— Ну, как вам живется у миссис Пайлон-Джонс? Уютно устроились, не так ли?

У Роджера на минуту возникло желание рассказать Гэрету про малиновую краску, но он решил промолчать. Дорога делала развилку неподалеку от дома миссис Пайлон-Джонс, и автобус не проезжал мимо, так что Гэрет не мог сам увидеть разукрашенную дверь. Слух об этом рано или поздно, несомненно, дойдет до него, но от других. Достаточно Гэрету и своих забот, не к чему перегружать его еще и собственными мелкими неприятностями.

— О, прекрасно, — сказал Роджер. — Я уже чувствую себя в Лланкрвисе как дома.

Это было, конечно, весьма громко сказано, и Роджер понял это, лишь только произнес фразу. Если бы он чувствовал себя в Лланкрвисе как дома, значит, он был бы одним из односельчан Гэрета, а ведь он лишь смутно представлял себе, в какой части поселка живет Гэрет, и, конечно, не мог бы указать его дом. По окончании трудового дня Гэрет просто исчезал в направлении верхней части поселка, где на террасах стояли самые маленькие домики. Роджер предполагал, что Гэрет живет один, но опять-таки это была лишь догадка. У Гэрета вполне могла быть жена и шестеро детей.

— Что ж, в Лланкрвисе можно жить, когда привыкнешь, — заметил Гэрет. — Я знаю людей, которые считают, что они нигде больше жить не могут. Я-то сам никогда не пробовал. Но людей точно притягивают эти места. Возьмите миссис Аркрайт.

Роджер кивнул. Миссис Аркрайт почти ежедневно ездила на автобусе и при этом всегда громко ворчала, то и дело вплетая в свою воркотню такие слова, как: «корпорация», «сбор отбросов», «скандал» и «когда был жив Хьюберт».

— Ее муж был оптовым торговцем в Англии, — сказал Гэрет так, точно Англия — крошечная область, не имеющая административного деления. — Он приезжал сюда со студенческих лет — сначала на каникулы, потом в отпуск. Приезжал в один из наших поселков и жил тут, а когда женился на ней, то стал привозить и ее с собой. Долгие годы они приезжали сюда каждое лето. А когда ему стукнуло шестьдесят, он решил, что сколотил достаточно денег, продал свое бакалейное дело и построил для них двоих этот славный домик. А потом он умер. — Гэрет издал короткий скрипучий смешок. — Она-то проживет еще лет тридцать. Она не намного была моложе его, но гораздо крепче. А места эти любил он — не она.

— Почему же она не выдернет колышки и не вернется восвояси?

— Не может, — безразличным тоном сказал Гэрет. Его интерес к миссис Аркрайт вдруг иссяк. Словно ища о чем бы еще поговорить, он глянул поверх придорожной стены. — Худо с этой овцой, — сказал он. — Нельзя допускать, чтоб овца так хромала. Хью, видно, просто не понимает, что делает.

— А вы понимаете в овцах? — спросил Роджер.

Гэрет снова сухо хмыкнул.

— Провел с ними немало времени, — сказал он. Но по своему обыкновению не уточнил, чем же он при этом занимался.

Приподняв капот, Гэрет посмотрел на двигатель.

— Этот генератор долго не протянет, — сказал он. — Я слышал, что возле Портмадока разбирают парочку автобусов. Надо будет поехать туда в воскресенье. Может, удастся добыть генератор, в котором еще есть немного жизни.

— М-м, — произнес Роджер, не очень вслушивавшийся в его слова. Он не видел оснований поддерживать вежливый разговор с человеком, в такой мере застегнутым на все пуговицы, как Гэрет. Поэтому, прислонившись к автобусу, он принялся думать о Дженни. Славная она женщина. Если бы она встретилась ему, когда была одна, он бы не прогадал, женившись на ней. Женитьба. Дом. Женщина, постоянно находящаяся рядом. Как-то он не мог себе этого представить. Может быть, все-таки стоит хорошенько постараться и оторвать Дженни от мужа. А потом жениться на ней? Ну, а как быть с детьми? Достаточно ли он любит детей, чтобы взять двух чужих ребятишек? Возможно. Во всяком случае, Дженни тогда была бы счастлива. Вот вам еще одна загадка. В жизни, казалось, было так мало простого и свободного от сложностей. И чтобы дать мозгу хоть немного отдохнуть, он принялся, пока Гэрет возился с генератором, думать о приятном.

— А где живет Райаннон? — вдруг спросил он, обращаясь к согбенной спине Гэрета.

— Да тут, неподалеку, — сказал Гэрет. Он поковырял в генераторе отверткой. — Похоже, от него уже толку не будет.

Через несколько дней Роджер обнаружил, где живет Райаннон. Как-то вечером он пошел за ней следом, держась вдоль стены и не выпуская из виду ярко-зеленого пятна ее дорогого замшевого пальто, которое словно светилось в густых сумерках и одновременно манило и отпугивало его. Они прошли центр поселка, миновали гроздь муниципальных домов и прошагали еще ярдов пятьсот по горному склону, как вдруг, к его великому изумлению, она открыла калитку и вошла в домик, на который он обращал уже внимание во время своих одиноких прогулок по утрам. Домик был старый. Как и большинство домов за чертой поселка, он еще больше — пожалуй, на несколько столетий — отстал от моды, чем викторианские дома, стоявшие на террасах, — самые старые здания в Лланкрвисе. Одноэтажный, с толстыми стенами, он прилепился к склону горы, прячась за двойной баррикадой побеленной стены и колючей изгороди, готовый выдержать самую неистовую бурю, какая может налететь с Ирландского моря. Как и прочие одноэтажные дома, он принадлежал в свое время какому-то мелкому землевладельцу, и небольшие сарайчики и хлева были пристроены к нему, образуя одну сплошную линию, так что люди и животные открыто жили под одной крышей, как в старых швейцарских шале, с той лишь разницей, что здесь они располагались горизонтально, а не вертикально.

Прежде это была маленькая ферма. Теперь же хозяйствованию на таких крошечных участках пришел конец — даже здесь. Правда, куры еще были: Роджер видел, как они бродили вокруг, а потом вдруг замирали среди непрекращающегося квохтанья и, словно загипнотизированные, неподвижно глядели сквозь калитку на случайных прохожих. Но хлев уже превратили в гараж с аккуратно вставленными современными дверьми из нержавеющего металла. И вообще, все строения сверкали свежей побелкой и краской, в окнах висели искусно приподнятые кружевные занавески, а над всем этим возвышались две большие телевизионные антенны.

Да, перемены пришли и сюда. Но домик по-прежнему оставался деревенским домиком и по-прежнему стоял на горном склоне за своей баррикадой из живой изгороди и стены, куры по-прежнему клевали и квохтали, прогуливаясь вокруг; вполне возможно, что и ванны здесь не было, — во всяком случае, аккуратно побеленная ty bach[17] чинно стояла по другую сторону узкого двора. Ничего не понимая, Роджер вернулся в поселок. Райаннон никак не вписывалась у него в эту картину. Там, в отеле, среди мягких ковров и прикрытых абажурами ламп она бесспорно казалась существом из la dolci vita[18]. Неужели она выросла в этом длинном доме, за этими толстыми крепкими стенами, так близко к голой земле?! Неужели ребенком она сидела на дворе среди кур, прыгала по этим склонам, бродила босая по сверкающим ручьям? И неужели ее породила какая-нибудь безвкусная, исправно ходящая к мессе пара?

Удивляло Роджера не то, что Райаннон, с ее ослепительной красотой в столь безукоризненной упаковке, происходила из таких мест, но то, что она по-прежнему приезжала сюда, по-прежнему считала это своим домом. Какого черта, почему? Из-за дешевизны? Он презрительно фыркнул. Такой девушке нет нужды экономить. Если бы она захотела иметь квартиру в любом городе, да и не только в городе, а в любой столице мира, — желающих платить за нее она бы мигом нашла.

Но быть может, она слишком щепетильна и не желает принимать деньги, не желает вступать в аморальные отношения. Нет, едва ли. В ней было что-то такое — как бы это лучше выразиться? — она казалась такой опытной. Наверняка бывалой. Но может быть, он и ошибается. Может быть, одежда и косметика делают ее такой. Нетронутая деревенская девушка? И она вполне удовлетворится, выйдя через годик-другой замуж за какого-нибудь Дилвина, который будет спокойно и неизменно обожать ее и заниматься своим авиамоделированием? Нет, в это он тоже не мог поверить.