Альберт Фреймус пил кофе на балконе, щурился на солнце, глядел на студентов. День был теплый, они разбежались из шатра, расположились на поляне, сбились в кучки. Кто-то играл в снежки, кого-то уже повалили и закатывали в снег, готовя, видимо, к участи снеговика.

– Они решили, что здесь обычный молодежный лагерь? – поднял брови колдун.

– Дети. Быстро сходятся. Ваши предложения? – спросил интендант Аурин Штигель.

– Пусть познакомятся, завяжут контакты, – сказал Фреймус. – Мне нужна команда, а не толпа одиночек. Продолжай.

– Я изучил ваш список. Должен сказать, подборка неоднородная. Многие знатные фамилии прислали детей…

– Но еще больше ответили отказом, – заметил Фреймус. – Глупцы. Мы на пороге мира, где талант и воля будут значить куда больше, чем происхождение и деньги. А они по-прежнему меряют мир старой меркой. Что ж. Место их детей заняли другие. Любой, у кого есть талант и деньги, мог претендовать на участие. У нас ведь довольно много незнатных детей?

Штигель пролистал список на планшете:

– Я об этом же. Почти половина, сэр.

– Свежая глина лучше мнется, – колдун потер подбородок. – Как там говорил этот равви – не стоит наливать старое вино в новые мехи? Новый мир лучше строить с новыми людьми.

– Не вполне понимаю, что вы собираетесь строить, но результаты тестов у некоторых из них довольно любопытные, – откликнулся Штигель. – Эмилия Хольмквист, например. Или Адонис Блэквуд.

– Пусть проявят свой потенциал. – Альберт постучал пальцами по столу, поднялся. – Вечером запускайте первый цикл тренингов. Времени совсем мало. Я в лаборатории…

Реплика интенданта застала его в балконных дверях.

– Есть один вопрос.

– Уже?

– Скорее замечание. Кто-то пытался проникнуть в долину. Автотурист на «Рэйндж-Ровере» с норвежскими номерами. Охрана его развернула, но этот водитель им сильно не понравился. Я просмотрел записи – водитель действительно подозрительный, я отправил запрос проверить номера.

Фреймус коротко кивнул и удалился. Спустился вниз, переоделся в рабочий фартук – от него пахло винным камнем и пережженной серой. Он любил этот запах. Колдун шел в лабораторию.

Прежние хозяева замка графы Шерворны были помешаны на алхимии. Сам замок был алхимическим уравнением в камне: пропорции стен, окружности сводов, число дверей, окон, башен, слуховых окошек – все это строго расчислялось, все было связано в жесткую сетку главного уравнения их искусства, которое посвященные именовали не алхимией, а Opus Magnum, Великое Делание. То, что наверху, подобно тому, что внизу, – этот секрет знают и обычные люди. В этом мире между всем есть взаимосвязи. Европейские алхимики подвергали священным испытаниям металлы, чтобы получить золото, а в то же время на другом конце евразийского континента даосские алхимики преображали собственные тела в поисках бессмертия. Смелая догадка неизвестного архитектора – уподобить здание телу человека – восхищала Фреймуса. Если бы Шерворны были адептами, они были бы величайшими колдунами. Но увы. Пять поколений этой семьи пытались открыть секреты Великого Делания и спустили все семейное состояние на оборудование и реагенты. Их беда была в том, что они были обычными людьми, которых манила обманчивая звезда божественного искусства. Они не были темниками, а значит, все их попытки были обречены на неудачу.

Род Шерворнов пресекся в Первую мировую, единственный наследник молодой Эдуард Шерворн сгинул в сибирском плену. Замок переходил из рук в руки, владельцы превращали его то в виллу, то в санаторий, то в загородный клуб, пока Фреймус не выкупил его. Места с такой историей не должны быть в руках профанов. По счастью, лаборатория со всем оборудованием уцелела – ее показывали как диковину заезжим гостям. Драгоценность замка, она таилась в подвалах, как жемчужина в перламутре раковины, и гостям приходилось пройти немалый путь, чтобы добраться до тиглей, реторт, перегонных кубов и плавильных печей.

Колдун спускался по узкой винтовой лестнице, подсвечивая смартфоном. Прохладно, темно, от камней пахло пылью. Замок как нельзя лучше подходил для реализации его молодежного проекта. Готовая база с учебным оборудованием – Альберт лично проверил каждую колбу и завез великое множество новой техники. Уединенное место, которое легко охранять и не допускать посторонних. Этому автотуристу повезло, что его остановили на блокпосту. Сунься он дальше, пришлось бы закапывать останки и избавляться от машины.

Охрана лагеря состояла из трех периметров. Первый, внешний периметр – блокпосты на подъездах к долине, где стояли сотрудники фирмы «Балор» с четкой инструкцией не пропускать никого в частные владения. Второй периметр – лесная зона за пределами лагеря вплоть до блокпостов. Третий, самый ближний периметр – граница лагеря. Территория лагеря нашпигована датчиками и видеокамерами. Второй и третий периметры отданы Дикой Гильдии. После утраты Хампельмана Фреймус решил обратиться к их услугам – это было куда эффективней, чем пытаться сделать из Эмилио Санчеса хорошего шефа безопасности. Вылепить что-то толковое из этого колумбийца – интересная задачка на личностную трансмутацию, но пока времени решать ее не было. Так что Альберт Фреймус оставил Санчесу его довольно противный человеческий облик и обратился в Гильдию. После заключения контракта прибыл Старший Брат Аурин Штигель, командир отряда Гильдии, ему Фреймус доверил должность интенданта лагеря.

Глава ковена с некоторым колебанием обратился к Дикой Гильдии. Наемники, они служат тому, кто больше платит, ведь у темников, кроме войны с Магусом, было немало других занятий – интриги, борьба за власть в ковенах, за власть и влияние в человеческом обществе. Много увлекательных занятий, где требуются люди без морали и нервов. И не совсем люди. История Дикой Гильдии началась шестьсот лет назад, она родилась в разгар Темных войн, а ядро сегодняшней Гильдии составили объекты нацистского проекта «Доппельганнер».

Колдуны издавна пытались создать существа, которые смогли бы на равных состязаться с сословиями Магуса. В одиночном открытом бою Магус, как правило, легко побеждал. Но выигрывая битвы, они проигрывали войну, на стороне темников всегда были новые технологии, большое число бойцов и терпение. Обычно война с Магусами велась на истощение – люди Договора не могли долго использовать свои способности, и рано или поздно наступал предел, когда можно было брать всех могучих Стражей, Ловцов, Бардов и Властных голыми руками.

Однако колдунов не оставляла мечта побить Магус своим искусством, доказать, что и после Катастрофы им нет равных – хоть циркачи и лишили их сил. Каждый успешный алхимик считал своим долгом попытаться скопировать сословия Магуса и создать бойцов, которые не будут уступать Стражам и Ловцам. Даже неудачи на этом пути были блистательны: например, так был найден рецепт красной глины, из которой теперь создают големов.

Последним по времени на этом пути был проект «Доппельганнер». Сто пятьдесят лет назад его начал тогдашний глава немецкого ковена Якоб Келлер. Герр Келлер заложил основы кукловодства — создания марионеток из живых людей. Обобщил разрозненные знания по созданию перевертышей – искусственных териоморфов, копий Магусовых зверодушцев. Он, наконец, разработал технологию создания орфистов – темных подобий Бардов, ловящих своей музыкой человеческие сознания. Именно успешные выпускники проекта «Доппельганнер» укрепили угасавшую Дикую Гильдию. Ни один темник в здравом уме не выпустил бы из рук такое живое оружие, но к тому времени Келлеру было за сотню лет. Его гениальный ум стал угасать. Иначе нельзя объяснить, почему он на старости лет забросил алхимические эксперименты, прекратил свой самый успешный проект и увлекся социальной инженерией. Он решил подвергнуть трансмутации целые общества! Магус перестал его волновать, он переключился на обычных людей с их успехами в науках и новомодными тогда теориями об общественном устройстве. В итоге он раскрыл тайны алхимии нацистам, и темникам пришлось немало попотеть, чтобы во время Второй мировой войны замести все следы. Да, Фреймус с большим интересом изучал труды и биографию герра Келлера и не спешил его осуждать. Они с ним были одной породы. В замысле Келлера безумие шло под руку с гениальностью, а вела их гордыня. Ему ли, Альберту Фреймусу, задумавшему перекроить мир, осуждать Якоба Келлера за такую же страсть?