вполголоса разговаривать. Через некоторое время кто-то в коридоре громко сказал: «Прибыл!..». Дверь в коридоре распахнулась, и вошел Бахметьев в меховой шубе и куньей шапке, большой, седовласый, окутанный клубами пара. Завидев спешившего к нему Нестерова, он спросил:

— Где тут мой пациент?…

Ирина взглянула на Бахметьева. Могучие плечи, пышащее здоровьем лицо и рокочущий бас профессора сразу же сняли с ее сердца большую тяжесть. Она поверила, что этот необыкновенный человек совершит чудо, вернет к жизни ее сына, которого все уже считали погибшим.

Бахметьев без промедления надел белый халат и вместе с ассистентами прошел в палату…

В комнате ожидания долго длилось тягостное молчание. Наконец появился главный врач…

Все бросились к нему. Прибежали Ирина и Одарка. К ним присоединились Ветлугин, дед Андрейчик и Столяров.

Окруженный плотным кольцом людей, Нестеров обратил свои внимательные глаза к бледной дрожащей Ирине.

— Не волнуйтесь, — сказал он с большой теплотой. — У нас уже появилась надежда, что ваш сын будет жить…

Учтиво поклонившись, главный врач скрылся за дверью палаты.

Слезы волнения оросили бледные щеки исстрадавшейся матери. Одарка обняла Ирину и тихо заговорила:

— Успокойтесь, Ириночка! Вы же слышали: «Ваш сын будет жить…».

В этот день люди всех рас и национальностей говорили и думали о необычайном опыте московского профессора, который вот уже два часа как заперся со своими ассистентами в одной из палат больницы на острове Седова. Всех волновал вопрос: будили жив Юра?

В 7 часов 43 минут по московскому времени по радио раздался голос корреспондента «Радио-Правды»:

— Слушайте! Слушайте! Говорит остров Седова. Наш микрофон установлен в комнате, где профессор Бахметьев принимает все меры для того, чтобы вдохнуть жизнь в бездыханное тело Юры Ветлугина!..

Затем, после короткой паузы, все тот же ровный голос продолжал:

— Слушайте! Слушайте! Появились первые признаки возвращения мальчика к жизни… Температура повысилась до тридцати пяти градусов!..

Профессор Бахметьев не разрешил поставить в операционной телепередатчик, но те из взрослых радиослушателей, которым когда-либо приходилось наблюдать смерть человека, могли сейчас мысленно восстановить некогда виденное в обратной последовательности: температура в человеческом теле не падала, а повышалась до нормального уровня, и наступала… жизнь.

На далеком арктическом острове этот момент еще, по-видимому, не настал, но он приближался, и ровный голос по радио оповещал об этом:

— Слушайте! Слушайте! Уже ясно слышно биение сердца мальчика! Включаю микрофон, соединенный с грудной клеткой. Слушайте!..

В глухой тишине стал зарождаться в воздухе легкий шорох. Шорох исходил из радиоприемников. Это были даже не удары сердца, а скорее легкие вздохи. Но звуки становились все четче, все ритмичнее, все звонче, и, наконец, послышалось гулкое биение ожившего сердца…

А в это время в палате больницы острова Седова профессор Бахметьев, стоя над умывальником, мыл руки. Его окружали журналисты. Профессор прислушивался к успокоительному плеску воды. До его слуха будто издалека доносились восклицания корреспондентов:

— Это историческое событие!

— Древние назвали бы это чудом!..

— Мы убедительно просим вас, Владимир Порфирьевич, сказать хоть несколько слов…

В умных молодых глазах Бахметьева жило еще нервное творческое напряжение, которое лишь полчаса назад разрядилось великолепным научным экспериментом.

— Вы просите несколько слов для ваших радиогазет… — сказал он, осушая руки в стенных пневматических перчатках. Но что я могу сказать в этих нескольких словах, если я долго работал, прежде чем совершить то, что я сделал сейчас. А до меня многие поколения ученых веками подготовляли этот мой эксперимент…

Профессор осмотрел свои сухие руки и окинул смеющимися глазами окружающую его молодежь:

— Здесь кто-то из вас произнес одно старинное слово: «чудо». По поводу чудес я могу сказать для ваших газет несколько слов, именно несколько… Можете записать их на пленку. Вот они: «Нет таких чудес, которые не смогла бы совершить советская наука…».

Профессор оглянулся:

— Позвольте, а где же родители мальчика? Позовите их. Пусть они войдут и полюбуются на своего неугомонного путешественника.

Ирина все еще стояла в коридоре, не решаясь войти в палату. От волнения бледное лицо ее порозовело. В этом волнении видна была еще большая доля страха: Ирина боялась верить, что Юра жив. Но верить этому уже можно было. Она слышала за дверью оживленные голоса, ее обнимал и целовал муж, рядом с нею стояла и плакала слезами счастья Одарка, а дед Андрейчик уже пробирался в палату…

Глубоко вдохнув воздух, не чувствуя пола под ногами, Ирина, поддерживаемая Одаркой, вошла в палату.

Сразу ей показалось, что в комнате чересчур много людей. Среди них не было Юры. Ирина остановилась. И вдруг поняла: «Ах да, он лежит вон там, в углу, на койке… После смерти он еще не совсем здоров… Что за странные мысли приходят в голову!..».

В углу, заслонив своими широченными плечами лежавшего на койке мальчика, профессор Бахметьев прослушивал его пульс. Заметив вошедших, он осторожно положил руку мальчика, стал в сторону и громко сказал:

— Ну, вот он, ваш красавец…

Разметав по подушке густые черные волосы, на койке лежал смуглый, почти темнокожий мальчик с длинными изогнутыми ресницами и с красным пятном на лбу, похожим на силуэт ползущей улитки. Грудь его ровно вздымалась. Мальчик спал.

— А где же Юра?… — тихо спросила Ирина и обвела всех изумленным взглядом.

Из-за ее плеча дед Андрейчик, Ветлугин, Одарка и Столяров с изумлением глядели на незнакомое лицо мальчика.

— Разве вы не видите?… — хмуря густые брови, спросил Бахметьев. — Он перед вами…

— Это… не он! — испуганно сказала Ирина и попятилась к двери, словно видела перед собой страшное видение. — Это не Юра! — крикнула она и добавила тихо, внезапно ослабев: Это… другой… мальчик!..

Потрясенный Ветлугин едва успел подхватить ее на руки: Ирина потеряла сознание…

25 мая утром, то есть в тот же день, когда с острова Седова по радио было передано биение сердца возвращенного к жизни мальчика, корреспонденты радиогазет передали из Арктики пространное сообщение. Вот оно:

Мы уже сообщали, что спасательная экспедиция доставила на остров Георгия Седова (бывший остров Рудольфа) мальчика, застигнутого штормом на льду. Врачи больницы и прибывший на остров профессор Бахметьев обратили внимание на темный цвет кожи почти не подававшего признаков жизни мальчика. Удивление вызвало также и то обстоятельство, что мальчик найден был не на льду, а вмерзшим в лед. Оставалось предполагать, что он попал в полынью, которую во время пурги затянуло льдом. От гибели его предохранил глубоководный скафандр. Даже со своей, вышедшей из строя утепляющей системой этот скафандр все же смог уберечь от полного оледенения мальчика, на котором были надеты одни лишь трусы. Тем не менее, недостаток кислорода и температура, понизившаяся в скафандре до пяти градусов мороза, лишили сознания юного искателя приключений и поставили его на грань смерти. Мальчика спасли лишь своевременные и энергичные действия противоштормовых самолетов и удивительное искусство профессора Бахметьева.