Вселял ее в город и в сад.

Полуночным ветром свистело,

И дрогло, и маялось всласть

Всё то, что сказать я хотела,

Могла бы, да не собралась.

Я слушала, — или, пожалуй,

Глядела, как рядом сидит

Один начинающий малый,

Алкатель, птенец-ненасыт.

Его торопливая шея

Тихонько тянулась к столу,

И, жаждою славы алея,

Всходило пятно на скулу.

1968

Памяти Анны Ахматовой

I

Единственный свой праздник

Не празднует она.

Стоят в обличьях разных

У гроба времена —

Одеты и обуты,

Стоят они над ней,

Сжимая атрибуты

Своих великих дней.

Один, подняв рукою

Две розы и стакан,

Коряво сжал другою

Две воблы и наган.

Другой — спортсмен безликий,

Телесный аппарат

С готовностью великой

На бой и на парад.

А третий — корку хлеба

Смакует, гастроном,

Пока затишье неба

Сочится в метроном.

Четвертый прошлым бредит,

Вселенский эрудит,

И важно слезы цедит,

И на себя глядит...

И молят о прощенье

У гроба времена.

Ну что же! Отпущенье

Дала бы им она —

Но их она невправе

Простить по доброте

В своей невольной славе,

В печатной немоте.

II

Отпевали в тот день поэтессу.

Неслучайно киношников, прессу,

Стукачей допустил сюда Бог...

Мы стояли в церковном приделе

И себя сознавали при деле —

На сквозном перекрестке эпох.

Хор твердил в это время сурово

"Упокой" через каждое слово,

Будто мертвого тела покой

Ненадежный еще, не такой...

Рядом древняя ныла старуха —

Дребезжала противно для слуха

Обо всех мертвецах на земле,

Как тоскливая муха в стекле,

И привычные слезы сочила,

И крестилась — как будто сучила

Возле душки незримую шерсть.

Мне она деловито-уныло

Прожужжала: "А сколько ей было?"

Я ответила: — Семьдесят шесть.

И она, машинально рыдая,

Прошептала: "Еще молодая!"

Я подумала: так ведь и есть.

1966

Ученику

                                             Д.Б.

Рифма, ритм — пустой процент.

Стих, привольно сочиненный,

Должен свой иметь акцент,

Выхлоп интонационный,

Привкус, метку, свой звучок,

Свой-пресвой, не как у тыщи, —

Блока ледяной зрачок

Или Пушкина губищи...

Пусть уродливый весьма,

С неприятной пусть окраской...

Без него полет письма —

Плавность кисти каллиграфской,

Афоризмы — лишь нули,

Цирк метафор — не дороже...

Ты без метки — Натали,

Что стихи писала тоже.

Несказуем этот знак.

Объяснять и не дерзаю.

Жди его — не знаю, как.

И дождись — а как, не знаю.

Так-то, значит, поджидай:

Может, лыко встанет в строфы

После (Бог тебе не дай)

Горя или катастрофы!..

Млеком горьким на лугу

Римлян потчует волчица.

Научить я не могу,

Но — ты можешь научиться.

1992

Моление о птице

Просыпаюсь на рассвете — не последнее ли утро?

Хлеб на досочке кромсаю — не последний ли кусок?

Не последняя ли птица небывало и немудро

Хочет вылететь наружу и колотится в висок?

Господи, не жаль мне хлеба — Твоего ли, моего ли —

Всколосишь еще Ты ниву, заведешь еще квашню,

Дашь к еде благословенье и поделишь хлеб на доли...

Кто-нибудь его оценит, коли я не оценю.

Господи, не жаль мне утра, — миллионы раз — и больше —

Ты пошлешь кому-то утро в Питер, в Токио, в Париж...

Жалко только эту птицу, — ибо в точности такой же

Никогда ни в ком не будет: даже Ты не повторишь!

1995

Льву Мочалову

А жил ты где-то очень рядом —

Недалеко-недалеко.

Тебе и мне носили на дом

Из гастронома молоко,

И хлеб из одного фургона

Нам доставался по утрам,

И небо одного района

В зрачки заглядывало нам.

А я носила платья мамы

С плечами чуть не в пять вершков,

И довоенные панамы,

И важность первых каблуков,

А я шепталась по скамейкам

И целовалась у ворот,

И дом твой знала только мельком —

Там был трамвайный поворот.

А в парке было всё, что надо, —

Шаги и смех невдалеке,

Скамья, безветрие, прохлада,