Рано поутру я выехал верхом в южные пади полуострова – добыть пару коз. Утро было чудесное – солнечное и тихое. Горы были покрыты выпавшим свежим снегом, что всегда меня, как охотника, приводило в радостное настроение. Я не знаю, почему это ощущение осталось у меня на всю жизнь. Снег в горах, лесах и полях – это что-то неотразимое, и эту картину я не променяю ни на что другое.
Полутропа, полудорога, по которой я ехал, пролегала по холмам, переваливая с одного на другой, и шла недалеко от берега, открытого уже ото льда, синего Японского моря. В феврале обычно начинаются оттепели и зимний лед относит от берегов. В море плавали отдельные льдины, на которых мирно лежали кое-где старые нерпы (род тюленей). Нерпы в это время щенятся, и в бинокль около некоторых из них можно было рассмотреть детенышей. Охота на нерп очень увлекательна, но часто сопряжена со страшным риском для охотника, ввиду неожиданных весенних шквалов. Об этой охоте я расскажу в дальнейшем в отдельной главе.
Перевалив последовательно пади Табунную, Смежную, Замочную и Опасную, я доехал до Горелой, отстоявшей от нашей усадьбы на верст шесть. Отсюда и повернул направо, чтобы вершинами падей начать охоту в направлении к дому, так как ветер с севера дул мне прямо в лицо, а это является непременным условием каждой зверовой охоты. Ведь большинство зверей при самом легком ветре чуют запах человека на расстоянии версты и, конечно, успевают скрыться раньше, чем охотник может их обнаружить. Необходимо добавить, что, несмотря на прекрасное зрение, часто зверь в чаше не может решить – идет ли к нему охотник, или какой-нибудь зверь, что иногда дает охотнику шансы на успех. Если же зверь почует запах охотника, тут уже сомнений не бывает, и быстрые ноги служат ему спасеньем.
Мой Лялька, на котором я ехал в это утро, был особенно чуток и беспокойно прислушивался к каждому шороху, видимо, вспоминая вчерашнюю стойку барса. Вначале мне не везло. Козы дважды мне попадались, но находясь в чаше, обнаруживали меня прежде, чем я мог их заметить, и убегали. К огорчению для этих грациозных животных их верной защитой являются только ноги, которыми руководят поразительный слух и приличное зрение.
Все же, проездив по горам до часу дня, я выполнил задание, добыв трех коз. Порядком проголодавшись, но с сознанием выполненного «урока», я решил вернуться домой обедать. После стрельбы по козам у меня в маузере осталось всего два патрона, и я, не пополняя магазина, надел ружье за спину и по утренней тропе направился домой, не ожидая встретить по дороге ничего интересного. В этом я позже сильно раскаялся и после нижеприведенного случая никогда в жизни не носил на охоте или при возвращении с нее ружья с непополненным патронами магазином. Зверовый охотник должен, учитывая всякую оплошность, стараться не быть рассеянным и никогда ее больше не повторит. В девяти из десяти несчастных случаев мы бываем виновны сами.
Проехав версты две, напевая что-то себе под нос, я мечтал о предстоящем обеде и быстрой рысью спускался в крутой ключ Смежной пади. Не доезжая до дома версты три, я неожиданно увидел впереди себя, в тридцати шагах, барса, выскочившего из чащи под обрывом дороги и бросившегося от меня наутек, вправо от дороги, взяв направление вперед. Я так был поражен появлением барса, что мысль в первый момент прорезала сознание: «Не ожил ли мой вчерашний барс и не удрал ли снова в лес?». Не раздумывая, я поскакал вперед по дороге и, перескочив ключ, взял вправо по чаще, напересек зверю. Проскакав в этом направлении в лес, я увидел барса, удиравшего уже по густому кустарнику, следовавшему за лесом. Кустарник был невысокий, и поэтому зверь был хорошо виден с лошади. Дальше простиралось на протяжении шагов четырехсот чистое поле, служившее для сенокоса, а от меня до барса было всего лишь шагов семьдесят.
Я моментально остановил лошадь, соскочил на землю, снял ружье, прицелился и выстрелил. Все это было сделано мгновенно, но барс был уже от меня шагах в 150 и продолжал нестись по кустам с большой скоростью. Я выстрелил вторично, барс круто повернул влево и неожиданно выскочил на чистое поле, шагах в 200 от меня. Я подумал: «Ну, теперь-то ты мой», снова прицелился и спустил курок, но выстрела не последовало. В горячке я подумал, что это осечка, выцелил еще раз и снова спустил курок. Барс мчался по чистому полю и служил хорошей целью, но выстрела не последовало вновь, и тут только я вспомнил, что после стрельбы по козам у меня в ружье оставалось всего лишь два патрона. Я выхватил новую обойму, быстро зарядил маузер, но было уже поздно: барс успел перебежать поле и скрылся в лесу.
Не буду говорить о своих переживаниях в первый момент. Случившегося не вернуть и, может быть, добрый десяток лет придется бродить по горам и долам, пока вновь представится подобный случай. Ведь барс ушел из рук по моей собственной небрежности! Вот тут-то я и дал себе слово, что никогда больше не буду носить недозаряженного ружья, и не нарушил его ни разу, хотя с того дня и прошло сорок три года.
Мой верный друг, Лялька, стоял позади меня. Не знаю, о чем он думал, но надо полагать был рад, что страшный зверь постыдно бежал с поля битвы. Пройдя по следу на место, где был барс при втором моем выстреле, я обнаружил на снегу довольно много крови. Это меня несколько успокоило, но ярко алый цвет крови показывал, что барс получил не смертельную, а, может быть, только и совсем незначительную рану. Все же, даже легко раненый барс не склонен уходить далеко, а старается залезть в ближайшую трущобу и оттуда постараться отомстить обидчику. Пройдя по следу еще некоторое расстояние, я установил, что прострелена передняя правая нога около колена, без перелома кости, т. е. рана относится к разряду легких. Идти дальше одному и без собак было рискованно и бесцельно. Вскочив на лошадь, я помчался домой.
Пообедав на скорую руку и взяв двух своих сеттеров, Буяна и Барсика, которые в сущности служили для охоты по птице, но которых я часто брал на охоты по козам. Иногда я ими затравливал барсуков, не раз они останавливали и раненого оленя, хотя взять его сами и не могли. Главная польза от таких собак, если они и не рискнут пойти на легко раненого барса, то но всяком случае предупредят об его присутствии – и напасть ему неожиданно будет труднее.
Когда я уже готов был идти на охоту, меня остановили двое рабочих, оба старые сибирские пропойцы, прошедшие на своем веку «и огонь, и воду, и медные трубы», прослужившие в свое время по семь лет в сибирских стрелковых батальонах и умевшие прилично стрелять в цель из ружей. Я иногда брал их на охоту за козами или по пернатой дичи, но тут они, не желая отпускать меня одного на опасное преследование барса, упросили меня взять их с собой. Увы, охотниками на барса они оказались слабыми и даже оставаться вдвоем при преследовании зверя отказывались. Вооружив плотника Шонгина берданой, мне пришлось дать кузнецу Быкову двустволку, заряженную крупной картечью, что было более действительно при данном случае, если бы пришлось стрелять в нападающего барса, т. е. с расстояния в несколько саженей.
Как всегда бывает в подобных случаях, идя по дороге до оставленного мною следа, мы обсуждали вопрос, как поступить при том или ином положении вещей. Должен признаться, что тактически за раненым тигром или барсом безопаснее идти одному, чем в компании новичков, да еще не охотников. В компании идешь беспечно и менее осторожно, а в случае нападения зверя на главного охотника, помощники, если не перетрусят, то растеряются, не зная, как стрелять, чтобы не подстрелить катающегося с разъяренным зверем охотника. В худшем же случае они могут бросить на произвол судьбы своего товарища по охоте и удрать домой. Мой отец всегда говорил, что он лучше пойдет на охоту один, если нет спутника, в котором он уверен, предоставляя дилетантам право сидеть дома. В этом я вполне с ним согласен.
Дойдя до следа, мы принялись за слежку, которая облегчалась лежавшим прекрасным снегом. Барс пересекал овраг за оврагом, держа направление в сторону скал к обрывам над морем, иногда ложился на выступах камней, наблюдая за своим следом и, видимо, ожидая преследования. Полежав некоторое время, он шел дальше.
