– Вот это… – сказала я.

– Что, – спросила Дрофа, – вот это?

  –  Это не совсем Предмет. Это часть Предмета. И вот это – тоже.

Многие Предметы попадались нам скрюченные, перекореженные какой-то неведомой силой, а один выглядел так, словно кто-то скручивал его, пытаясь выжать воду. И я вдруг почему-то поняла, что это его настоящая форма.

– Если вот эту… скрученную штуку, – начала я.

– Винт… – тихо подсказал Хранитель.

  –  Ага… Если вот этот винт запихать вот в эту трубку…

…Тогда на него очень удачно надевается сначала вон тот металлический цветок с острыми по краям лепестками, а потом вот эта плоская штука с дырочками, а вон ту ручку нужно насадить на винт с другой стороны… Ручка, правда, была чуть-чуть подпорчена, и раньше на ней, должно быть, имелась деревянная нашлепка, чтобы удобнее было хвататься, но и так сойдет. В станине, к которой крепился раструб, было отверстие, должно быть, сквозь него продевался какой-нибудь штырь – сейчас его не было, мелкие Предметы имеют свойство разбегаться, как тараканы, но если бы он был, всю эту штуку можно было бы укрепить на деревянной доске.

– И что? – Дрофа подозрительно наблюдала за моими действиями. Скарабей тоже. Не иначе, как он решил, что я соорудила что-то опасное.

– Это такая мельница. Только маленькая. И она не перетирает, а режет. Винт проталкивает все, что вы кладете вот сюда… Только прижимать нужно осторожно… а то палец отхватит…

– И что ей можно резать?

– Хоть что. Хоть овощи, хоть мясо. Сами увидите.

– Ну и ну, – сказала Дрофа. Она схватила мельницу и вылетела из комнаты – только мы ее и видели…

Скарабей тоже сказал:

– Ну и ну!

Я скромно промолчала.

– Как это ты догадалась? – изумленно спросил Хранитель.

– Не знаю. Просто само так получилось. Вроде как увидела…

– А… – нерешительно спросил он, – еще можешь?

– Тут больше нет ничего такого… целостного… может, если порыться в других Хранилищах…

– Ладно, – сказал он, – ладно, потом… Так значит, вот чему они тебя учат…

Я подумала, что ничему такому они меня и не учили, но на всякий случай сказала:

– Ага!

– Ну, теперь пусть только попробуют… – мрачно произнес он.

Я поняла, что на этот раз пронесло. Только не поняла, как.

После этой истории уже никто не возражал против того, что сверкающая лодка Звездных Людей ежедневно, утром и вечером, появлялась в становище, а вскоре случилось и еще кое-что.

Может, не вози они меня каждый раз туда и обратно, все обернулось бы по-другому, но раз заведенный порядок соблюдался неукоснительно. Я ни разу не оставалась ночевать в их становище. В том Доме, где они со мной работали, даже и не было ничего похожего на постель, а больше никуда они меня не пускали. С утра кто-нибудь из этих двоих – либо Улисс, либо Диана – забирали меня, а вечером привозили обратно. Весной вечера долгие, но если эта их лодка не успевала добраться в становище до темноты, она освещала себе путь огнями – яркими, как маленькие луны. Если это была Диана, она делала что-то такое, отчего начинала сама по себе звучать музыка – хоть сначала я даже и не поняла, что это музыка, потому что уж очень она странная – ни складу, ни ладу; словно инструменты, вместо того чтобы играть в едином порыве, изо всех сил старались помешать друг другу. Потом-то я привыкла, и поняла, что что-то в ней все-таки было. Порою в игру вступали голоса, когда мужские, когда женские. Я уже знала, что они существуют как бы сами по себе, отдельно от человека; они как бы были всегда, как Записи, и одну и ту же мелодию можно было слушать сколько угодно; она нисколько не менялась. Но однажды музыка прервалась в неправильном месте и вместо нее раздался незнакомый голос. Он что-то произнес на непонятном языке, который я ненавидела именно потому, что ничего не могла разобрать. Скарабей бы понял, подумала я, надо попросить его, чтобы он и меня научил. И сама удивилась этой мысли – прежде-то от лишних занятий я старалась увильнуть.

Диана, к моему удивлению, ответила – в ту штуку, которая выдвинулась из панели; вроде той, с которой у них в Доме разговаривала я.

Потом она дотронулась пальцами до панели и лодка пошла быстрее. Вообще-то это была не лодка, она называлась «мобиль» или что-то вроде того, хотя совершенно непонятно, зачем придумывать новое название, когда есть старое.

Я спросила:

– Что случилось?

– В нашу сторону движется отряд вооруженных людей, – неохотно пояснила она. – Верхом.

Я сказала:

– Ох!

Зимой кочевники отходят на юг, там тепло и травы больше, а потом, к весне, откатываются назад, разбиваясь на мелкие отряды, которые отходят далеко в сторону от основного пути.

– Сколько их?

– Человек сто, – сказала она, – сто пятьдесят. Если они будут двигаться с той же скоростью, через час доберутся сюда.

– Через…

– Скоро.

Она так и ворвалась в становище – на этом своем мобиле, сиявшем огнями, а уж орал он так, что все повыскакивали наружу – посмотреть, кто кого мучает.

Я спрыгнула на землю и заорала:

– Кочевые! Сюда идут кочевые! Мы их видели!

– Но ведь… – пробормотала она.

– А вы расскажите им про эту вашу связь на расстоянии. Так они вам и поверят!

В становище поднялась суматоха. Лестницы убрали и приготовили метательные камни; часть из них обмотали тряпками, пропитанными горючей жидкостью, мужчины устроились за каменной насыпью, откуда можно было обстреливать все подступы к становищу. Лодка Дианы зависла над склоном, погасив огни, точно ее и не было. Какое-то время было тихо – все затаились, потом я услышала топот; они всегда несутся на полной скорости, рассчитывая на внезапность, и вскоре ворвались в долину – темная полоса на фоне сумеречного неба, облако пыли, поднятое лошадьми, размывало очертания и оттого казалось, что лошади и всадники сливались в одного огромного невиданного зверя.

У меня заболела нога.

Может, их и впрямь было не больше сотни, но мне показалось, гораздо больше; наши ждали молча, чтобы подпустить их поближе, а те, когда подошли на расстояние полета стрелы, начали отчаянно орать и колотить своими короткими копьями по щитам, и от этих криков мне стало ну просто плохо. Тут в них полетели камни из катапульт и огненные шары, разбрызгивая искры падали под ноги лошадям, заставляя их храпеть и шарахаться в стороны. Не знаю, чем бы все это могло кончиться – я вспомнила ту корзину и подумала, что теперь-то мне под нее не влезть, но тут из-за гребня, сверкая всеми огнями и вопя, как раненый зверь, выплыла лодка Дианы. Она зависла над головами нападавших, неуязвимая для стрел, да еще из нее начал валить разноцветный дым, от которого те побросали поводья и начали тереть себе глаза, а лошади становились на дыбы и сбрасывали их под копыта. Началась свалка, и наши мужчины повылазили из укрытий и пошли их добивать, хотя вскоре и сами начали чихать и кашлять от дыма. В общем, можно сказать, нам привалила большая удача, хотя, кроме лошадей и оружия, разжиться было особенно нечем – кочевые передвигаются налегке.

Диана вышла из мобиля – нижняя часть лица у нее была скрыта под маской, и теперь с ужасом смотрела, как наши методично добивают раненых – глаза у нее стали как плошки, я такого никогда не видела; ее аж трясло, а когда взгляд ее наткнулся на одного, с раздробленной головой, она посерела, рывком стащила маску и ее вырвало прямо тут же – она и отбежать не успела. Я думаю, у них такой слабый желудок, потому что они едят слишком нежную пищу. После чего она утерлась, залезла обратно в свой мобиль и поминай как звали.

Даже не попрощалась – а наши-то собрались ее честь по чести поблагодарить, такую спасительницу.

Но кто же забудет доброе дело – и когда на следующее утро за мной приехал Улисс, его приняли честь по чести, старейшины всех Домов вышли встречать мобиль, и Улисс вежливо выслушал заверения наших в вечной дружбе. Он и сам произнес что-то, подобающее случаю, но, по-моему, чувствовал себя при этом несколько неловко, и все озирался по сторонам, – не знаю, что уж там он такое рассчитывал увидеть; покойников уже раздели и убрали; пленников увели (их было всего двое) – смотреть было не на что.