Литмир - Электронная Библиотека
A
A

На утро, придя в школу, я не мог смотреть прямо в глаза Мансуру эфенди; мне не хотелось даже играть с моими сверстниками. Домой я вернулся в четыре часа, усталый и расстроенный. Здесь меня ожидал родственник, приехавший из нашей деревни, который привез вкусные гостинцы от мамы и много рассказов о деревенских драках. С увлечением выслушал я рассказ о нашем знакомом, который один одолел целую банду грабителей. Мне захотелось пойти к Зейнаб и рассказать ей эту новую, увлекательную историю. Я остановился перед окном, из которого виден был дом Мансура эфенди. Там у окна стояла Зейнаб. Родственник подошел ко мне и тоже увидел в окне напротив Зейнаб. Девушка поразила его, и он неожиданно произнес:

— Кто эта девушка, брат, вон там в окне? Она же красавица! Какие глаза, какое милое личико! Черт возьми!.. Оказывается, мы-то у себя в деревне женаты на коровах… Эх, серая наша жизнь!..

Брат засмеялся, но я почувствовал какую-то неловкость. Мне уже не хотелось ни вспоминать о Зейнаб, ни видеть ее.

Родственник попросил меня с братом прогуляться с ним по улицам Каира. Брат накупил сладостей, и наш гость, с аппетитом полакомившись ими, заметил:

— Ей-богу, тот, кто отведает эти яства, не захочет вернуться в деревню. Верно говорят, что Каир — отец всех городов!

Когда мы вернулись домой, я совсем уже забыл о Зейнаб.

На следующий день в школе мне вернули контрольную работу, всю испещренную красными пометками учителя. Брат заставил меня сидеть дома и разрешил выходить только по четвергам, а готовить уроки приказал одному, и только дома.

Я зубрил дома уроки. Однако изредка невольно поворачивался в сторону дома Мансура эфенди. Мне очень хотелось сходить к нему.

Я мечтал: «О, если бы Мансур эфенди встретил старшего брата и договорился с ним…» Но однажды, услышав, как я жаловался на брата, заставившего меня сидеть дома, Мансур эфенди сказал:

— Правильно!.. Слушайся старшего брата!

* * *

Когда наступила весна, мной овладела тоска. Я мечтал вернуться после экзаменов в деревню, снова увидеть просторы полей, обнаженных после уборки урожая[20]. Мысленно я бродил по освещенным лунным светом полям. Затем я представлял себе тутовые деревья при свете дня, поля огурцов, встречающиеся вдоль каналов. Сдав экзамены, я в ознаменование каникул купил перочинный ножик и поспешно уехал в деревню, захватив с собой из Каира желтую папку со своими тетрадями и этот ножик.

Дома я рассказал матери о Мансуре эфенди и о Зейнаб… пожаловался на старшего брата за то, что тот запретил мне выходить из дому и встречаться с Зейнаб. Засмеявшись, мать спросила, бывали ли у Мансура эфенди остальные братья. Я с гордостью ответил:

— Нет… я один.

Сунув мне в руку кусок гусятины, мама, улыбаясь, проговорила:

— Совсем ты еще у меня маленький!

Но вечером я слышал, как, разговаривая с отцом о нашей квартире в городе, мать убеждала его, что нам следует покинуть свою квартиру, соседей и этот квартал. В заключение мать сказала отцу:

— Да спасет аллах наших детей от неведомого зла!..

Меня потрясли ее слова: «Да спасет аллах наших детей от неведомого зла!..» Тогда я еще не знал, что это за «неведомое зло», но в моем воображении возникли таинственные картины осенних вечеров в нашем квартале Хильмия аль-Гедида, когда все окружающие предметы окрашиваются в бледные тона, медленно опускается тьма, раздаются печальные звуки рояля и заунывные голоса нищих…

Но вот кончилось лето, мы вернулись в Каир и поселились в другом квартале, далеко от Хильмии. Мне пришлось поступить в другую школу.

Больше я не вспоминал Мансура эфенди. Получив свидетельство об окончании начальной школы, я продолжал учиться дальше.

Наконец мы снова переехали в квартал Хильмии, но на другую улицу. Шли годы. Старший брат окончил университет и получил назначение в провинцию. Мы же, младшие, продолжали пополнять свое образование в Каире.

У меня уже огрубел голос, и я уверенно шагал по земле. И тогда я вспомнил Зейнаб… ее нежное белое тело, ее упругую грудь. Вспомнил ее мимолетный поцелуй, и по всему моему телу пробежал сладостный трепет. Но все же мне не приходило в голову навестить Мансура эфенди.

Позже я узнал, что Зейнаб уже несколько лет как вышла замуж за писаря из прокуратуры в одной из провинций Верхнего Египта. От старшего брата, который работал заместителем прокурора в той же провинции, я слышал, что Зейнаб постоянно ссорилась с мужем. А однажды, разбушевавшись, она чуть было не выгнала мужа из дома, и только вмешательство одного из судебных следователей, каждый раз улаживавшего их семейные конфликты, успокоило ее.

Из рассказа брата я понял, что этот следователь занимает в доме Зейнаб первое место… а муж, во всяком случае, — второе… Тогда меня охватило странное чувство, и я спросил, не носит ли этот следователь усы а ля Рамон Фаро? Изумленный брат ответил, что его называют «Кларком Гэблом», он очень доволен этим прозвищем и даже носит усы и прическу, как этот прославленный артист… Он даже разговаривает, шевелит бровями, морщит лоб и двигается точь-в-точь, как знаменитый киноактер.

Брат продолжал рассказывать о бесстыдстве Зейнаб. Однажды к ним в город приехал какой-то певец и устроил в клубе служащих концерт, на котором присутствовала и Зейнаб со своим супругом. Судебный следователь, который обычно улаживал их семейные конфликты, заметил, что она слушает певца с какой-то чрезмерной страстью. Придя после концерта к Зейнаб, он узнал от мужа, что Зейнаб ушла одна. Бросившись в гостиницу, где остановился певец, следователь нашел там Зейнаб. В порыве ревности он хотел было составить протокол на Зейнаб и на певца по обвинению их в нарушении нравственности, но вмешавшиеся друзья отговорили его.

Мне стало жаль Мансура эфенди… Ведь он и в самом деле ничего об этом не знает и убежден, что его дочь скромно живет со своим мужем, и никто в квартале Хильмии не подозревает, что с ней происходит.

Однажды случайно я встретил Зейнаб, шагавшую по одной из улиц Хильмии. Лицо ее было изрядно намалевано, губы густо накрашены помадой, что делало их толстыми и аппетитными. Она шла усталой походкой, распространяя вокруг себя благоуханный и теплый запах духов. Мне показалось, что такое же платье, какое было на ней, я видел, по меньшей мере, сотню раз в кинокартинах.

На улице беседовали между собой несколько молодых людей, их блестящие волосы были уложены в прическу, какие носят герои американских фильмов. И одеты они были на американский манер в длинные по колено пиджаки с широкими покатыми плечами. Они насвистывали, популярные американские джазовые мелодии. Затем они зашептались о Зейнаб, обсуждали ее прическу, сделанную по американской моде, ее грудь, ножки и походку, явно заимствованную у какой-то кинозвезды.

Я направился к кинотеатру, так и не узнав всего, о чем говорили молодые люди, стоявшие на улице. Но, проходя мимо, я услышал, как один из них заметил:

— Она так одета потому, что идет на свиданье с Сен Сеном. Вы не знаете Сен Сена? Это офицер, похожий на киноартиста.

А другой предложил:

— Дайте-ка я его проучу!

* * *

Я почувствовал жалость к Зейнаб и подошел к ней. Но прежде, чем я успел поздороваться, она с изумлением посмотрела на меня, удивленно подняв брови, и повела плечами точно так, как я часто видел на экранах кино. Я протянул ей руку, спросил о младших сестрах и об отце; она как-то машинально ответила: «Все живы».

Мы расстались. Но от этой встречи во мне что-то осталось, однако я никак не мог понять, что именно. Она стала теперь совсем другой, чем до замужества. Мне показалось, что от своего мужа она никогда не слышала тех слов, которые герои ее любимых кинофильмов обычно говорят своим возлюбленным. И, быть может, в глубине души каждого мужчины она искала юношу, который будет говорить ей эти слова, будет так же ее целовать, как это проделывают артисты в кино. Кто знает?

вернуться

20

В Египте урожай убирают дважды в год: в марте — апреле и в сентябре — октябре.

23
{"b":"237233","o":1}