Очень медленно Машара начала оживать, она пошевелилась и с трудом села.

— Я люблю вас, — сказала она, — не думайте… что мне все равно…

Лесли грусно улыбнулась.

— Да разве, увидев твою прекрасную планету, мы могли подумать, что тебе все равно? Как же мы можем любить нашу собственную землю, не любя тебя, дорогая хранительница?

— Вы должны уйти, — сказала Машара и шепотом попросила: — Не забывайте меня.

Я взял жену за руку и кивнул.

— Мы каждый год сажаем деревья и цветы, — сказала Лесли, — отныне мы будем это делать в память о тебе, Машара.

Маленький домик скрылся в водопаде брызг и солнечного света. Наш Ворчун снова поднимался в воздух.

— У нее прекрасная душа! — воскликнул я. — Надо же, у компьютера оказалось больше человечности, чем у всех людей, встреченных нами на жизненном пути!

Мы летели, покореные глубиной любви Машары и ее прекрасной планетой. И нам уже казалось совершенно естественным иметь друзей в иных мирах.

Одни путешествия дарили нам радость, другие — печаль, но с каждой минутой мы узнавали все больше и больше нового, мы повидали такое, что и за сто жизней нам бы в голову не пришло. Нам хотелось путешествовать еще и еще.

Дно внизу порозовело, а узоры заблестели золотом. Без излишней прозорливости я тут же захотел пойти на посадку и вопросительно посмотрел на Лесли. Она кивнула.

— Готова к неожиданностям?

— Думаю, да…

Хотя водопад поднятых нами брызг утих, мы по-прежнему оставались в кабине нашего гидросамолета, который лениво скользил по поверхности воды. Исчез сам океан — картины судеб под нами больше не было.

Мы очутились на горном озере, сосны и ели степенно спускались к янтарному песку, солнечные зайчики плескались в кристально чистой воде. Пришли в себя мы не сразу.

— Лесли! — воскликнул я. — Да я же здесь учился летать на гидросамолете, это озеро Хейли! Мы вернулись в наш мир!

Она оглядывалась, надеясь, что я не прав.

— Ты уверен?

— Абсолютно! Тот же крутой лесистый склон на левом берегу, а вон там,вдали — роща карликовых деревьев, за ними начинается долина. Ура! — закричал я, но не ощутил почему-то радости, да и Лесли меня не поддержала. Я повернулся к ней.

Она была явно разочарована.

— Да, знаю, мне бы надо радоваться, но мы только-только начали, и так много могли еще узнать!

Она была права. Я тоже чувствовал себя обманутым, будто в середине пьесы неожиданно погасла рампа и актеры ушли со сцены.

Я повернул наш гидросамолет к берегу, и тут Лесли воскликнула: «Смотри!»

Чуть правее по курсу, уткнувшись в песок, стоял точно такой же «Мартин Сиберд».

— Ну, вот, — сказал я. — Теперь-то никаких сомнений. Здесь многие практикуются. Мы точно дома.

Казалось, все кругом замерло, никаких признаков жизни. Наконец мы причалили метрах в семидесяти от другого самолета. Я скинул туфли и спрыгнул в воду, ее было всего по щиколотку, помог Лесли спуститься, а затем занялся швартовкой Ворчуна. Тем временем Лесли подошла к нашим соседям и позвала: «Эй, есть здесь кто-нибудь?»

— Что, никого нет? — спросил я, отправившись вслед за ней.

Она не ответила, молча разглядывая чужой самолет. Он как две капли воды был похож на нашего Ворчуна: на его белоснежном фюзеляже сверкала точно такая же радуга, а ведь эту эмблему мы придумали сами, та же обивка кабины, даже наши инициалы на приборной доске.

Очень странное совпадение.

Я дотронулся до капота. Мотор был еще теплым.

— Ага, — пробормотал я, и меня охватило какое-то смутное беспокойство. Взяв Лесли за руку, я пошел обратно.

На полпути она обернулась.

— Смотри! На песке только наши следы. Что же, они испарились прямо из кабины? Знаешь, мне кажется, наше путешествие продолжается… Но тогда мы должны были бы встретить наших двойников.

— Если мы не на Земле, то это, скорее всего, испытание, — сказал я. — Раз мы никого не видим, то урок, видимо, заключается в том, что они приняли другую форму. Мы не можем разлучиться с нашими духовными братьями. Мы никогда не бываем в одиночестве, если только сами не захотим в это поверить.

Ярко-красная вспышка, и метрах в пяти перед нами возникает наш наставник в белых джинсах.

— За что же я вас так люблю? За то, что вы помните! — Она протянула к нам руки.

— Пай! — закричала Лесли и бросилась ее обнимать. — Я так рада тебя видеть! Где мы только не были! Мы должны тебе солько рассказать и многое у тебя спросить.

— Здорово, что ты вернулась, — сказал я, — а почему ты так внезапно исчезла?

Она улыбнулась, подошла к самой воде и уселась на песок. А затем поманила нас к себе.

— Потому, что я знала наверняка, какие приключения вас ожидают, — начала она. — А когда вы кого-нибудь любите и знаете, что он готов учиться и расти душой, вы должны дать ему свободу. Разве вы могли бы всему этому научиться и все это испытать, если бы я была с вами, связывая вашу свободу выбора?

Улыбаясь она повернулась ко мне.

— Это действительно альтернативный мир, а не земное озеро Хейли. И второй самолет здесь ради шутки. Просто вы напомнили мне, что я очень люблю летать, вот я и скопировала вашего Ворчуна, чтобы немножко попрактиковаться.

Затем она тронула Лесли.

— Ты очень наблюдательна, заметила, что я не оставила следов на песке. Для того, чтобы вы помнили, что дорогу надо выбирать всегда самому, следуя своему чувству высшей справедливости. В картине судеб скрыты все возможные пути развития мира, здесь абсолютная свобода выбора. Представьте себе книгу. Каждое событие — это слово, предложение, часть бесконечного романа; и буквы в нем не меняются. Меняется сознание, выбирая, что ему читать, а что — нет. Если вы открываете главу о ядерной войне, просто ли придете в отчаяние, или выучите скрытый в ней урок? Погибните ли, читая ее, или станете мудрее? Но даже после того, как вы прочтете ее до конца и пойдете дальше, она останется и будет делиться своей сердечной болью с каждым, кто захочет ее прочитать. Однако нет нужды читать ее дважды, если вы поняли все с первого раза. Люди в мирах, избежавших ядерной катастрофы, в свое время прочли ее, а потом смогли спасти свой мир от разрушения.

— И они — это тоже мы? — спросил я.

— Да! — ее глаза блеснули. — Ты и Лесли, Машара и Жан-Поль, Аткин, Тинк и Пай, мы все — одно единое целое!

Волны тихонько набегали на песок, а в деревьях пел ветер.

— Есть причина нашей нынешней встречи, — продолжала она, — как есть причина и тому, что вы нашли молодого Ричарда. Вас волнует проблема войны и мира? Вы приземляетесь на те страницы, где вы можете в ней разобраться. Вы боитесь, что вас что-то может разлучить, или, что вы можете погибнуть и потерять друг друга? Вы приземляетесь в тех жизнях, которые могут вам многое рассказать о разлуке и смерти; и то, чему вы там научитесь, изменит ваш собственный мир, ведь все зависит от вашего собственного выбора.

— Ты говоришь, что мы создаем нашу реальность? — спросил я. — Я знаю это выражение, но я не согласен…

Она весело рассмеялась, а потом показала рукой на восток.

— Сейчас раннее утро, — ее голос стал тихим и загадочным. — Темно. Мы стоим на этом берегу. Вот-вот начнется рассвет. Холодно.

Мы действительно оказались с ней в темноте и холоде.

— Перед нами мольберты, в руках у нас кисти и краски. — Словно под гипнозом ее черных глаз, я почувствовал, что в левой руке держу палитру, а в правой сжимаю шероховатые кисти.

— Первые лучи солнца. Небо разгорается, оно уже залито золотом, и наконец — светило разгоняет ночной холод.

Мы зачаровано смотрели на это буйство красок.

— А теперь рисуйте! — приказала Пай. — Сумейте поймать этот рассвет и, пропустив через себя, выразить его своим искусством!

Я, конечно, не художник, но все же попытался несколькими мазками передать все это великолепие. У Лесли на мольберте, наверняка, все выглядело намного изящней.

— Закончили? — спросила Пай. — Ну и что у вас получилось?