Разобиженная моим хроническим невниманием, девушка уже давно вела себя как капризный ребенок. Она надувала губки, в ответ на мои замечания фыркала, нарочито громко кокетничала по телефону с безвестными, вероятно, воображаемыми типами, не желая даже при моем появлении прерывать сего одухотворенного занятия. Поскольку я был ее непосредственным начальником, призванным разделять и властвовать жесткой рукой, то такое нахальное небрежение имело, очевидно, свою далеко идущую цель.

Дело в том, что нас с Алиной связывали отношения того особого рода, которые возникают при тесном сотрудничестве приятного мужчины в возрасте, еще отличном от престарелого, и юной девицы, под завязку напичканной любовными романами. Подобные отношения возникают, когда упомянутый мужчина и упомянутая девица вынуждены в силу производственной необходимости проводить ежедневно несколько часов бок о бок и задерживаться после рабочего дня для составления совершенно неотложных бумаг.

Даже в нашу циничную эпоху, качнувшуюся от оголтелого романтизма в сторону сугубо практическую, между начальником и его секретарем (в данном случае — секретаршей) порой устанавливаются отношения того особого рода, которые трудно наблюдать в обыденной жизни, далекой от специфики офисноканцелярской работы.

Эти особые отношения, испытанные мной лично на собственном примере (не знаю, печальном или радостном), заключаются в следующем. Женская, подчиненная половина по роду своих служебных обязанностей вынуждена ухаживать за зашивающимся в цейтноте и безоружным перед женскими чарами начальником: заваривать кофе, предупреждать о посетителях, напоминать о важных деловых встречах, снимать пылинку с рукава его пиджака, сдувать пушинку с оного же — и т. д. и т. п. Постепенно между ними начинают устанавливаться интимные, незаметные стороннему глазу отношения. Эти двое понимают друг друга лучше, чем кто-либо, они связаны незримой круговой порукой, они объединяются против врагов. Они вступают в сговор относительно нежелательных лиц и действий. Тихие зимние вечера они коротают, склонившись голова к голове над неотложной бумагой, которая в девять часов утра должна начать безостановочное движение по инстанции.

В процессе исполнения своих несложных, но хлопотливых обязанностей девушка, естественно, начинает проникаться нежными материнскими чувствами к боссу. Она переполняется тревожной заботой по отношению к объекту и субъекту своей жизнедеятельности — к обожаемому начальнику. И вот она уже с готовностью вспархивает со стула при его появлении, светит ему навстречу счастливо растворенными глазами, а в его отсутствие торопливо выхватывает из ящика стола (так римские легионеры подымали щит для обороны от варварских полчищ) крошечное зеркальце, чтобы немедленно убедиться в неуязвимости своего внешнего облика и, воспользовавшись временной передышкой, навести лоск.

Она не спит ночами, обдумывая прибавление к своему гардеробу слишком дорогой для ее тощей зарплаты, но совершенно потрясающей кофточки, в которой ее женская прелесть повысится не менее чем на восемь с половиной процентов и достигнет, наконец, необходимой поражающей силы. Голос ее, и без того достаточно нежный, теперь приобретает совершенно кошачьи, мурлыкающие интонации, она с таким придыханием произносит в трубку самое обыкновенное «алло», что абонент на том конце провода теряет сознание от его невыразимой обольстительности.

Она делает намеки подругам относительно своих особых отношений с патроном, она ревнует его к жене, впрочем пока не требуя немедленной расправы над ней. Душными летними и тягучими осенними днями она грезит о нем прямо на рабочем месте. Малейшее поручение при этом принимает характер вселенской важности, становится знаком особого доверительного отношения. В этих условиях даже обыкновенная чашка кофе приобретает смысл подвига, совершаемого во имя великой любви.

Правда, иногда, в грустную минуту, в дни влажной циклонической атаки на среднерусский климат, она грустит, отвечает односложно, опускает печальные ресницы, и ее порозовевшие веки говорят о неминуемости отчаянных слез.

Однако горе тому, кто попадется на приманку ее нежной услужливости! Он угодит в шелковые, искусно сплетенные из интриг и недомолвок сети и запутается в ласковых тенетах — навсегда! Но еще большее горе тому храбрецу, кто решится разорвать эти приятные путы! Отныне по жизни его будут сопровождать маленькие, практически не наказуемые неприятности, причина и источник которых угадываются легко, но его нельзя доказать. Неотложные встречи срываются по вашей — и только вашей! — вине. Строго настроенному к вам директору кто-то предусмотрительно сообщит о вашем нелицеприятном замечании в его адрес (неосторожно выболтанное известной особе в момент высших откровений). При этом вся контора будет откровенно подхихикивать над вами, откуда-то вызнав, что во сне вы художественно храпите на мотив музыкальной фразы «Ревэ та стогнэ Днипр широкый».

И пусть ваша чашка, вымытая в унитазе, или кофе, в который предварительно плюнули, станут самой страшной местью вашей Пенелопы. Ведь она способна на куда более страшную вендетту!

Она способна разрушить вашу карьеру, вашу жизнь. Она может разбить ваше семейное благополучие, рассорить с друзьями, растоптать вашу личность и в конце концов, измотав вас, как собака мотает и мусолит добытый в схватке тапок, женить на себе, окончательно поработив и подчинив своей железной воле — или же выбросить прочь, как ненужную тряпку.

А чья вина? Да ничья, думается мне. Просто когда-то весенний вечер был так тих и тепел, тополя шептали упоительные глупости о быстротечности счастья, ее волосы были так близко от вашей щеки и так томительно пахло от них тонким арбузным ароматом новомодных духов… И никто в этом не виноват!

Нет, позвольте, виновато в этом руководство, кто же еще? А зачем оно понаставило в офисе мягких диванов, провалившись в которые так трудно вновь подняться на ослабевшие ноги? Зачем оно наваливает на своих сотрудников горы работы, которую они вынуждены выполнять уже после шести часов, когда в здании так тихо и так темно, что, кажется, весь мир провалился в тартарары? И потом, зачем оно организовывает для своих сотрудников вечеринки без семьи в загородных домах отдыха или летние прогулки на теплоходе для поднятия корпоративного духа? Кто виноват, что эти прогулки поднимают что угодно, только не корпоративный дух, и потом еще добрые несколько месяцев приходится расхлебывать далеко идущие (если их вовремя не остановить) последствия?

Короче, моя вина в возникших отношениях с Алиной была минимальна. Практически неразличима. Ее вообще не было!

Теперь эти отношения неумолимо стремились к критической черте, за которой следует полный разрыв, скандал в благородном семействе, тихое полюбовное расставание или торжественное соединение под марш Мендельсона — в зависимости от темпераментов и отваги воюющих сторон.

Но ведь мужчина просит у женщины руку и сердце, только когда не может заполучить ее тело…

Однако сказать Алине правду о своих чувствах я все не решался. Ведь правда — это изобретение маньяка: колет глаза и режет ухо. Куда лучше действовать иносказательно.

Поэтому планируемая мной демонстрация была призвана убить двух зайцев. Проверить, как воспримет Алина болезнь своего начальника, и несколько расхолодить наши недавно еще столь теплые отношения, ныне миновавшие розовый этап и грозившие войной.

Попытка первая. Берется трубка телефона. Будничным голосом говорится, как ни в чем не бывало:

— Наташа, отпечатайте мне копии договоров по «Форест трейд маркет».

Потрясенное молчание на том конце провода. Ошеломленный голос:

— Александр Юрьевич, что-о-о вы сказали?

— Наташа, это срочно!

Трубка небрежно швыряется на рычаг. Опыт проведен. Результаты реакции станут известны через считанные секунды.

Томительная пауза — полминуты на обдумывание. Недовольное жужжание принтера за стеной. Грохот задвигаемого ящика стола: проверка внешнего облика на боеспособность пройдена на отлично! Еще через секунду стройная фигурка возникает на пороге кабинета с требуемой копией договора в руке — для прикрытия.