— Вы сами говорите, что это смешно, — подхватил мистер Йоло Джонс. Он произнес: «сми-ши-но». — А теперь извините меня, пожалуйста.
Роджер вышел из гостиной в холл. Мистер Йоло Джонс следовал за ним по пятам. Когда они подошли к двери на улицу, Роджер открыл ее, но, вместо того чтобы выйти, вдруг круто повернулся и встал перед мистером Йоло Джонсом в тускло освещенном проходе.
— Ну чего вы боитесь? — внезапно спросил он.
— Моя жена…
— Ваша жена тут ни при чем. Когда она была там, в магазине, ей и в голову не пришло чего-то бояться. Это вы велели ей молчать и это вы мешаете мне встретиться с ней из страха, как бы она не сказала чего-нибудь лишнего. Но почему не сказать прямо? Кто-то пытается сделать мою жизнь здесь невыносимой. И эти люди пустили слух, что не рекомендуется иметь дело со мной. Неужели это так? И что будет, если вы мне поможете? Физическая расправа? Конечно же, нет. В деревне люди запоминают лица. Нельзя ухлопать человека и исчезнуть, нырнув в проулок, здесь — нельзя. Тогда в чем же дело?
— Я ничего не намерен с вами обсуждать, — заявил мистер Йоло Джонс.
С этими словами он, словно змея, вдруг сделал бросок вперед и своими маленькими сухими ручками толкнул Роджера. Тот вылетел на крыльцо и в ту же секунду услышал, как за его спиной захлопнулась дверь.
Роджер повернулся в сторону Лланкрвиса и, не оборачиваясь, двинулся в обратный путь вверх по горе.
Порой среди всех этих событий Роджер вспоминал о Дженни. Ему больно было вспоминать о ней, и он всячески старался этого избегать. Но, видимо, она прочно вошла в его жизнь. Точно он сидел в комнате, которая своей формой напоминала букву «Г», и знал, что Дженни тоже тут сидит, в той части комнаты, что скрыта от его взора, — сидит, не двигаясь, и потому не попадает в поле его зрения. Очень часто, когда он вместе с Гэретом дожидался в автобусе на площади Карвеная, пока они двинутся в путь, у него возникало ощущение, что вот сейчас появится Дженни — серьезная, быть может, в очках, — поднимется по ступенькам и сядет к ним в автобус. Это была конечно, чистая фантазия, но он не мог от нее избавиться. Однажды он шел через площадь, и ему вдруг показалось, что Дженни зашла в магазин возле замка; он ринулся за ней, сам удивляясь своей стремительности и проворству, ноги словно несли его сами собой. Но, войдя в магазин, он обнаружил, что это была вовсе не Дженни, а какая-то девушка в плаще, похожем на тот, в котором он видел Дженни. Когда она машинально повернулась к нему, притянутая его пристальным взглядом, он увидел совсем незнакомое лицо. Роджер двинулся назад, ноги его сразу обмякли, и он с трудом передвигал их. Разочарование его было столь сильно, что это поразило его. Дженни явно нужна ему — возможно, он даже любит ее, а если нет, то наверняка полюбил бы, если бы обстоятельства позволили им соединиться. Он пытался обмануть свои чувства, думая о Райаннон, занимаясь этой своеобразной мастурбацией. Но нужна-то ему была Дженни.
В течение всего этого дня ее лицо неотступно стояло перед ним; большие темные глаза внимательно глядели на него из-под густой челки волос. К вечеру он не выдержал. Приехав в город с семичасовым рейсом, он сказал Гэрету, что не вернется к десятичасовому. Гэрет со своим обычным безразличием к делам Роджера только кивнул в ответ. Роджер быстро зашагал прочь. Избавиться от разочарования можно было только с помощью вина — во всяком случае, это была единственная, оставшаяся у него возможность. Если бы в Карвенае был публичный дом, он отправился бы туда. Но, если таковой и существовал, ему ничего не было об этом известно. Алкоголь — и притом побольше — оставался единственным утешением. Он прогонит образ Дженни волной перебродившего хмеля.
У Марио было пусто и скучно. Никого из знакомых там не оказалось, и сам Марио был в довольно мрачном настроении, открывал рот, лишь когда его о чем-то спрашивали, и яростно начищал стаканы. Роджер быстро выпил свою порцию пива и двинулся в следующую пивную, потом в следующую, потом еще в следующую. Пошел тихий, но упорный дождь, а на Роджере было лишь тонкое пальто. Таким образом, пивные, до которых было больше пяти минут хода, отпадали. Роджер обошел все заведения в центре города, опрокидывая кружку за кружкой, — и все безуспешно. Походка у него стала чуть менее твердой, но голова оставалась ясной, и мрачное настроение, равно как и неотступно преследовавшее его сознание своей ущемленности, не исчезало. Не исчез, впрочем, и образ Дженни — он стал лишь ярче и как бы объемнее. А, черт! Должно быть, он влюбился в эту женщину. Глупости, глупости, он давно прошел через это — влюбленность принадлежит поре юности, как шоколадный крем и Шопен. Тут дело обстояло куда серьезнее: перед ним было нечто подлинное, настоящее и животворное, и эта женщина могла бы принадлежать ему, но не принадлежала. А, пропади она пропадом, и пропади пропадом ее муж, этот надутый болтун, с которым она из робости и ограниченности своих взглядов не решается расстаться!
Он вышел из последней, расположенной в этом районе пивной — тесной коробки, пропитанной табачным перегаром, — и остановился под дождем. А теперь куда? Домой? О господи, нет, конечно. Он повесится там, на этом голом склоне, где гуляет ветер и где перед его глазами будут лишь псевдообставленные комнаты его псевдодома — квартиры, которую миссис Пайлон-Джонс сдает на лето отдыхающим. Он дошел до точки. И впервые понял, как люди могут умереть от того, что они несчастны и разочарованы в жизни.
Но тогда лучше уж умереть от пьянства. Оставалось одно место, куда он еще не заходил, — отель «Палас». Роджер порылся в кармане, вытащил банальный галстук и, повязывая его на ходу, под глумившимся над ним дождем направился к отелю. Это было рискованное предприятие: он ведь мог встретить там Дональда Фишера или какое-нибудь другое, не менее ядовитое насекомое, даже Туайфорда — чтоб ему сдохнуть. А впрочем, может, это не так уж и плохо. Почему бы не устроить драку с Туайфордом: нанести ему серьезное увечье, отсидеть три месяца в тюрьме — это было бы даже интересно. Во всяком случае, куда лучше этой мертвечины, этого мучительного застоя.
Нетвердо ступая, он поднялся по ступенькам «Паласа». По счастью, у него было с собой достаточно денег: в этот день он снял со счета еще пачку банкнот, и теперь его банковский счет был при последнем издыхании. Ввалившись в холл, Роджер взглянул в сторону портье. Райаннон там не было. На ее месте сидела гораздо менее привлекательная девушка. Уже повезло! Да и Дональда Фишера в баре не оказалось, как и Туайфорда или кого-либо из знакомых, — значит, еще раз повезло. Лишь несколько ничем не примечательных личностей сидели по углам. Значит, можно не разговаривать — просто пить, пить, пить, а если он переберет настолько, что не в состоянии будет добраться до дома, он подойдет к портье и попросит эту непривлекательную девушку дать ему номер.
А все-таки следовало бы открыть в Карвенае публичный дом! Странно, что такая простая и благая мысль не пришла в голову городскому совету.
В баре официантов что-то не было видно, поэтому Роджер направился к стойке и попросил двойную порцию виски. И бармен в короткой куртке, и мягкое освещение, и даже то, как стояли бутылки на полках, — все живо напомнило Роджеру тот вечер, когда он впервые встретил Дженни. Она стояла вон там, на ковре, и мужественно и безрадостно потягивала херес, с трудом вынося общество подвыпивших друзей своего мужа. Вся сцена воскресла перед ним: бледное, хмурое лицо Дженни, уверенно поблескивающие очки Туайфорда, Дональд Фишер, точно автомат, заученно склоняющий потную лысину к собеседнику. Роджеру казалось, что он слышит густой раскатистый бас Брайанта. О господи, что за компания!
Роджер выбрал свободный стул и со стаканом в руке направился к нему; в этот момент в бар вошли четверо и сели за столик неподалеку. Мягкое кресло и выпитое виски несколько ослабили напряжение, владевшее Роджером, и он принялся наблюдать за этой четверкой — тремя мужчинами и дамой. Двое мужчин были молодые и ничем не примечательные, если не считать того, с каким почтением они относились к третьему, мужчине лет сорока с небольшим. Он был худой и длинный, и все в нем было худое и длинное, включая лицо, над которым вздымался вьющийся каштановый хохолок, отчего в фас он очень походил на петуха — только нос у него был не клювообразный, а длинный и острый. Черные, близко посаженные друг к другу глаза смотрели настороженно. Однако внимание Роджера привлекла не столько внешность этого мужчины, сколько его отношение к даме. Она несомненно была его женой — ведь сразу видно, когда люди давно привыкли друг к другу, — и в то же время он был явно влюблен в нее и гордился ею. Он посадил ее на самое удобное место, подальше от сквозняка, терпеливо и внимательно выяснил, что бы ей хотелось выпить, и вообще всячески показывая, что ему приятно ухаживать за ней. Правда, Роджеру показалось, что она вовсе не нуждается в такой заботе. Это была крупная, дородная женщина, примерно тех же лет, что и муж, веселая, непритязательно красивая, со светлыми волосами, которым требовалась лишь самая скромная помощь химии, чтобы они приобрели нужный блеск, каким они и отливали сейчас под электрическим светом.
