В это время я заметил разрыв непосредственно под левым ведомым нашего звена. Сначала самолет подбросило вверх, по том он упал вниз и, отрываясь от строя, исчез из поля зрения. По переговорному устройству я доложил командиру, что само лет Румянцева поврежден и находится где-то в стороне.

Продолжаем полет. Выходим на цель. Сбрасываем бомбы. Развернувшись, берем курс на свою базу. Выжимаем из машины все, чтобы избежать атаки истребителей противника. В этот момент к нам вновь пристраивается Румянцев, которого я считал уже погибшим. До базы довольно далеко. А горючего в баках маловато. Для дозаправки мы вынуждены использовать промежуточный аэродром. Посадка происходит благополучно. Самолеты, подрулив к месту заправки, пополнили запасы горючего.

Последним садится Румянцев. Сразу же бросились в глаза вырванные и вытянутые вверх подобно свечам ленточки металла они на плоскостях, фюзеляже, но особенно много их на хвостовом оперении. Стойки шасси повреждены крупными осколками. В каждой кабине пробоины. Одним из осколков вырван кронштейн крепления пулемета стрелка-радиста. Вылетел где-то из самолета и парашют стрелка. В довершение всего сильно подтекали радиаторы обоих моторов.

Осмотрели основные узлы самолета, уменьшили течь радиаторов. В общем, сделали все возможное в тех условиях. Требовалось опробовать моторы. Это захотел сделать сам командир машины. Он уже сидел в кабине, когда его спросили, включил ли он аккумулятор. Для его включения и выключения требовалось открывать бомболюки. Но оказалось, после посадки он вообще люки не открывал.

Моторы запускались хорошо, на всех режимах работали исправно. Течь радиаторов не усиливалась. Стали держать совет: взять ли машину в полет на основную базу или оставить здесь. Командир отряда решил, что Румянцев полетит с нами, и дал ему необходимые инструкции.

Взлет. Ревут моторы. Одна за другой ввысь взмывают машины, оставляя на полевом аэродроме узкую полосу пыли. Последним взлетает Румянцев. Построившись в воздухе, девятка ложится на курс. Внизу проплывают многочисленные поселки и поля. Идем над горным массивом. Иногда под нами появляются разорванные облака.

Волнение недавнего боя почти улеглось. Я слежу за полетом Румянцева. Он мастерски пристроился к нам, хорошо выдерживает интервал и дистанцию. Так как скорость не велика, он не отстает от нас, идет с выпущенными шасси. Сердце радуется от сознания того, что мы в полном составе возвращаемся на базу.

Вот и база. Каждый самолет отруливает на стоянку. Из машин мы выходим усталые и все еще возбужденные. Садится Румянцев. Он выполнил все указания командира отряда. Идет последним. Моторы выключены. Расчет у него верный. Он садится с первого захода, притирая машину на три точки точно на уровне посадочного знака. Пробег самолета с выключенными моторами меньше, чем при обычной посадке. Вот он остановился. Сразу толпа любопытных окружает поврежденную машину. Но летчик быстро запускает моторы, разворачивает самолет и отруливает его на стоянку. Вскоре и гул моторов стихает.

Но что это? Наступившую тишину вдруг разрезают два бомбовых взрыва. Все взоры обращают к самолету Румянцева. Он объят пламенем. Слышатся крики и стоны. Взрывной волной стрелок-радист выброшен из своей кабины, перекинут через ров, за проволочное заграждение, означавшее границу аэродрома. Очнувшись после непродолжительной потери сознания, он ходит как помешанный, не понимая, что произошло. Летчик выскочил из кабины и скатился вниз по горящему центроплану[54].

Штурман пытается вылезти через узкий лаз горящей кабины. Наконец через нижний люк он падает на горящий песок. К нему бросаются люди, выхватывают из пламени, гася пылающий комбинезон. Другие в это время оказывают помощь пострадавшим от взрывов зрителям. Увезли восьмерых. Четверо из них скончались по пути в госпиталь. Остальные, в том числе и штурман, умерли на следующий день.

Что же произошло?

Две маленькие бомбы каким-то чудом остались в подвесных ящиках. Потом они упали на створки закрытых бомболюков самолета. В результате многократных вращательных перемещений бомб по этим люкам вывернулись ветрянки-предохранители, приведя их в готовность к действию. Достаточно было небольшого удара о землю, чтобы бомбы сделали свое ужасное дело одновременно с открытием люков. Еще хуже могло быть при открытии люков на аэродроме подскока. Там жертв было бы значительно больше, так как самолеты сосредоточивались в пункте заправки, а экипажи находились возле них.

После возвращения на Родину мы узнали, что самолеты СБ стали оборудовать кассетами для мелких бомб (КМБ) заводского изготовления. Видимо, наш опыт был использован для совершенствования бомбового вооружения самолета.

Вспоминается и другой случай, чуть не закончившийся ката строфой. Это был первый вылет девятки на задание. До этого никто из летчиков, что называется, не нюхал пороху. На аэродроме всеобщее возбуждение. Подвешены бомбы, залито горючее, осмотрен самолет, опробованы моторы. Техник докладывает командиру о готовности самолета. Летчик, проверяя готовность, вновь запускает моторы, осматривает систему управления. И убеждается в полной готовности самолета к вылету. Остальные члены экипажа заняли свои места.

Перед самым взлетом подул сильный ветер. И, чтобы но болтались элероны, китайский механик незаметно для летчика за крепил на правом крыле струбцину, резко ограничившую угол перемещения элерона. Управление самолетом значительно усложнилось.

Летчик почувствовал действие струбцины и обнаружил ее, уже находясь в воздухе. Потом он рассказывал:

— Обнаружив струбцину, я мгновенно оценил опасность, грозившую мне и экипажу. Но возвращаться не мог. И я решил лететь на задание. Сообщив о случившемся штурману и стрелку-радисту, я спросил их мнение. Оба сказали, что согласны лететь на задание, что о возвращении не может быть и речи, и мы легли на курс со струбциной на крыле.

К счастью, все кончилось для экипажа благополучно. При подходе к цели девятка была атакована истребителями противника. Атаки продолжались и в районе цели, и на обратном маршруте. В воздушном бою один из наших самолетов был сбит, второй подбит, и истребители противника не оставляли его в покое. Он произвел вынужденную посадку уже за линией фронта.

Как правило, нас, механиков, направляли к месту вынужденной посадки самолета, с тем чтобы обеспечить его ремонт и транспортировку на базовый аэродром. Однажды самолет, пило тируемый летчиком В. М. Богданом, не дотянул до бачы и произвел вынужденную посадку в 60–70 км от Ханькоу. Меня отправили за этим самолетом, отдав в мое распоряжение катер с баржей. С китайским механиком мы были уже знакомы, объяснялись между собой, пуская в ход известные слова, мимику, жесты, даже рисунки.

Самолет был посажен «на брюхо» в 400 м от берега р. Янцзы. Летчик принял территорию с земляными валами, перпендикулярными к берегу, за ровную площадку. В результате кроме обычных в таких случаях повреждений винта и капотов сильно пострадала и кабина штурмана. Она настолько была забита землей, что приходилось только удивляться, как штурман остался жив. Надо было поднять самолет, погрузить его на баржу и ночью доставить на базу в Ханькоу. С убранными шасси, плотно» прижавшись к земле, самолет лежал, как распростертая птица. Его охраняли полицейские, разгонявшие толпу любопытных. Вначале мы отсоединили крылья от центроплана, слили остатки горючего, изолировали контакты электропроводки, поставили заглушки в местах разъема труб бензосистемы и провели ряд других подготовительных работ.

Следующим этаном был подъем самолета и установка его в нормальное положение. Но здесь сразу же начались сложности. Стойки для подвески талей оказались короткими и не позволяли поднять самолет до его полного «роста». Шасси выпустить не удалось. Пришлось под каждым колесом копать ямы. чтобы в них поместить шасси. Ямы выкопали, установили треногу с талями. Начался подъем. Но цепи оказались настолько слабыми, что сразу же оборвались. Оставалось связаться с Ханькоу и послать туда катер для получения новых, усиленных талей.