— Если ты не вернешься через три часа, — сказала она, — я пошлю за тобой сенбернаров. А теперь поцелуй меня и отправляйся.
Роджер поцеловал ее и ушел. Снег был глубокий, рыхлый. Роджер без особого труда продвигался вперед, хотя временами и увязал в снегу. Труднее всего было не шагнуть за обочину. Роджер несколько раз соскальзывал с дороги в кювет, но пушистый снег легко сметался с одежды, и Роджера в его радостном, приподнятом состоянии духа эти маленькие комические неудачи лишь забавляли; ему было весело и легко, и казалось, что все мироздание делит его радость и веселье.
В Лланкрвисе люди, пустив в ход лопаты, а может быть, кое-где и снегоочистительные машины, расчистили заносы, и вдоль домов среди ослепительно-белого сверкания садов и крыш протянулись грязноватые, протоптанные в снегу дорожки, а посредине каждой улицы отпечатался аккуратный узор автомобильных шин. Роджер зашагал быстрее, помахивая корзинкой. И тут он увидел Райаннон. Она переходила улицу, направляясь к родительскому дому. Красотка, куколка! Он больше не нуждался в ней, и от этого она показалась ему еще восхитительнее, чем прежде.
Райаннон шла по узкой тропке между сугробами не быстро, но уверенно, как истая туземка, дитя этих гор. На ней было все то же зеленое замшевое пальто и высокие сапоги со шнуровкой, похожие на конькобежные. Она разгуливала без шляпы, и только уши у нее были прикрыты двумя очаровательными и трогательными вязаными нашлепками, державшимися на обруче, стягивавшем ее продуманно-небрежно уложенные волосы. Она шла прямо навстречу Роджеру, и, глядя на нее, он испытал подлинное наслаждение. Она была прелестна, и он мог любоваться ею без мучительного чувства томления, без страха, что его искусственно взращенное, с таким трудом обретенное спокойствие будет поколеблено и рухнет. Дженни сделала его счастливым, утолила его желание, и теперь он был в мире со своей плотью, она больше не терзала его. Пусть Райаннон подходит ближе, пусть снова даст ему испытать восхитительный трепет от своего присутствия — восхитительный трепет, который не выльется в горечь и боль.
Он стал прямо на ее пути и ждал. Она еще издали улыбнулась ему: она явно числила его в друзьях, он был у нее на хорошем счету.
— Привет, Роджер!
— Привет, Райаннон. Как вы очаровательны сегодня.
— Лесть вам не поможет, — сказала она, — но слышать это приятно. Скажите еще что-нибудь в таком же духе.
— Это получилось непроизвольно: сегодня такое утро, все, что я вижу вокруг, прекрасно. Море, небо, белизна этих холмов. Внизу на склонах лежит туман, и вершины гор парят в воздухе, словно призраки. А какие облака! И в довершение всего появляетесь ею! Чего же еще желать.
— Разве только дилвиновского аэроплана, — сказала она, и глазом не моргнув.
— Не надо! — Он поморщился. — Дайте мне забыть мои поражения.
— Кстати, о поражениях, — сказала она. — С вашим автобусом дело плохо.
— Да вот, снежные заносы, — сказал он уклончиво.
— Дело не только в заносах, — сказала Райаннон. — Я ведь кое-что слышала. О том, как они напали на Гэрета.
— И на меня.
— Как, и на вас тоже?
— Пытались было, но мне пришли на помощь и прогнали их.
— Ну, знаете, — сказала она, — я рада, что набрела на вас. Я даже думала послать вам весточку, но у меня не было времени добираться до вашей часовни.
Роджер мгновенно представил себе, как Райаннон стучится в часовню и Дженни отворяет дверь. Ему стало даже чуточку жалко, что теперь этого не произойдет. Это сильно повысило бы его шансы в сексуальном плане.
— Что же хотели вы мне сообщить? — спросил он.
— Завтра, — сказала она, — все войдет в свою колею. Вызвали снегоочистители, и они прибудут сюда сегодня днем. Я слышала, как дорожный инспектор говорил об этом в баре. Ну, вы сами понимаете, что это значит.
— Это значит, — с расстановкой произнес Роджер, — что автобус Гэрета получит возможность снова совершать свои рейсы, но использовать эту возможность ему не удастся, потому что Гэрету сломали руку.
— Гэретовский автобус не выйдет завтра в рейс, а вот автобус Дика Шарпа выйдет. Дик Шарп знает, что дороги будут расчищены, и в восемь часов утра его автобус начнет курсировать.
— А шофер? — спросил Роджер. — Этот малый, который водил его автобус? Его же не будет, я знаю.
— Да, его не будет. Вместо него автобус поведет другой, тот что раньше был кондуктором.
— Откуда вы все это знаете?
— Не все ли равно. Я знаю все. Пора бы уж вам это понять.
— Милая Райаннон, — сказал Роджер, — я думаю, что вы действительно знаете все.
— Вот чего я не знаю, — сказала она, — так это, как вы управляетесь там, в своей часовне, совсем один.
Что это — попытка вызвать его на откровенность? Быть может, до нее уже дошли слухи о Дженни? Или она в самом деле искренне сочувствует ему в его одиноком снежном заточении?
— Вы очень добры, что вспоминаете иногда обо мне, — сказал он. — В моей судьбе я не могу винить никого, кроме самого себя.
— Я в этом не сомневаюсь, — сказала она небрежно.
— Если вы беспокоитесь обо мне, — сказал он, — придите меня проведать. Одарите меня солнечным сиянием вашей улыбки.
— Солнечного сияния вам и без меня хватает, — колко сказала Райаннон. — Я просто хотела предупредить вас. Автобус Дика Шарпа завтра появится здесь на дорогах и начнет курсировать, так что к тому времени, когда Гэрет снова сможет водить машину, в его услугах уже никто не будет нуждаться.
— Понимаю.
— Не знаю, можете ли вы тут что-нибудь предпринять, но…
— Да, можем. Скажите мне, Райаннон: вы собираетесь завтра в город с восьмичасовым автобусом?
— Я? Нет, не собираюсь. Я уеду в Карвенай сегодня вечером. Я просто приехала забрать кое-что из дома. Подвернулась попутная машина, вот я и приехала. Честно говоря, мне сейчас следует быть в отеле, но…
— Отлично, — сказал он. — А то если бы вы вздумали поехать завтра с утренним автобусом, я бы посоветовал вам воздержаться.
— Почему? Разве что-нибудь?..
— Больше я ничего сказать не могу. Никому, кроме вас, я бы даже и этого не сказал. Но я знаю, что вы умеете быть немы как могила.
— Конечно, но мне любопытно.
— Честное слово, больше я вам ничего не могу сказать. Просто у нас есть кое-какой план, и мы собираемся привести его в исполнение завтра утром.
— Кто это вы? Вы и Гэрет?
— Гэрет, я и еще двое. Наша команда, скажем так. Видите, у нас тоже есть друзья, — не без гордости добавил он.
— Конечно. И я один из них. Разве я не сообщила вам сейчас весьма ценные сведения?
— Сообщили, моя радость, — сказал он. — И от этого я люблю вас еще сильнее, если только это возможно. Я был бы счастлив, если бы мог что-нибудь для вас сделать.
Райаннон, по-видимому, восприняла эти слова в точности так, как хотелось Роджеру, и, лукаво погрозив ему пальцем, пошла дальше. Игриво-легкомысленное настроение Роджера как рукой сняло: он решил отложить покупки и первым долгом сообщить полученные сведения Гэрету. Скользя, спотыкаясь, он со всех ног помчался к домику у подножия сланцевого отвала, где нашел Гэрета бесцельно сидящим у тлеющего камина, а мать — в ее неизменной качалке, терпеливо внимающую передаче по радио. У Гэрета был унылый вид — бездействие и скука начинали угнетать его, но, услышав о снегоочистителях, он сразу оживился.
„Надо сообщить Айво и Гито, — сказал он. — Пойду позвоню“.
„Я сейчас возвращаюсь в поселок. Могу позвонить“.
„Нет, мне надо самому поговорить с ними. Обождите, я сейчас обуюсь и пойду с вами“.
Они быстро спускались по заснеженному, бугристому склону. Кое-где Гэрет увязал в снегу выше колен.
„Работка им будет, — сказал он, — расчищать тут, хоть снегоочистителями, хоть как. Но расчистят, это уж точно“.
Гэрет стоял в телефонной будке, и лицо его раскраснелось от волнения. Он не мог держать трубку в правой руке: мешал гипс. Роджер наблюдал сквозь стекло, как он осторожно снял и положил трубку, не торопясь, аккуратно опустил монеты и поднес трубку к уху. Он молча поманил Роджера, предлагая зайти в будку и послушать разговор, но Роджер улыбнулся и отрицательно покачал головой. Для двоих в будке было слишком тесно, и он боялся задеть больную руку Гэрета. Стоя снаружи, он уловил несколько фраз:
