В этот момент в особняк ворвалась орава матросов с примкнутыми штыками. Петр поспешил им навстречу в большую приемную. Он рисковал тем, что они в первом опьянении могли прикопоть его, совершенно голого похожего на разъяренного быка, на первобытного человека в своей наготе…

Топот шагов и вой приближался.

— Спрячьтесь! — заревел Петр Непомнящий на княгиню. Она стояла прямая, не сломленная в своем позоре, и большими глазами следила за его движениями.

— Что вам угодно? — громко спросила она.

— Охранять вас! — был ответ. Ее взгляд тем временем снова остановился на голубой татуировке. Ее плечи вздрагивали, как от холода.

Она сделала шаг вперед. Он почувствовал ее холодную уверенную женскую руку. Раньше, чем он успел как следует сообразить, что произошло, она успела толкнуть его в боковую комнату. Бесшумно растворилась оклеенная обоями дверь. Он почувствовал запах тления. Дверь закрылась за ним.

Дикая орда ликуя и крича, уже неслась по коврам и заполнила все помещение.

Топот послышался в приемной. Княгиня увидела перед собой матросов, уличных девок и разный сброд. Все они, пропитанные водкой, пороком, нахлынули в комнаты. Они стали плевать на ковер и тут же растоптали его вдребезги своими тяжелыми сапогами как будто он был виновен в том, что в них распалился гнев за все то, что пришлось перетерпеть в прошлом. Они молча глядели на княгиню, стоявшую перед ними, выпрямившись во весь рост, слегка откинув плечи назад, с волосами, завязанными узлом на затылке. Ее шея и часть груди, с которой Петр Непомнящий сорвал платье, были обнажены.

Но потом, после первого момента робости и изумления, их смущение прервалось диким смехом.

Один матрос выступил вперед и сорвал с ее шеи платье. Снова раздался смех.

— Как поживаешь, хозяйка? — с грубым смехом спросил другой голос.

Некоторые из них, не обращая больше внимания на женщину, чья ослепительная красота вызывала в них некоторое смущение, тут же расселись в креслах и на стульях, а то и попросту на полу. Женщины пошли на поиски в другие комнаты, обнаружили спальню и с насмешливыми криками стали звать туда своих товарищей. Таким образом, княгиня на момент перестала быть центром их внимания. Но теперь к ней тоном приказа обратился предводитель этой банды:

— У нас нет квартиры, и мы реквизируем этот дом. Вы прежняя владелица его?

— Да, — ответила княгиня. Она увидела своего старого дворецкого, стоявшего, склонившись, и с несчастным видом позади большевиков. Вся прочая прислуга бежала.

— Так. Значит вы хозяйка, — продолжал предводитель и остановился в поисках слов, потому что ее спокойный уверенный взгляд и его привел в смущение. — Итак, как уже сказано, теперь мы, мы здесь хозяева. Нам нужно помещение для… для… — одним словом, нас около дюжины мужчин и женщин. Итак, дайте нам место!

— У меня здесь нет места для стольких людей, и я оспариваю ваше право производить нападение на мой дом и "реквизировать его", как это у вас принято называть.

Лицо матроса покраснело.

— Ах, вот как! — закричал он: — Ты оспариваешь! Великолепно! — его громкий голос снова привлек в эту комнату часть прочих, и в то время, как они со смехом окружили несчастную княгиню, предводитель банды стал кричать на нее.

— Ты вообще не имеешь права ничего оспаривать. Поняла? Ты — буржуйская харя! Заткнись! Держи морду! Мы еще тебе покажем, погоди только! Итак, подумай, да живо!

Он взмахнул перед ее носом нагайкой, которую он выхватил из-за пояса.

— Итак, думай скорее, сука!

Он снова взмахнул нагайкой.

— Теперь ты будешь нам прислуживать так, как мы раньше прислуживали вам. Ты будешь заботиться о том, чтобы мы могли спокойно спать, точно так, как мы раньше охраняли ваш сон. Ты будешь делать наши постели. Ты будешь подносить нам кушать. Так же, как мы раньше работали для того, чтобы кормить вас. Ты будешь исполнять все, что мы прикажем. Ты понимаешь? Все! Ты будешь послушной и покорной служанкой наших женщин, или… — он снова взмахнул нагайкой перед ее лицом. Его слова прервал крик одобрения. Но княгиня со свойственным ей упрямым и гор дым спокойствием откинула голову назад и ответила:

— Ничего подобного я не сделаю. Вы можете убить меня.

— Ты будешь! Ты будешь! — заорало полдюжины голосов. Но предводитель банды перекричал всех:

— Не смейте убивать! Мы не убьем тебя! Мы будем тебя хлестать, пока ты не научишься быть послушной. Точно так же, как ваши стегали нас, пока мы не научились слушаться.

— Да, да! — закричали все хором. Княгиня с быстротой молнии, как это свойственно людям, находящимся в смертельной опасности, обдумала свое положение. Револьвер она уже держала в руке. У нее было время выстрелить раньше, чем весь этот сброд придет в себя, застрелить двух-трех… но тогда… но тогда они убили бы ее, должны были бы убить ее…

В этот момент она услыхала предательский треск и крик. Петр Непомнящий, стоявший позади потайной дверцы, слышал все. Сейчас же, как только вся эта свора ворвалась, он хотел вырваться из своего убежища. Но княгиня заперла дверь. Он не мог выйти оттуда. Его голое тело было стиснуто в узком помещении — но теперь он сделал отчаянную попытку взломать дверь. Княгиня поняла это и опустила голову.

Зачем она спрятала его? Человека, чья грудь татуирована и который совершил над ней насилие? Она сама не была в состоянии дать себе отчет в этом. Ее внезапно охватило материнское чувство, которое до сих пор было ей совершенно чуждо. Теперь, когда этот предательский треск доходил до ее ушей и она почувствовала, что татуированный человек человек подвергается смертельной опасности, она неожиданно сказала:

— Хорошо. Я согласна слушаться.

И она послушалась. Эта гордая женщина, в чьих жилах текла кровь древнейшей родовитой знати, послушалась нагайки.

Застывший от ужаса Петр Непомнящий из своей тюрьмы услышал все. Зачем? Зачем она сделала это? За короткое время он ее достаточно успел изучить. Эта женщина никогда не действовала под влиянием страха. В ней, должно быть, что-то происходило. Смутно и неясно он начал догадываться, в чем дело. Она была настолько подавляюще прекрасна, что мысль об этом повергла его в блаженство, он даже не посмел поверить в это: она сделала это ради него.

Не ради князя Владимира. Он знал, что этого она спокойно предоставила бы волкам на съедение. Она сделала это для него… для бедного Непомнящего… Для человека с большой дороги… для последнего из последних с голубой татуировкой на груди.

Его сердце учащенно забилось от радости. Весь его страх моментально исчез.

Горячая краска стыда залила его лицо. Что он сделал ей? Ничего иного, только то, что, может быть, достаточно часто проделывал этот Владимир, и все-таки все, должно быть, было иначе. Должно быть, она почувствовала, что в оболочке этого Владимира сидит совершенно другой человек и, хотя сейчас он тоже животное, да, жалкое животное (потому что это ты, Петр Непомнящий), но все-таки в нем было что-то, что побудило ее заступиться за него. Она хочет служить… Но служить ему…

Княгиня притащила кровати. Когда старик-дворецкий захотел ей помочь, матросы кулаками выгнали его из комнаты. Она одна должна была быть их служанкой. Они бросились на подушки. Пух легким облачком разлетелся по комнате. Потом они распорядились подать им есть. Княгиня пошла на кухню и принялась хозяйничать. Она принесла котлеты, ветчину и яйца, вино и шампанское. Началось дикое пиршество.

Она стояла перед ними, молчаливая и бледная, с широко раскрытыми глазами, едва дыша от усталости.

Когда они насытились, им захотелось развлечений.

— А ну-ка, матушка, станцуй! — крикнул вожак.

Но нет, танцевать она отказалась.

Свистнула нагайка. Пьяный ударил раз, другой, третий… Она сделала беспомощное движение, как будто готова была подчиниться и этому унижению, но в ее глазах стояли красные пятна… Она подняла револьвер, который она все время держала спрятанным в левом рукаве, и выстрелила.