Когда они приблизились, мы уже сидели в тени, прислонившись к низкой стене. Девушки быстро опустили ящики к нашим ногам и удалились, посмеиваясь. Абу Бакр неспеша распаковал один из них и выдал каждому тарелку (горячую!), стакан, вилку, хлеб и даже бумажные салфетки. В другом ящике оказался невероятно большой домашний пирог, все еще очень горячий, несмотря на долгий путь. Заглянув в ящик, я убедилась, что Абд эль Латиф в совершенстве знает принципы походной кулинарии. Ящик был набит соломой и тугими валиками бумаги, посередине уютно разместилось блюдо с пирогом.

За пирогом были поданы фрукты, шоколад, лимонад и сигареты. Потом мы сидели, мирно беседуя, а Абу Бакр снова запаковал все в ящик и отправился домой, за ним покорно следовали его подчиненные.

Как приятно было сидеть у древней стены дома и, вдыхая согретый солнцем воздух, прислушиваться к разговорам! Ральф и Хилэри провели большую часть утра за нивелиром, им помогал молодой Кассар Умбарак. Томми наблюдал за раскопками по ту сторону вади. Джон намеревался поработать у большого дома, а вечером обойти территорию раскопок.

— Как же называется большой дом? — спросил Ральф.

— T.34.I, — ответил, смеясь, Джон.

Старый Умбарак приложил к губам свой свисток. Пыль снова закружилась в воздухе, и ребята возобновили свой стремительный бег. Гильда и я возвратились домой.

Вечером объявились первые пострадавшие: у одного был порез, у другого — ссадина на носу, у третьего — фурункул. Привели и двоих ребятишек с воспалением глаз. Как я потом заметила, этому заболеванию больше подвержены дети, чем взрослые. Мне становилось нехорошо, когда я осматривала красное, сильно распухшее мокрое веко, налитое кровью глазное яблоко. Обычно глаз промывали раствором теплой воды с борной кислотой.

Мне казалось, что такой метод лечения абсолютно неэффективен, но скоро я убедилась в его быстром и благотворном действии. Иногда к нам прибегал какой-нибудь мальчишка и, широко улыбаясь, показывал пальцем на глаза с чистыми белками. И я с трудом узнавала в нем жалкого малыша с гноящимися распухшими глазами, которого приводили ко мне две или три недели назад.

После ужина меня посвятили в тайны регистрации. В этот день было найдено несколько предметов. Они, как и база колонны, вероятно, находились в комнатах верхнего этажа. Сейчас они покоились на столе под лампой, каждый на листке бумаги с точными координатами того места, где был обнаружен. Вот небольшой высеченный в форме утки камень (гиря, по словам Джона), две бронзовые иглы с неповрежденными ушками, обломок бронзового лезвия и несколько раскрашенных бусин и амулетов.

Вначале было очень странно дотрагиваться до таких вещей: ведь ни одна живая душа не касалась их с тех пор, как они были утеряны кем-то из подданных Эхнатона.

На столе лежала пачка больших квадратных карточек со штампом «Тель-эль-Амарна»; в них заносились данные о каждом предмете: дата и место находки, серийный номер, краткое описание, размеры, материал, а также рисунок в масштабе или в натуральную величину. Карточка была единственным документом, содержавшим исчерпывающие сведения о предмете, необходимые для дальнейшей работы над ним и публикации. Подобные карточки обычно заполнялись на новые или особо интересные типы бусин, амулетов, гнезд перстней либо глиняных печатей. Мелкие вещи, которые тысячами отливались в глиняных формах, регистрировались по-другому. Ценность этих предметов, например колец с выгравированными на них именами Фараонов, несколько иная, чем предметов, обладавших индивидуальными особенностями. Они служат вещественными доказательствами, несомненно, очень важными для археологов, так как подтверждают другие данные, на основе которых делаются заключения. Фаянсовые кольца, матовые, желтые, зеленые или голубые, каким бы красивыми они ни были, особенной ценности не представляют. Но попробуем подсчитать, сколько раз имя одного фараона упоминается на перстнях, обнаруженных при раскопках на данном участке. И что же? Это имя встречается здесь чаще, чем имена других фараонов. Проведем подобный подсчет еще на каком-нибудь участке — результат будет иной. Теперь уже можно делать вывод.

Принцип регистрации таких предметов был предложен Ф. Петри и с незначительными изменениями используется до сих пор. Он удобен, эффективен и несложен.

Джон наколол на стену огромные щиты, на которых рядами были изображены различные типы предметов древности. Два ряда отводилось керамике, третий — бусинам, еще один — кольцам. Каждый предмет, имел классификационный номер и дополнительный, указывающий на его разновидность. Когда бусина, амулет или перстень поступали для регистрации, мы прежде всего искали соответствующий тип на щите и, если они там оказывался, помечали в журнале, что в такой-то комнате обнаружена бусина такого-то типа. Вот и все, и никаких карточек! Бусины потом раскладывались по коробкам — а вдруг на досуге захочется нанизать их? Если же предмета данного типа на щите не было, его удостаивали карточкой и рисовали на щите.

Часто при раскопках попадались глиняные формы, в которых отливали фаянсовые бусы, амулеты и гнезда колец. На них сохранились отпечатки пальцев древнего формовщика в тех местах, где он прижимал мягкую глину к модели. Металлические предметы отливались в каменных формах, которые могли выдержать значительно более высокую температуру.

Первая регистрация продолжалась недолго — предметов было мало. Джон и Гильда классифицировали бусы и амулеты, мы с Томми заполняли карточки.

Томми, упорно твердивший, что не умеет рисовать и справится с подобной работой, продемонстрировал чудеса точности и аккуратности, он строго выдерживал масштабы и измерял предметы во всевозможных ракурсах. Я же была довольно высокого мнения о своих графических способностях, однако другие, видимо, не разделяли его и посоветовали мне забыть о живописи.

Было очень приятно регистрировать первые находки. Я решила, что мы уже все закончили, когда Томми вдруг сказал: «Ну, а теперь нам предстоит пронумеровать предметы — проставить на них номера карточек». Эта работа также требовала внимания и точности, номер следовало наносить несмываемыми чернилами отчетливо и так, чтобы не испортить внешнего вида предмета. Самые мелкие находки мы помещали в маленькие коробочки с номерами на крышках или снабжали их крохотными дощечками-ярлычками, если можно было прочно прикрепить их. Наконец, мы осторожно перенесли наши драгоценные находки в кладовую и аккуратно разложили их на полке. Я очень гордилась ими, хотя они только подчеркивали пустоту полок.

После того как мы смахнули со стола пыль и песок, Джон произнес тоном, достойным фараона: «Мое величество желает пива». Пиво появилось, а за ним с молниеносной быстротой и Хилэри с Ральфом, чертившие в канцелярии. Все были радостно настроены: работа началась и, кажется, успешно. Мы даже придумали нашу эмблему раскопок — гербовый щит, на котором были изображены голова куфти, скрещенные мотыги и маленькие корзины.

Раскопки были в полном разгаре. Несмотря на яростные протесты окружающих, Томми и Хилэри перестали бриться и очень скоро отрастили отвратительные бороды. Они заявляли, что экономят время. Однако Джон продолжал ежедневно бриться, что не мешало ему работать не меньше других. Он фотографировал все значительные архитектурные детали и даже отдельные мелкие предметы, добиваясь максимальной четкости изображений.

Перед съемкой Джон обычно раскладывал найденные предметы на черном материале и так укреплял треножник, чтобы объектив аппарата был обращен вертикально вниз. Он сам проявлял все негативы в ужасной темной комнатушке. Гам вечно противно пахло. Пленки в особых пакетах отсылали в Каир, где их печатали. Представьте наше волнение, когда пакет возвращался. Хорошие снимки передавали мне, и я раскладывала их по полкам, предварительно перенеся номер негатива на карточку, а номер карточки — на негатив и фотографию. Мелкие вещи одного типа фотографировали на одну пленку. И вот перед вами большая группа почти одинаковых предметов, прижатых друг к другу на одной пленке, — попробуйте сличить их с рисунками на карточках! Многое зависело от соблюдения масштабов при зарисовке предмета. Иногда только это позволяло отличить, например, бронзовый рыболовный крючок от лезвия для ножа. Такая работа отнимала обычно уйму времени. Кроме того, мне приходилось составлять и выписывать счета, печатать письма и отчеты, чистить и даже реставрировать предметы. Иногда я в течение одного-двух дней не появлялась на раскопках и, наблюдая через окно за желтым облаком пыли, жалела, что не нахожусь там. Иногда же мне очень хотелось привести в порядок пачку фотографии, над которыми я усердно трудилась, а меня срочно вызывали на раскопки, и работа откладывалась на вечер.