— А теперь я пойду.

Голос Райаннон вернул Роджера к действительности и ко всему грузу его тяжких нужд. Внезапно он понял, что не в силах перенести одиночества, — нет, только не сейчас; ему нужно ощутить хоть немного человеческого тепла, нужно хоть немного прийти в себя. А здесь, в этой часовне, примостившейся на скалистом уступе горы, куда доносятся лишь вздохи ветра из населенной друидами рощи внизу в лощине, здесь ему будет невыразимо одиноко.

— О, прошу вас, не уходите! — взмолился он. — Понимаете… я так благодарен вам за то, что вы помогли мне, показали эту часовню, и это, мне кажется, разрешит все мои проблемы, поскольку мне ведь нужно ненадолго… но если вы сейчас уйдете, все будет испорчено. Я хочу сказать…

— Что вы хотите сказать?

— Нет, ничего, просто… Мне сейчас очень нужно, чтобы кто-то был возле, чтобы я мог с кем-то поговорить, обсудить что-то. Клянусь богом, я не стану покушаться на вас: я далек от таких мыслей. — Он говорил вполне искренно. — Если я обоснуюсь здесь, мне надо протопить печку, просушить помещение, прибрать, подмести и приготовить себе еду, и все это необходимо сделать сегодня же. Завтра у меня уже не будет на это времени, да и не только завтра, но всю неделю. А я, правду сказать, так устал, так пал духом и, ну, в общем, как-то так выбит из колеи, что одному мне тут нипочем не управиться. Если вы уйдете и мне не с кем будет перемолвиться словом, я просто лягу — и пропади все пропадом!

Он, не таясь, взывал к ее состраданию. И ему стало легче, когда он это высказал. Теперь всякому притворству пришел конец: достоинство, самоуверенность — все личины были сброшены: он был бродяга и питался милостыней.

— Мне надо в церковь, — сказала Райаннон.

— Вы знаете, что это совсем не обязательно. Вы всегда можете сказать, что вас все еще мучила мигрень и вместо церкви вы пошли прогуляться в горы.

— Меня ждут дома к часу. Мама готовит праздничный обед.

— Ну, до часу еще времени много.

Райаннон глубже засунула руки в карманы своего элегантного пальто, пожала плечами, резко повернулась, взглянула Роджеру в глаза и рассмеялась.

— Ваша взяла. Я помогу вам тут обосноваться. Сделаю одно доброе дело на сегодняшний день.

— Не доброе дело, а серьезное нарушение закона, хотите вы сказать.

— О, это меня не пугает. Если нас арестуют, я просто скажу: вы пригласили меня сюда, а я была в полной уверенности, что вы арендуете эту часовню. И надеюсь, вы меня поддержите.

— Поддержу, — сказал он. Горячий прилив благодарности заставил его добавить: — Я поддержу вас всегда и во всем, что бы вы ни сделали. Вы мой самый лучший ДРУГ.

Уверившись, что она его не покинет, Роджер сразу ощутил прилив сил. Энергично и бесшумно он принялся за работу. Печурку надо было очистить от золы. Где тут ведро? Да вот оно и — какое чудесное открытие! — в бункере остатки антрацита: вполне достаточный запас, чтобы огонь в печурке продержался дня два-три. Ни лучины, ни старых газет для растопки не нашлось, но все это он притащит от миссис Пайлон-Джонс. Пора, сказал он, пойти туда и забрать свои пожитки.

— А как вы там управитесь? — спросила Райаннон. Она от нечего делать разглядывала холсты фрейлейн Инге, с коротким недоумевающим возгласом ставя их обратно один за другим к стене.

— Просто соберу все в охапку и потащу на своих, на двоих, — сказал он. — Придется пропутешествовать раз пять-шесть, но ведь не обязательно перетаскивать все сегодня. Половину вещей я могу запаковать и оставить там, а потом как-нибудь на неделе прихвачу по дороге. Сейчас мне понадобится только кое-что из продуктов, которыми я запасся на ближайшие дни. И кое-какие теплые вещи. Ну и, конечно, умывальные принадлежности, бритва. — Он загибал пальцы, перечисляя. — Еще хорошо бы грелку, а то здесь все здорово отсырело, но ее у меня нет.

— Я принесу вам грелку после обеда — мне ведь придется пойти домой поесть.

— Отлично, — сказал он, чувствуя себя необыкновенно спокойно и уверенно оттого, что она проявляет такое расположение и заботу. — Да, еще пару башмаков. И книжку — почитать на ночь. И молоко, если разносчик не забыл оставить. Вот, кажется, и все. А теперь я пошел. Вы меня дождетесь?

— Да, пожалуй, — сказала она. — Я пока немножко подмету здесь.

Она будет подметать? Райаннон? Что это с ней, что поднимается со дна ее души?

Подавив желание немного подразнить ее, Роджер поспешно вышел и прикрыл за собой тяжелую дверь.

На дворе разведрило, туман рассеялся; лишь кое-где еще висели последние клочья, да внизу долина была затянута холодной полупрозрачной дымкой. Быстро, на глазах очищаясь от туч, голубело небо, и уже сияло солнце. Волшебный день, неслыханно прекрасный! Быть может, он станет поворотным днем в его жизни? Бездомный изгой, раскинувший свой бивуак в заброшенной часовне, нарушитель закона, не вступает ли он в новую полосу жизни, где его ждет твердое благополучие, мирное существование, счастье, о котором он даже не смел мечтать? Роджер быстро зашагал по тропинке в сторону Лланкрвиса, потом приостановился на минуту и поглядел на горы, уходившие к горизонту, в глубь страны. Там на пиках лежал снег. Это белоснежное сверкание в вышине и зеленовато-коричневые тени внизу создавали впечатление призрачности, невесомости: сияющие массивы скал и снега плавали в промытом воздухе, словно эмблема рая.

Внезапно слух Роджера уловил тонкое жужжание крошечного керосинового двигателя. Он скользнул глазами вверх по склону горы. Ну, конечно, это Дилвин. Его худое напряженное лицо было закинуто к небу, в руках он держал прибор дистанционного управления с длинными усиками антенны, а над головой у него — его радость, его бесценная игрушка, его кумир, предмет такого же обожания, как Райаннон, его семидесятипятисантиметровая модель «Пайпер команче» четко выписывала круги в безоблачном полуденном небе.

Роджер с интересом следил за полетом модели. Ему импонировала возвышенная творческая одержимость Дилвина. Маленький аэроплан, деловито целеустремленный на фоне безбрежной синевы, казался ему восхитительно абсурдным. Роджер весело помахал юноше рукой. Но Дилвин не подал виду, что заметил его. Он, прищурившись, глядел вверх и, казалось, не видел ничего вокруг. Или — эта мысль внезапно поразила Роджера — быть может, это просто проявление враждебности открытое нежелание отвечать на его приветствие? Знал ли Дилвин, что Райаннон была с ним в часовне? Что она ждет его там, в той самой часовне, порога которой она не хотела переступить в дни, когда они с Дилвином детьми играли возле?

Что ж, тут уж ничего не поделаешь. Такой девушке, как Райаннон, суждено оставить след в жизни многих мужчин за эти несколько быстротечных лет, пока ее красота не увяла. И каждый урвет от этой красоты, что сможет.

Под морозным бодрящим солнцем Роджер зашагал в сторону дома миссис Пайлон-Джонс. В тот же миг тонкое жужжание мотора стихло, и, оглянувшись, он увидел, что игрушечная машина начала кругами спускаться к земле, повинуясь колдовской силе маленькой коробочки, которая притягивала ее к себе.

В доме миссис Пайлон-Джонс Роджер упаковал свои пожитки в полной тишине, которая казалась ему густой и вязкой, как каша. Может быть, миссис Пайлон-Джонс ушла на целый день из дома, чтобы избежать встречи с ним? Или, одетая, в пальто и в шляпе, лежит на постели? В любом случае их отношения было так же невозможно восстановить, как это разбитое стекло в окне, из которого сейчас тянуло свежим ветерком. И это напомнило Роджеру: надо захватить с собой газет, чтобы заткнуть другое разбитое стекло, там, в часовне. Или какую-нибудь тряпку — так, пожалуй, будет даже лучше. Пыльную тряпку. Он разыскал ее под раковиной, тщательно завернул и уложил в рюкзак. Потом не менее тщательно и осторожно упаковал почти полную бутылку джина, положив ее, чтобы не разбилась, между рубашками.

Наконец все было готово: самые необходимые предметы — в чемоданчике, еще кое-что — в рюкзаке, который он повесил через плечо. Все остальное, тоже аккуратно упакованное, — в большом чемодане; он заберет его потом, когда будет проезжать в автобусе мимо. Ну, с этим покончено. Миссис Пайлон-Джонс может спокойно ждать лета и появления новых курортников.