– Пусть ваша баба станет так, чтобы я ее видела.

Конечно, замечания старшим делать не положено, но разве я виновата, что он так и не научил ее прилично себя вести?

– Диана, пожалуйста, – сказал он.

Женщина, пожав плечами, прошла вперед и стала, облокотившись о гладкую поверхность этой их чудно́й полки.

– Теперь можно? – покорно спросил он.

– Ну…

Это оказалась одна сплошная глупость – он спрашивал меня о вещах, которые знает каждый ребенок – что мы делаем, как живем, что положено или не положено, а я должна была отвечать – вопросы следовали один за другим, все быстрее, быстрее, я уже не успевала ворочать языком, как вдруг он сказал:

– Пожалуй, хватит.

– Вам что? – спросила я. – Больше делать нечего?

Нет – я была права, они точно не в себе. День в разгаре, а они, вместо того чтобы охотиться, готовить землю к весеннему севу или работать по дому, сидят в пустой комнате – два взрослых, здоровых человека – и занимаются такими глупостями!

Я уже хотела встать и спросить – отвезет ли он меня теперь домой, как вдруг окно осветилось и на нем замерцали какие-то разноцветные полосы.

Я сказала:

– Ну и ну!

Но он не обратил на меня внимания, а таращился на эти штуки, будто в этих мерцающих полосочках заключалось что-то очень важное.

– Кто был прав? – спросил он женщину.

Та неохотно ответила:

– Это еще ничего не доказывает.

– Ладно, – сказал он, – попробуем по-другому. Сейчас я задам синхронизацию в пределах альфа-ритмов и попробуем стимулировать пространственное воображение. Поглядишь, как пойдет…

Я недовольно сказала:

– Почему вы говорите непонятное?

Это же невежливо. Как будто я – просто предмет обстановки и они обсуждают, куда его поудобнее переставить…

Он сказал:

 – Прости. Сейчас я объясню. Видишь вот эти кнопки?

– Эти выступы?

– Ну да. Сейчас на экране сверху начнут падать объекты…

– Предметы?

 – Не совсем. Такие штуки с уголками. А ты, нажимая на кнопки, будешь укладывать их так, чтобы между ними не оставалось просветов. Вот посмотри.

Тут это окно замерцало как-то уж очень противно, и из верхнего его края начали валиться разноцветные штуковины. Он нажал на выступ и одна из этих штуковин повернулась в полете. Другая упала точнехонько на нее и затиснула ее в угол. Я сказала:

 – Ну и ну!

 – Видишь, – сказал он довольно, будто сделал невесть какое важное дело, – а следующую (сверху уже валилась третья) нужно повернуть вот так… Вот этой кнопкой можно крутить их влево, вот этой – вправо… Вот этой – двигать в один бок. Вот этой – в другой. Попробуешь?

Сначала эти штуки валились медленно, но потом все быстрее и быстрее – только успевай укладывать. От напряжения я даже язык прикусила. Да еще проклятое окно (он его назвал экраном) мерцало так, что меня начало мутить.

Наконец они начали валиться так быстро, что я не успевала переносить палец с одной кнопки на другую. Да ну их в самом деле!

Я встала и сказала:

– Хватит! Это же одна глупость.

Он не рассердился, только заметил:

– Я думал, ты раньше не выдержишь. Ну что там? – это он уже женщине.

Тут штуки перестали валиться с экрана и на нем выросли разноцветные столбики. Она тихонько сказала:

– Этого не может быть!

– По крайней мере по этому показателю она выдает верхнюю границу, – сказал он, – полагаю, по остальным будет не хуже.

Она пожала плечами.

– Тогда почему они…

Он вроде как сердито поглядел на нее и она замолчала.

Я сказала:

– Меня мутит. И голова кружится. Что вы со мной такое сделали?

– Ничего, – успокоил он, – это сейчас пройдет.

– Мне нужно наружу…

На самом деле мне вовсе не было так уж плохо – просто я хотела выбраться из этого Дома. Уж очень тут было неуютно.

Он сказал женщине:

– Выйди с ней.

Я опять не успела заметить, что они сделали для того, чтобы кусок стены разошелся в стороны, – снаружи было сумрачно и сыро, туман блуждал между слепыми стенами чужих домов, и, как всегда во время тумана, было очень тихо – лишь поблизости что-то равномерно гудело и ухало, точно билось огромное сердце.

Я спросила:

– Что это шумит?

– Моторы на энергостанции, – непонятно ответила женщина.

– Вы специально говорите так, чтобы я не могла понять.

– Да вовсе нет, – она помолчала, потом добавила: – Потом тебе будет легче. Ты же начала учиться. И ты очень способная.

– Начала учиться? Чему? Я что-то не заметила.

– И тем не менее, это так.

– И вы меня учите?

– Да.

– Почему меня? Почему не своих детей?

– У меня нет детей, – ответила она.

Так я и думала! Понятно, что ее приставили ко мне.

Больше-то она ни на что не годится. Наверное, ее скоро выгонят. Или обменяют.

Я спросила:

– А что такое дезин… фек… тировать?

Она почему-то смутилась.

Потом сказала:

 – Ну… понимаешь… у вас очень мало воды… поэтому…

 – А, – сообразила я. Могла бы и раньше сообразить – сама она была чистенькая, никакой грязи под ногтями, сами ногти гладкие, розовые… – А у вас правда много воды?

Она неохотно сказала:

– Достаточно.

Тут уж мне почему-то стало неловко.

 – Может, я умоюсь? Если вам не жаль воды?

 – Потом… – неопределенно ответила она. – После…

Улисс, стоя на пороге, окликнул нас:

– Ну что? – спросил он. – Продолжим?

Я удивилась.

– Разве это еще не все?

– Ну разумеется, нет, – сказал он. – Нам нужно было определить уровень твоих способностей, немножко подправить кое-что, чтобы ты быстрее обучалась – но с завтрашнего дня начнешь учиться писать.

– Чего?

– Научим тебя делать записи.

Я сказала:

– Вы все-таки ненормальные. Записи написаны не человеком. Это всем известно. Ни один человек так не сможет – чтобы все знаки были похожи друг на друга. И стояли так ровно.

– Большая часть великих книг, – сказал он, – сначала писалась от руки. Сама подумай, разве трудно воспроизвести какой-нибудь знак? Хотя бы углем на стене, если уж нет ничего другого!

– Может, и не трудно. Но кто этим будет заниматься? Да и зачем? В этом же нет никакого смысла!

– Ты ничем их не проймешь, – тихо сказала женщина, – сам видишь.

– У них все подчинено голой прагматике, – ответил он. – Но если освободить их от необходимости ежедневно бороться за выживание и чуть-чуть подтолкнуть…

– Может, стоит подождать – у группы Коменски тоже есть кое-какие соображения. Нам легче будет сориентироваться.

Он усмехнулся.

– Тебе все кажется, что это какая-то ужасная ошибка, а?

Она пожала плечами и промолчала.

Я сказала:

– Я хочу домой.

– Хорошо, – ответил он, – я сейчас тебя отвезу.

Тут я увидела, что лодка сама собой подплыла к Дому и остановилась у порога.

– Ты же уже ездила в ней, – сказал он, заметив, что я попятилась, – садись.

Я предпочла послушаться – иначе мне пришлось бы остаться здесь, а мне тут здорово не нравилось. Да и им я не очень доверяла – пока вроде они не сделали мне ничего плохого, но вдруг передумают? Где их вода, и течет ли у них горячая – сама по себе, как в Записях, я тоже не стала спрашивать.

– Почему она ходит сама, эта ваша лодка? – спросила я, устраиваясь на сиденье.

– В ней есть своего рода память, – ответил он. – В принципе, она и сама могла бы довезти тебя до дома, но я подумал, что одной тебе будет страшно.

На всякий случай я сказала:

– Как же!

– Чтобы построить такие машины, нужны знания определенного рода и довольно тонкие навыки. Но никаких хитростей тут нет.

– Да будь это так просто, как вы говорите, их было бы повсюду полным-полно, таких лодок! А где вы их видели? Это же только в Городах Мертвых предметы двигаются сами по себе!

– Я не сказал, что это просто, – возразил он, – я только сказал, что в принципе это возможно. А что такое Города Мертвых?

– Лучше бы на ночь глядя об этом не рассказывать. Но, в общем, это такие большие становища. Говорят, кое-кто из прежних людей ушел туда после смерти – куда-то же им надо уходить. Там вода сама льется и свет не гаснет – такой вот, как у вас, но зачем мертвецам вода и свет? Вот они и бродят там по улицам, – им ведь ничего не надо делать, – думают, что они живые. Иногда случается, кто-то из них совсем забывает, что умер… тогда они ищут живых.