— Перестань, Вальтер! — крикнул Мутц и хотел было удержать Форста. — Не забудь, на нем форма!

Но Форст был в исступлении.

— Плевать мне на его форму! — и снова бросился на штурмбанфюрера. Он избил бы его, если бы ребята вшестером не навалились на Вальтера.

На следующее утро Форст исчез. Примерно в то самое время, когда штурмбанфюрер, на этот раз в сопровождении двоих полицейских, обыскивал дом хмелевода, Вальтер сидел в кабинете у штандартенфюрера.

— Скажи, наконец, что мне с тобой делать? — в ярости орал отец. — На этой истории и я, и ты, и все мы можем свернуть себе шею!

— Ну, в таких-то делах у тебя есть опыт, — невозмутимо отрезал Вальтер. — Не правда ли?

И это была правда. Штандартенфюрер уладил и это дело.

После каникул все снова сошлись в школе и, будто сговорившись, ни словом не обмолвились об этой истории. Но даже Штерн не мог понять Вальтера.

Однажды Форст пришел к нему и предупредил:

— Господин учитель, против вас что-то затевается. Мне кажется, вас хотят упечь в солдаты. Кому-то из наших бонз вы пришлись не по вкусу.

Штерн вопросительно посмотрел на Форста:

— Почему ты мне об этом рассказываешь, Вальтер?

— Терпеть не могу, когда кому-нибудь делают пакость. Конечно, я имею в виду пакости такого рода, — добавил он, ухмыльнувшись.

Против каких пакостей Форст совсем не возражал, учитель понял, разумеется, сразу.

— Н-да… Во всяком случае, благодарю тебя, Вальтер.

— Не стоит, — ответил Форст и ушел.

Штерн действительно получил вызов на повторное освидетельствование. Но, увидев искривленный позвоночник учителя, врач всплеснул руками:

— Как ни верти, а толку от вас все равно не будет. Оставайтесь лучше в школе и учите ребят чему-нибудь хорошему!

Штерн ответил, что с удовольствием последует его совету, и вернулся в школу.

И хотя Вальтер, по существу, ничем не помог Штерну, учитель часто думал о нем. Он пытался разобраться в противоречивом характере мальчика.

Но не смог.

На берегу реки стоял маленький сарай. Он принадлежал одному из влиятельных членов городского управления, приятелю штандартенфюрера. Как-то за обедом Вальтер услышал разговор по поводу «черной свиньи», которую будто бы держал этот приятель отца. Вальтер тут же сообразил: черной свинью называли потому, что ее не зарегистрировали в отделе продовольствия магистрата, и решил этим заняться. В течение двух дней он рыскал вокруг сарая и высмотрел все. С помощью Шольтена — кого же еще можно было подбить на такое дело? — он притащил по берегу вверх по течению двухместную байдарку и примерно в ста метрах от сарая собрал ее. Затем расстелил в ней брезент, столкнул лодку на воду и привязал к камню.

Выждав, пока из сарая все ушли, ребята пересекли участок и вошли в маленькую пристройку, где находилась свинья. Форст вынул завернутый в кусок холста пистолет штандартенфюрера и двумя выстрелами убил свинью. Потом они поволокли пятипудовую тушу к берегу реки и, обливаясь потом, втащили тяжелый груз в лодку. Форст сел верхом на корму, свесив ноги с обоих бортов, и стал спокойно грести по направлению к городу, в то время как Шольтен, уничтожив все следы, благополучно улизнул.

«Добыча недурна», — подумал Вальтер, продолжая не спеша грести. Начало смеркаться. Ниже по течению, в ивняке, невдалеке от города, его ждали Шольтен, Мутц и Хорбер. Они вытащили тушу из лодки, Хорбер искусно разрубил ее, и каждый взял свою долю.

Из всех троих только Мутц боялся последствий.

— Не волнуйся, — успокаивал его Форст, — если этот тип сообщит о пропаже, его прежде всего спросят, каким образом могли украсть свинью, которой у него не было, ведь никакой свиньи за ним не числится.

На следующий день за обедом штандартенфюрер с возмущением рассказывал, что у его приятеля стащили свинью, которую тот даже не успел еще как следует откормить. Он был крайне раздосадован тем, что у него из-под носа стянули жирный кус.

— На днях у нас на обед будет свинина, — сообщил Вальтер сухо.

И так как на это не последовало ответа, добавил:

— Кстати, в твоем пистолете не хватает двух патронов. Вчера я его опробовал.

Только теперь штандартенфюрер понял все. Он с ненавистью взглянул на сына и ничего не ответил. Ни слова. А через несколько дней уписывал свинину за обе щеки.

Вальтер на день раньше других получил повестку с предложением явиться в казарму. Вечер он провел дома в полном одиночестве. Мать в последнее время чувствовала себя все хуже и хуже и поэтому легла рано. Штандартенфюрера дома не было.

Вальтер спустился в погреб и достал бутылку вина. Из письменного стола отца он вытащил пачку египетских сигарет мирного времени, поставил одну из своих заграничных пластинок, удобно растянулся в большом кресле, курил, пил, слушал.

После первой бутылки он почувствовал себя на верху блаженства. Запустил стаканом с вином в висевший на стене портрет фюрера: ему почудилось, будто это портрет отца. Стекло разлетелось на множество длинных безобразных осколков. А на стене под картиной появилось темно-красное пятно.

«Совсем как кровь», — подумал Вальтер и рассмеялся. Потом он позвал служанку и велел ей все прибрать, а сам с любопытством заглядывал ей под юбку каждый раз, когда она нагибалась. Снова спустился в погреб, принес вторую бутылку, опять поставил пластинку и, наслаждаясь музыкой, отбивал ногой такт. «Смешно, — мелькнуло у него в голове, — немного вина, и жизнь становится куда легче!»

Потом, охваченный внезапным приступом ярости, заметался по комнате, срывая со стен картины, опрокидывая вазы и пепельницы, и снова повалился в кресло, задыхаясь от хохота.

Внезапно он заметил царивший вокруг беспорядок, позвал служанку и приказал:

— Эй, ты, убирай!

А когда девушка, окончив уборку, хотела пройти мимо него к двери, поднялся, еле держась на ногах, и схватил ее за рукав… «Вот это и будет гвоздем программы!» — ухмыльнулся он пьяно и облапил ее. Потом девушка сердито сказала:

— Твой отец куда любезнее!

Его начало мутить, но он не успел дойти до уборной, и его вырвало в коридоре.

В ванной, стоя под струей холодной воды, он думал: «Ну и дрянь же я! Ну и дрянь!»

Потом быстро поднялся в комнату матери, стал на колени перед кроватью и, зарывшись лицом в одеяло, всё ей рассказал.

— Господи, что у меня за сын! — с тоской думала она. — Что это за мальчик такой! Ты знаешь, господи, в каких муках произвела я его на свет, но он готовит мне еще большие муки! Уж лучше бы он молчал! Зачем он говорит мне обо всем этом?»

А когда Вальтер стал шепотом рассказывать ей, с каким наслаждением он избил тогда мужчину, мать прошептала про себя: «Будь милостив к нему, о господи!»

…После того как дым под аркой моста рассеялся, Шольтен и Мутц не увидели ничего, кроме воронки в береговой гальке. Воронка была около двух метров глубиной, и в нее медленно просачивалась вода. На ферме моста повис клочок маскировочной куртки, в двадцати метрах дальше лежала стальная каска, полная крови.

Альберт обнял за плечи Эрнста, и они в полном молчании пошли к восточному берегу.

Молча шли они рядом, пошатываясь от слабости: казалось, вот-вот кто-нибудь из них потеряет равновесие. Только сейчас они ощутили, до чего устали. Смертельно устали!

— Пойдем быстрее, — предложил Мутц, — американцы могут оказаться здесь в любую минуту!

— Все равно, — ответил Шольтен. — Плевать!

Посреди моста он вдруг остановился и посмотрел на Мутца пустым, ничего не выражающим взглядом.

— Скажи, Альберт, это ведь ты? Это ведь мы с тобой ходили в школу? Не так ли? Дай мне разок по морде, или пни меня хорошенько в зад, или сделай что-нибудь такое, чтоб до меня дошло. А то мне все кажется, будто я сплю. Или схожу с ума! Не сошел ли я в самом деле с ума? Это же все неправда? Не верю я этому!

Шольтен почти кричал:

— Не может все это происходить наяву, Альберт! Еще вчера вечером нас было семеро!