Даже в этот момент можно было еще отказаться, еще можно было найти тысячу причин или в конечном итоге просто возмутиться, тем более, что батальон вот–вот должен расформировываться и Костя, кстати, единственный, кто уезжал служить в Забайкалье. Пусть бы посылали тех, кто заменяется в Московский округ…

— Водителей подбирать самому?

— Да. Скажи им… Не знаю я, что им говорить, — взорвался наконец сам майор, и стало ясно, что он уже говорил об этом своему начальству. — Мне стыдно перед тобой, перед ними, но…

Прекрасная частица «но». «Я хочу приехать, но…», «Все хорошо, но…». Вроде безобидна, однако, ничего не объясняя, делает невозможным выбор. «Юля приехала, но…», «Я никуда не хочу от нее уезжать, но…».

— У нас практически нет времени, Константин, — нарушил молчание майор. — Иди.

«А мне наплевать, что его нет, — горячился Костя, шагая к КПП, где у шлагбаума замерла в ожидании Юля. — Наплевать. Как получится, так и получится. И пусть хоть кто слово скажет…»

— Юлька! — сделал радостное лицо. — Оказывается, просто замечательно, что ты успела прилететь и застала меня здесь. Пришел приказ — на новое место. Сегодня вечером.

— Куда?

Господи, как мгновенно тускнеют лица родных и близких от непонятных известий. Хорошо, что в армии можно прикрыться военной тайной.

— Из пункта «А», — Костя указал себе под ноги, — куда–то в пункт «Б». Задачка для третьего класса. Но как я рад, что ты успела.

— А как же… А что теперь?.. — Юля стала похожа на слепого испуганного котенка, для которого вдруг исчезли все знакомые звуки и запахи, и он сжался, насторожился, обиделся…

«Уволюсь из армии — в театр пойду. Или в цирк», — вдруг подумал Костя. Он играл.

— Сделаем так: ты возвращайся домой, я перегоняю машины в свой пункт «Б» и… и прилетаю к тебе.

«И пусть попробуют не отпустить», — добавил уже про себя.

Посмотрел на часы — секундная стрелка бежала как сумасшедшая.

— А ты вправду прилетишь? — с затаенной надеждой распахнула ему навстречу ресницы Юля.

— Прилечу, — подался к ней Костя. Он и не знал, что так легко можно обманывать любимого человека, если спасаешь этим его от лишних переживаний. — Решу задачку и прилечу. У меня всегда по математике пятерки были. Значит, договор? Встреча дней через шесть? Погоди–погоди, что это у тебя здесь под ушком?

Ах, как вздрагивает плечико, когда целуешь родинки…

Выезжая из «отстойника» под погрузку, старший лейтенант сел в Юркину машину. Можно сказать, сел случайно, только потому, что она шла первой. А на КПП среди других приехавших на вывод женщин увидел Юлю и Юркину маму. Они что–то спрашивали у дневального, поднявшего шлагбаум, и тот, выпячивая грудь с медалями, важно и небрежно кивал в сторону Афгана. «Идиот, пижон, кто тебя просил», — сцепил зубы старший лейтенант: пункт «Б» в условиях задачки становился явным, военная тайна рушилась карточный домиком.

— Скорость! — наверное, впервые в жизни он крикнул на солдата, когда Юрка, заметив мать, вдруг начал сбавлять обороты двигателя.

Так они и промчались мимо бросившейся к машине Юли, вытягивая пыльную колонну к складам. Да в зеркало заднего вида еще увидел, как крестила Юркину машину его мама. И сам Юрка, его водитель ефрейтор Юрий Карин, имевший две «За отвагу», отворачивался, пряча глаза.

И вот теперь его машину, осененную крестом матеря, в пропасть? Хлеб, ради которого все нервы и вся, можно сказать, судьба, — бээмпешкой? И вообще, кто–то топает в Союз, а здесь…

Гордости уже не было — только обида, обида и еще раз обида. И уже из принципа стоял, схватившись за решетку еще пышущего жаром радиатора, старший лейтенант. И Юрка, его лучший водитель, дважды подрывавшийся на минах, Юрка, который осенью согласился не увольняться в запас до тех пор, пока не выведет свой «Урал» в Союз, и который опять, словно назло судьбе, повел его в Афган, — он тоже стоял рядом и, небритый, ухмылялся в лицо такому же небритому майору.

Тот скривил в усмешке потрескавшиеся от ветра губы, но скривил, видимо, чрезмерно: нижняя губа лопнула и ранка тут же наполнилась капелькой крови. Боль, видимо, подстегнула майора, и он кивнул окружившим его десантникам. Сразу четверо схватили старшего лейтенанта и водителя за руки, стали отрывать от машины. Автомобилисты вцепились в нее, и тогда их просто подбили под ноги и оттащили в сторону.

Сверкая отполированными траками, БМП начала подбираться к «Уралу». Юрка перестал вырываться, сел на снег, снял шапку и молча смотрел, как тыркается в его машину бээмпешка, сама скользя к пропасти.

— Муку под гусеницы, — негромко приказал майор подошедшему капитану–десантнику.

Тот подумал, что ослышался. Потом, словно обращаясь за разрешением, бросил взгляд на старшего лейтенанта и, вспоров штык–ножом мешок, высыпал муку на дорогу,

— Вот так, при церберах, и провоевали все свои два года? — отвернувшись от дороги, зло посмотрел на майора Верховодов. — Они и своим руки скрутят, и вас, если пуля прилетит, закроют своей грудью. А, майор?

Косте очень хотелось еще раз вывести из себя майора, чтобы он вновь скривился и вновь лопнула губа и выступила кровь. На морозе и ветру это очень больно…

Но майор молча смотрел на работу своих подчиненных и был безучастен к словам старшего лейтенанта.

— Не, майор, ты все–таки фрукт, — перешел на «ты» Костя. «Ну, и что ты мне сделаешь, что? Да ничего». — Вы, десантники, я слышал, нас «солярой» зовете и везде хвастаетесь, что без вас ни одно стоящее дело не затевается. Так ты что, майор, и раньше свои задачи выполнял за счет других? И небось награды за это имеются? — Костя потянулся к бушлату майора, но сразу двое десантников схватили его руку и заломили за спину. — Ого, как охраняют. Долго будешь жить, майор.

— Товарищ старшин лейтенант, — позвал Юрка.

Верховодов, все поняв, посмотрел на дорогу.

БМП, перемалывая муку, по башню белая от нее, уже подтолкнула «Урал» к самому краю пропасти. Передние колеса машины вдруг резко подбросило вверх, и старший лейтенант прикрыл глаза: как похоже срываются в пропасть автомобили…

— На, выпей, — услышал он голос майора.

Тот держал фляжку с уже отвинченной пробкой и старший лейтенант уловил запах спирта. Молча взял флягу, зачерпнул пригоршню снега. Глоток получился большим — Костя лил в себя спирт, пока не перехватило дыхание, и только после этого уткнулся ртом в жесткий, колючий снег, заглушая огонь.

— Я понимаю тебя, лейтенант, — тихо говорил в это время майор. — Но не держи на меня зла. Отойдешь — сам поймешь, что иначе нельзя было.

Что отходить — Костя с самого начала знал, что машину надо сбрасывать. Он бы и сам ее сбросил, без майора. Просто подошло, подперло к горлу скопом сразу все, чем издергалась душа за афганские годы, за годы знакомства с Юлей. Это могло сорваться вместе с ним в пропасть, похорониться под грудой железа и белым снегом, но раз осталось, раз вышло, то и перемололо Костины нервы. Просто майор оказался рядом в этот миг, а под горячей рукой и невиновные виноваты.

А мимо них уже карабкалась «ниточка» майора — увешанные ящиками, «буржуйками», дровами «бэтры», изношенные бээмпешки и не менее изъезженные «колеса». Поземка, цепляясь за рассыпанную по склону муку, поднамела снежку, и Верховодов опять же чисто машинально отметил: «Теперь и мы спустимся».

Наверное, впервые за все это время Верховодов посмотрел на свою колонну. Его «ниточка» замерла у самого обрыва, и, как много раз до этого, поднимавшиеся вверх десантники хоть на мгновение, но выбрасывали из кабин и люков сжатый кулак. Его водители сдержанно кивали в ответ: после сцены с майором они не знали, как относиться к «десантуре». Командир не позвал на помощь — значит, так было нужно, но все равно…

— Ну ладно, мне пора, — поднялся майор. — Что я могу для тебя сделать, лейтенант?

Верховодов посмотрел в запавшие, усталые глаза майора, и ему вдруг стало стыдно и за свои слова, и за выходки. Десантник был намного старше его, настолько старше, что не позволял себе обращаться к Верховодову традиционно — «старик», называл до званию. «Ты во всем прав, майор, извини. Это все нервы».