Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Надь порывисто встает и подходит к окну, будто проверить, не дует ли, плотно ли прилегает к раме картон, маскирующий свет. Маргит следит за отцом опечаленным взглядом.

Короче говоря, Надь собрался уехать с дочерью и сыном обратно в Америку. Может быть, навсегда… Но началась эта война, Дьюлу забрали на фронт…

Маргит глазами указывает нам на лубочную картину в багетной рамке. На ней изображен пышный венгерский гусар в голубом ментике со шнурками, в красных узких галифе и в сапогах со шпорами. Он лихо скачет на коне, с саблей наголо. В том месте, где у гусара голова, наклеено вырезанное из фотографии лицо молодого человека с торчащими, как у Надь, усами. Глаза его смотрят не туда, куда бежит конь, да и выражение лица вовсе не соответствует воинственной позе.

Вот уже год, как о нем ничего не слышно. Последнее письмо Дьюла прислал из-под Воронежа. Зачем он там очутился? Что он там потерял? А в это время тыловые нилаши, вроде студентика Ласло, только и делали, что помогали немцам грабить народ. Они отобрали у Надь свиней, корову и выгребли из амбара все зерно. Теперь нечем сеять. Спасения ждать неоткуда…

— Как неоткуда? — восклицает Маргит и смотрит на нас загоревшимися глазами.

Неловким движением Надь поворачивается от окна к дочери, глаза их встречаются. Подобие улыбки появляется на его обрюзгшем лице, и в изменившемся голосе явственно слышатся теплые, миролюбивые нотки.

— Пусть хотя бы наши дети будут счастливы, — говорит он тихо и переводит уповающий взгляд на Мадонну с сердцем, пронзенным семью мечами.

Кажется, он теперь хорошо понял Маргит и разделяет ее веселую уверенность в завтрашнем дне, но не хочет сознаться в этом из гордости. Однако предчувствие чего-то нового, настоящего, большого отражается в его глазах так же заметно, как звезды отражаются в водах.

ЗАМОК МАЙК

Среди невысоких округлых гор, укутанных в сумрачные плащи хвойного леса, высится серая квадратная башня уединенного замка Майк. Он расположен у нашего переднего края обороны, в нем остались хозяева, и это придает ему особую занимательность.

Обитаемый феодальный замок! Нигде, кроме Венгрии, такого, пожалуй, уже больше не встретишь.

Торопливо прохожу с переводчиком по дамбе, обстреливаемой немецкой артиллерией. На пруду, покрытом ослепительно чистым снегом с лиловыми тенями леса, чернеют круглые проруби.

В конце дамбы притаилась среди елей часовня — ажурно-легкая, вся устремленная ввысь. А внутри нее тяжелые дубовые скамьи, мраморные колонны, урны, аляповатые распятия и ангелы, толстые свечи и вазы с искусственными розами. Часовня призвана как будто создавать у посетителей молитвенно-почтительное настроение перед входом в замок. За ней — аллея вдоль стены темножелтого, с виду монастырского, здания. Стена глухая, только на уровне верхушек деревьев видны узкие окна второго этажа.

Столетние дубы переплетаются с липами, глухо шуршащими неопавшими листьями. Серебрится ольха. Буки словно дымятся в красноватом цвету — Столько еще на них красно-бурых свернувшихся в трубочку листьев. Повсюду засохшие деревья, заросли кустарника. Непонятно: что это — лес, слегка разделанный под парк, или парк так одичал. У ворот два каменных монаха в длинных сутанах с капюшонами. В орбиты их глаз набился снег. У одного в руке макет собора, у другого — развернутый свиток молитвы. Барельеф над аркой — геральдический щит на фоне трех гор, увенчанный двойным крестом и короной в венке из листьев — видимо, фамильный герб владельцев замка.

Зато во дворе — вовсе не по-средневековому, а как в английском саду. Высокая самша ровно подстрижена и кажется зеленовато-коричневой стенкой, а подрезанные елки похожи на пирамидки, основанием лежащие на земле, и ни одна не выходит из строя аллеи.

По сторонам одноэтажные каменные домики. Они совершенно одинаковы, но у каждого свой особый лепной герб над входом. Щит на круглом знамени с кистями. Крылатый лев с клювом вместо пасти и с кривым мечом в лапах. Волк с козьей головой, украшенной короной. На гербе с башенными зубцами и крестом латинская надпись:

«О, вы все, проходящие через жизнь, смотрите на мое горе и утешайтесь в своем. Эстерхази Имре, MDCCLVI»[8].

В домиках пусто. Их обитатели, наверно, нашли себе утешение где-то в другом месте.

Посреди двора стоит, густо увитая плюшем, та самая башня, которая видна издали. Крутой винтовой лесенкой, сначала каменной, потом деревянной, поднимаюсь под черепичную крышу на колокольню и здесь встречаю командира стрелкового полка подполковника Пузыревского. Он сидит в мягком кресле у слухового окна и в стереотрубу наблюдает за немецкими позициями по ту сторону заросшей камышом речки и за селом Кернье.

— Странно! — говорит он, вставая. — Как ночь, так у них шум. А днем ничего не увидишь. И этот замок мне кажется весьма подозрительным. Вчера капитан Юзбашев случайно нашел кодированную карту с клетками и шесть радиоприемников. А сегодня наш агитатор Борода обнаружил еще один приемник, очень занятный. Работает без антенны. Кстати, у вас есть переводчик? Необходимо поговорить с хозяйкой. Непонятно мне, что здесь за люди…

Спускаемся с башни. Проходим заполненный обозом меньший двор, образуемый крыльями здания, построенного по форме широкой буквы П. Стены покрыты плющем, словно зелеными обоями. Над главным входом свисают большие оленьи рога, под ними надпись на бронзе:

«Императорский олень. Эрцгерцог Иозеф».

Из низкого сводчатого вестибюля, густо увешанного по стенам оленьими рогами и гравюрами на охотничьи сюжеты, отходят коридоры.

Слева часовой, там штаб полка. Сворачиваем вправо. В коридоре и вовсе не видно стен из-за массы рогов и кабаньих клыков. На дубовых полированных щитках выгравированы имена охотников, указаны места и время охоты, вес добычи. Под чучелом кабаньей головы стоит:

«7.5.1880, Эстерхази Николаус, ревир Чаква́р, 115 кг.»

Последние даты — ноябрь 1944 года.

Пузыревский негромко стучит в крайнюю дверь с надписью:

«Вход без разрешения строго воспрещен. Комендант штаба старший лейтенант Ширишорин».

Щелкает ключ. Дверь открывает высокая, худощавая женщина с проседью в черных волосах, гладко зачесанных и собранных на затылке в пучок, со спокойными, чуть настороженными светлосерыми глазами.

Переводчик в изысканных французских выражениях просит извинить за беспокойство.

Кротко улыбаясь, она протягивает руку, с достоинством называет себя:

— Графиня Эстерхази Моника.

Через прихожую, заставленную тюками и дорожными сундуками, она ведет нас в свои комнаты. Окна в них наглухо завешаны шелковыми розовыми занавесями. В стенных канделябрах горят стеариновые свечи. Из-за горки чемоданов выходят двое пожилых людей, в дорожных костюмах и в шляпах, похожие на путешественников. Эстерхази представляет своего отца-графа и графиню-мать.

Меланхолически улыбаясь, она разрешает нам сесть и закурить. Понемногу завязывается разговор. Эстерхази охотно рассказывает о замке, о себе. Оживленно жестикулирует. У нее низкий, мужской голос.

— Наше имение называется «Майк», но почему так — неизвестно. Раньше здесь был монастырь итальянского монашеского ордена Командоли, основанный в 1720 году графом Эстерхази Иожефом. У монахов были кельи в тех маленьких домиках, которые вы видели в первом дворе. Сейчас там живет наша прислуга, но она куда-то разбрелась. Домики строили магнаты, отмечавшие их своими гербами. Император Иосиф II, сын Марии-Терезии, любивший проводить смелые реформы, велел выгнать из страны трутней-иезуитов и закрыть все их монастыри, в том числе и Майк. Теперь это имение принадлежит моему супругу, графу Эстерхази Морицу. К сожалению, его нет с нами. Правительство Салаши его арестовало и выслало в Германию — в какой-нибудь ужасный лагерь! — восклицает графиня со сдержанным отчаянием. — Вы знаете, кто такой Салаши?! Мог ли мой муж иметь с ним что-либо общее? Род Эстерхази один из самых знатнейших в Венгрии. Он известен с начала XI века. У нас в районе Вертэшских гор несколько именин. Самое крупное из них — Чаквар. Между прочим, вам интересно будет узнать: «Вертэш» в переводе — «кираса». Кажется, в XI веке венгры разбили закованных в латы немецких рыцарей. Чтобы легче было бежать, рыцари побросали свои щиты и кирасы. От множества брошенных ими в этих лесах кирас и вся местность получила название «Вертэшской». Я не знаю, правда ли это, но так говорит легенда… Наш дом в Чакваре гораздо обширнее и исторически интереснее, чем этот замок. Там сохранялось много семейных реликвий и между ними оригиналы писем сына Наполеона, герцога Рейхштадтского, к его другу, дипломату Эстерхази, деду моего супруга. К сожалению, все это погибло. Немцы совершенно разорили и разграбили Чаквар, где у них стоял штаб. Мой муж Эстерхази Мориц — народный депутат. В 1917 году он был председателем кабинета министров. У нас три сына и дочь. Сыновья в армии. А дочь — в Буде. Разрешите вас спросить, какое положение в Будапеште? Немцы все еще сопротивляются?

вернуться

8

1756 год

8
{"b":"237271","o":1}