Наступила так называемая многозначительная тишина.

Ну ясно, теперь-тоя все понимаю.

А что я мог сказать тогда? Тогда это казалось самым разумным решением. То есть это просто было самым разумным решением.

– Школьный зал, – сказал я Т.С. Давстону. – Можно снять школьный зал.

Если быя только так сказал. Но нет.

– Вечеринка здесь? – сказал Т.С. Давстон. – В твоемдоме?

– Самое разумное решение, – сказал я.

– Сначала надо бы спросить родителей.

– Они уехали, и их не будет до полуночи.

– Тогда решено. – Т.С. Давстон поднялся с дивана, пожал мне руку, подошел к входной двери и свистнул. И сразу же в дом хлынул поток парней, которых я никогда не встречал, нагруженных ящиками с пивом, коробками с едой и настоящим проигрывателем с пластинками.

В дом, из дома, снова в дом – они двигались, как хорошо тренированные рабочие. Т.С. Давстон знакомил меня с ними, когда они пролетали мимо.

– Джим Пули, – говорил он. – А это Джон Омолли, а это Архикороль, а там – Малыш Дейв.

– Где? – спросил я.

– Здесь, внизу, – ответил Малыш Дейв.

– А, привет. Они без костюмов! – шепнул я Т.С. Давстону.

– Ты тоже.

Это была правда. И в этом была вся проблема. Если вечеринка будет в моем доме, каким образом я смогу сделать так, чтобы мой театральный выход произведет наибольшее впечатление?

– Может, тебе лучше переодеться? – спросил Т.С. Давстон.

– Да, но… ведь…

– Слушай, – сказал Т.С. Давстон. – Ты – хозяин вечеринки, и я думаю, у тебя должен быть шанс произвести впечатление своим появлением.

– Я как раз об этом и думал.

– Тогда иди наверх, к себе, и приготовься. А я здесь займусь подготовкой, и когда все придут, я поднимусь к тебе, и тогда ты произведешь действительносильное впечатление. Как тебе такой план?

– Отлично, – сказал я. – Ты настоящий друг.

– Я знаю. – Т.С. Давстон отодвинул меня в сторону.

– Сигареты на кухню, – сказал он одному из своих подсобных рабочих. – Там я устрою свою лавочку.

И я поднялся к себе.

Мне не понадобилось много времени, чтобы приготовиться. Я опробовал несколько живописных поз перед большим зеркалом и уселся на кровать, прислушиваясь к тому, что происходило внизу.

Снизу всплывали звуки, срывающиеся с пластов новейших подростковых вокально-инструментальных ансамблей, которые вертелись на проигрывателе со скоростью сорок пять оборотов в минуту.

И хотя тогда я этого не понимал, в этот момент я творил историю. Видите ли, в пятидесятые годы такого понятия, как «подростковая вечеринка», просто не существовало. Парней призывали в армию в тринадцать лет и не выпускали в народ, пока им не исполнялось двадцать. А в это время их уже считали ответственными гражданами.

Мое поколение, появившееся в результате демографического взрыва после войны, на год опоздало к призыву, и теперь, когда у нас еще никогда не было настолько хороших продуктов и всего прочего, мы буквально изобрели подростковую вечеринку.

Кроме того (о чем я не догадывался), вечеринка в моем доме стала самой первойподростковой вечеринкой. Той, которая стала образцом для подражания всем остальным подростковым вечеринкам.

Так что в этом отношении, я думаю, мне есть за что благодарить Т.С. Давстона. И хотя он все-таки взорвал мою собаку, он же потом извинился.

Я сидел на кровати и возбуждался все больше и больше.

Через час или около того я начал волноваться. В комнате висел сигаретный дым, поднимающийся из кухни, звуки разгульного веселья становились все громче, а Т.С. Давстон все еще не шел за мной.

Я понял, что он ждет подходящего момента. То есть дожидается, пока соберется весь народ.

Около девяти я начал подозревать неладное. Дожидаться подходящего момента – это, конечно, хорошо, но так я пропущу собственную вечеринку, и, кроме того, я был почти уверен, что слышал, как внизу что-то разбилось. И не раз. Как будто что-то уронили. Я просто не мог больше ждать.

Было почти десять часов, когда ко мне постучали. В комнате уже было столько дыма, что я едва мог разглядеть дверь. Я добрался до двери и распахнул ее настежь.

На лестнице стоял Джон Омолли в обнимку с юной девицей. Я радостно ухмыльнулся. Омолли был одет Парнеллом, а девица – миссис О’Ши.

Видимо, я произвел действительно большое впечатление, особенно в клубах дыма, вырвавшихся из комнаты вслед за мной, и все такое. Девица завизжала, а Омолли отпрянул назад, мелко крестясь.

– А где Т.С. Давстон? – спросил я.

Омолли несколько судорожно показал куда-то в направлении кухни.

Я пожал плечами. Больше ждать было невозможно. Я шел вниз, и все тут.

А вниз пройти было не так-то просто. Вся лестница была занята целующимися парочками. Я пробирался между ними – или поверх них – повторяя: «Извините…» и «Простите, пожалуйста!» В нашей маленькой гостиной было столько народу, что мне пришлось буквально проталкиваться вперед. Входная дверь была открыта, и я увидел, что в садике, да и на улице перед домом, тоже полно гостей. Я протиснулся в переднюю, отведенную для танцев, и попытался – без всякого успеха – добиться, чтобы меня услышали. Проигрыватель играл слишком громко, и никто не обратил на меня ни малейшего внимания.

Должен признаться, что я уже был сыт всем этим по горло. То есть – действительно сыт по горло. Я заорал «Эй!» со всей мочи, и в этот самый момент пластинка закончилась, и я понял, что мне удалось обратить на себя внимание абсолютно всех присутствующих.

Они все повернулись ко мне, и они все уставились на меня, и они все завизжали. Ну, то есть девчонки завизжали. Парни издали другой звук – словно задохнулись от ужаса. Слабак Поль Мейсон, с которым мы вместе учились в Амбаре, и кто – смешно сказать – пришел одетый, как большой прыщ, свалился в обморок. А потом началось общее смятение, толкание, и попытки вообще броситься вон из дома.

Я не заметил, что Т.С. Давстон тоже был там. Впрочем, его костюм был столь убедителен, что я бы его все равно не узнал. Нет, он был одет совсем не как Парнелл. Он был одет как Ласло Вудбайн, частный сыщик: длинное пальто, широполая шляпа, и шланг от пылесоса. Он сделал шаг вперед и осмотрел меня с головы до ног. Я ухмыльнулся, и сказал:

– Ну, как тебе?

Т.С. Давстон протянул руку, дотронулся пальцем до моей щеки, поднес палец к носу и понюхал.

– Это кетчуп, – сказал он. А потом, повернувшись к безмолвной толпе, продолжил: – Все нормально, это просто кетчуп. А потом, повернувшись ко мне, спросил:

– Что это тебе, мать твою, в голову пришло? Вваливаешься сюда, голова вся в кетчупе – ты мне так всех гостей распугаешь!

– Ты же сам сказал, чтобы костюм был стильный.

– И ты нарядился бутылкой кетчупа?

– Нет, – сказал я. – Президентом Кеннеди.

А вот потом я действительно разозлился. Ну то есть страшно разозлился. Ну то есть выглядело это просто по-свински. Т.С. Давстон схватил меня за шиворот и выволок из комнаты. В этом лишенном изящества положении он дотащил меня до кухни, засунул мне голову в мойку и включил краны. Смыв весь кетчуп с волос и лица, он поставил меня прямо, сунул мне в руки кухонное полотенце, и обозвал меня уродом.

– За что? – поразился я. – За что?

– За то, что ты явился, одетый как мертвец, урод.

– Ты тоже явился одетый, как мертвец, – я стукнул себя кулаком в грудь. – И этот Джон Омолли – он пришел, как Парнелл, а он тоже мертвец, и…

Т.С. Давстон оборвал меня.

– Я собирался сказать, что ты явился, как мертвец, до того, как я смог все подготовить – так, чтобы представить тебя, как нужно. Я знал, что ты придешь, как Кеннеди, я видел, как ты утянул бутылку с кетчупом из кафе «Плюм», и сделал правильные выводы. Я собирался поставить пластинку со «Звездно-полосатым знаменем» – ну, этот американский гимн – и как будто выстрелить в тебя, когда ты будешь спускаться с лестницы. А теперь ты все облажал.