– Решила сбросить вес?

Дженни оглянулась.

Эдвард Ларкин спускался на трапеции. Знакомый тренировочный костюм, привычная поза. Чуть прикрой глаза, так и вовсе покажется, что они где-нибудь в Суррее репетируют перед воскресным выступлением.

– Эд, я тебя ненавижу! – нежно сказала Дженни. – Как все это… Откуда?! Почему ты молчал?!

– Он же еще хочет жить, – серьезно заметили где-то в районе первых рядов.

Дженни пригляделась.

– Дьюла? Тадеуш? И вы здесь?! Вы тоже…

– Да, мы все знали! – бросил Роджер, проходя мимо. – Далфин, не стой столбом, раздевалка за кулисами.

Дженни отпрыгнула – за собой Роджер волок кого-то, сильно смахивающего на саблезубого орангутана. Зверюга сдавленно рычала и бороздила манеж кривыми когтями.

– Ты опять половину манежа займешь, Родж? Зачем тебе этот алмасты?[9] Во Внешних землях ты будешь выступать с игрунками и попугаем-гадателем!

– Давай, Ларкин, спускайся и поучи меня зверей тренировать.

– Погодите, вы что, все… – Дженни ошеломленно оглядывалась. Вот Эвелина разминается, выполняет прогиб назад, а ее бережно поддерживает Джеймс, вот Дьюла и Тадеуш выскакивают на бортик, мгновение – и вот уже два волка стоят друг напротив друга, а вот между ними проскакивает пятнистой молнией леопард, и звери кружатся по манежу в диком танце притворной схватки – то нападая, то обороняясь.

А Германика играет на флейте, и песок, который они взметнули, превращается в бабочек.

– Давай, хозяйка, – Лас уселся в кресло, – покажи класс.

– И ты, предатель… – выдохнула Дженни. – Все сговорились? Но как…

– Ему скажи спасибо. – Эдвард спрыгнул на песок, кивнул в сторону зрительного зала. – Твой друг всех на уши поставил, вытряс из Сатыроса этот шатер и весь реквизит.

– Здравая идея оказалась, – заметила Германика. – Во Внешних землях мы будем выступать в роли цирковой труппы. Надо сработаться.

Дженни подошла к бортику.

– Арви?!

– На Дороге Снов тебе снился цирк, – сказал он. – Ты скучаешь по нему, Джен. Вот я и подумал…

Дженни хотела его прямо тут же и поцеловать, но потом подумала, что на сегодня хватит с него потрясений. Лучше она ему покажет все, что умеет.

– Сиди и смотри, – велела она. – Такого цирка ты точно не видел.

Она развернулась – внутри все звенело и хотелось лететь над манежем. А вдруг она сможет – это ведь Авалон?

– К черту переодевания, я готова!

– Тогда иди на сетку, – велел Эдвард, кивая на страховочную сеть, натянутую над частью манежа.

Германика подняла флейту, световые шары замерцали, погнали по шатру волны цвета – красный, желтый, зеленый, синий…

Всякий, пребывающий в море, подвешен между небом и землей, он временно вычеркнут из списка живых, но еще не зачислен к мертвым. Море – сон, любовь, смерть: выбирай любое определение, не ошибешься. Таковы все моря, и таков Океан Вероятности, вобравший все земные воды от начала времен.

На Авалон она плыла почти в беспамятстве, горе было ее компасом, ее слезы успокаивали волны. Она попала на острова Блаженных одним только чудом, «чудом, которого нельзя было избежать», как сказал Марко. Но их путь во Внешние земли был совсем иным.

…Ладья вышла из тайной гавани еще до восхода, в полный штиль, когда над тихим зеркалом вод стоял туман. Луны не было, звездный свет был укрыт дождевыми тучами. Погода на Авалоне зависела от желания обитателей островов, и воля Башни Дождя этой ночью диктовала всему живому таиться и скрывать свое присутствие. Бот скользил по воде без плеска, Дженни сидела на корме и видела, как прозрачные руки упираются в потемневшие доски, как хрустальные волосы рассыпаются по волне. Дженни даже не бралась гадать, кто это – на службе СВЛ оказалось так много существ, ушедших даже из мифов. Когда силы Союза Старейшин замкнули блокаду вокруг острова Ловцов, эти существа оказались очень кстати. Настолько кстати, что Дженни невольно задумалась – не готовилась ли Юки к подобному очень давно? Очень давно собирала войска, собирала в экзопарке острова созданий всех стихий, а тем временем Сатырос ковал в подземельях механическую армию. Но она гнала прочь эти мысли. Если не доверять своим, то как же тогда жить? Все, кого она знает и любит, стоят на стороне Башни Дождя. Значит, и ее место здесь.

Туман обтекал лодку, цеплялся за борта липкими прядями. Под поверхностью вод метались зеленые огни, и это был единственный свет, какой был доступен зрению. Огни мерцали все ярче, все ближе, Арвет провел ладонью над водой, но Роджер перехватил ее. Покачал головой.

Туман впереди взволновался, Германика, сидевшая на носу, подняла ладонь, ладья замедлила ход. Она поднесла к губам черную флейту, выдула несколько неслышных звуков. Белая зыбкая стена расступилась, и Арвет увидел, как под воду стремительно и бесшумно уходит костистый плавник, венчающий громадное змеиное тело. Змей уходил в глубину, пропуская их лодку, струил и струил свое тело. Едва они пересекли незримую черту, которую очерчивало тело змея, туман стал убывать и постепенно сошел на нет.

Звездное небо раскрылось над ними, рассыпалось мелким сверкающим горохом. Ладью стало покачивать на боковой волне, Дженни обернулась – дымная громада облаков, стоящая на подошве тумана, сквозь который пробивались лишь огни сторожевых постов, – вот таким она увидела остров Ловцов. А впереди, облитые звездным светом, стояли вражеские корабли.

Раньше это были корабли Ловцов, но Лоцманы увели большую и лучшую их часть. Она и составила ядро флота Союза Старейшин, который дополнили частными судами обитателей островов, и отправили в море блокировать остров Ловцов.

Они выбрали зону быстрого течения, которое могло пронести их мимо врага, – но что, если их все же обнаружат? Вот справа встал угрюмый борт брига Лекарей, слева пронзила небо птичьими ребрами парусов изящная джонка фейри с острова Медб. Дозорные дремали на носу, опираясь на старинные копья, когда датский бот «Пересмешник» прошел меж двух судов – неверным сном, случайным отблеском волн, слепым пятном в глазу. Две флейты, черная Германики и белая Эвелины, обсидиан и прозрачная кость единорога пели песню, неразличимую человеческим ухом, бот скользил прочь, прочь, как ускользает воспоминание о только что увиденном сне, когда на палубу брига вышел черноволосый человек. Высокий, в глухом плаще с капюшоном. Лекарь повел головой, поморщился, словно услышал комариный писк, и бросился к борту. Припал взглядом к ночи, обвел звездную дышащую бездну черными глазами, поймал отдаленный случайный плеск… Вспышка позади заставила его оглянуться – на носу судна распустился радужный цветок, из которого на палубу выпрыгнули двое – огромный медведь встал на задние лапы, отбросил дозорного, второй нападавший поднял арбалет и тяжелая стрела ударила высоко в мачту над головой Лекаря.

– Тревога! – закричал Авенариус, сверху посыпался мусор… Лекарь едва успел отскочить, как рядом с тяжким треском легла мачта. Бесшумное серебристое пламя, рожденное маленькой стрелой, разъедало дерево. На палубу высыпали Лекари, Авенариус повернулся, но Ловцы уже исчезли – только радужные блики заплясали перед глазами.

Лекарь бросился к борту. На всех судах союзного флота сверкали вспышки, вопли, звон клинков, и пылало серебристое тихое пламя, пожирающее дерево и паруса. Несколько ударов сердца, и бойцы СВЛ исчезли – так же молниеносно, как и появились.

Только теперь над флотом Союза прогремел сигнал тревоги – вспух и взорвался шар синего света, отбросил темноту прочь, растекся и медленно опал вниз, как струя фонтана. Синий свет обтек черную корму далеко в море, Лекарь напряг глаза, увидел хрупкую фигурку, светлые волосы…

Девушка махнула рукой, Лекарь успел услышать просьбу — дрожь прошла по телу, его скрутило – так сильно, так яростно, так неудержимо она просила. Он только успел закрыться руками, когда от кормы убегающего корабля выше мачт поднялся водяной вал, вознес кипящую голову и ударил в корму кораблям Союза Старейшин.