Убедившись, что в воздухе нет ни японских, ни наших самолетов и что горючее на исходе, я взял курс на аэродром, который оказался рядом. Осмотрев еще в воздухе самолет, я заметил на его плоскостях и фюзеляже много пробоин.

После посадки, когда я зарулил на стоянку, к моему само лету подбежали паши и китайцы. Они буквально вытащили меня из кабины и стали качать. Мне, конечно, было не до того, в горло все пересохло. Оказалось, они наблюдали за моим боем, происходившим почти над аэродромом. После тщательного осмотра в самолете было обнаружено более полусотни пробоин, две пули сделали вмятины в бронеспинке.

Вечером состоялся групповой разбор боя. Выступали его участники, горячо обсуждая перипетии только что закончившегося воздушного сражения. Под конец А. С. Благовещенский задал вопрос: кто летал на самолете под номером 51? Это был мой самолет. Мне стало ясно, что моим спасителем был сам А. С. Благовещенский, которого я тут же обнял и расцеловал.

В атом бою мы потеряли двух летчиков, в том числе нашего командира Николая Смирнова.

Выступавшие П. В. Рычагов и А. Г. Рытов дали высокую оценку участникам этого воздушного боя. Летчики продемонстрировали свою смелость и боевое мастерство. Им удалось сломить «самурайский дух» и заставить врага удирать с поля боя, оставив не менее пяти сбитых истребителей и более десятка бомбардировщиков. Эскадрилья добровольцев па самолетах И-15бис со своей задачей справилась, сумев связать боем японские истребители.

Этот воздушный бой получил еще один резонанс. Ведь он проходил в районе Наньчана. Большинство жителей города наблюдало, как советские добровольцы, не жалея жизни, дрались с японскими самолетами. Надо сказать, что японцы пытались испортить отношение населения к нам, сбрасывая с самолетов листовки, в которых говорилось, что Советы прислали в Китай самые плохие самолеты и неподготовленных летчиков. В этом бою советские летчики еще раз опровергли ложь японской пропаганды.

На другой день рано утром, еще до отъезда на аэродром, к на шей гостинице были привезены груды мандаринов, апельсинов и других фруктов в подарок от жителей Наньчана. При встречах с нами жители кланялись; в магазинах хозяева, как правило, угощали чаем, предлагали лучшие товары.

В честь победы китайские руководители устроили в гостинице праздничный ужин, на котором присутствовали все летчики-добровольцы и представители китайского командования. Стол украшали различные закуски, над приготовлением которых потрудился наш повар, блеснув своим кулинарным мастерством. Ужин прошел в дружественной обстановке. В конце вечера была показана паша самодеятельность. Здесь инициативу взял в свои руки А. С. Благовещенский. Нам с Виктором Купцовым пришлось спеть песню «Уходили комсомольцы па гражданскую войну».

В течение месяца японцы не решались в дневное время повторять свои налеты на город и аэродром. Во время полнолуния японцы пытались бомбить Наньчан одиночными самолетами пли звеном. Особого ущерба такие налеты не наносили, хотя и причиняли беспокойство.

…После гибели Николая Смирнова над нашей эскадрильей взял шефство А. С. Благовещенский (официально ее командиром был назначен А. С. Зингаев).

А. С. Благовещенский предложил мне и добровольцу А. Шиминасу в срочном порядке создать ночное звено для отражения налета японских бомбардировщиков. Я дал согласие, и мы стали готовиться к ночному бою. Мы разработали план отражения налета, использовали имеющиеся зенитные прожектора. Изучили прежние ночные налеты вражеских самолетов — все они проходи ли по линейным ориентирам. В ночных условиях использовались р. Янцзы и оз. Поянху. Не долетая до места, самолеты противника разворачивались влево и выходили на город и аэродром. Учитывая все это, мы разбили район боевых действий на зоны, расположив наши Самолеты на вероятных курсах полета японских бомбардировщиков. Для каждой зоны была установлена своя высота полета.

С появлением луны мы перешли на ночное дежурство. Наша эскадрилья стала базироваться на малом аэродроме, ближе к городу. Когда луна взошла больше чем наполовину, мы выехали на аэродром. Я и Шиминас вышли на малом аэродроме, а А. С. Благовещенский поехал па большой. Договорились, что, как только поступят сведения о приближении японских самолетов, он взлетает и проходит над нами на малой высоте. Это по служит сигналом для нашего взлета.

Уже совсем стемнело. Минут через 30–35 А. С. Благовещенский взлетел и прошел прямо над нашим аэродромом. Мы сразу же поднялись в воздух и, набрав высоту, заняли свои места в зонах. Отсюда внимательно следили за воздушной обстановкой. Вскоре в городе был выключен свет, а это означало, что в Наньчане объявлена воздушная тревога. Через несколько минут за светились прожектора и начался поиск японских самолетов.

По ошибке прожектористы осветили самолет А. С. Благовещенского. Он подавал им сигналы, что свой, но они его не выпускали. За это время бомбардировщики миновали его зону. Я усилил наблюдение.

Прожектора прекратили светить в соседней зоне. Шиминас дал короткую очередь. У границы своей зоны, почти рядом я увидел звено японских бомбардировщиков. Они шли мне навстречу. Быстро развернувшись, я оказался в 25–30 м от правого ведомого японского бомбардировщика и открыл огонь из всех пулеметов. Самолет отвернул от строя и со снижением пошел по курсу своих самолетов. Через некоторое время в 30–35 км от аэродрома произошел взрыв и самолет загорелся. Остальные бомбардировщики сбросили бомбы далеко от аэродрома, не причинив ему никакого вреда.

После посадки па большом аэродроме мы собрались, чтобы проанализировать наш полет. Я уверял товарищей, что один самолет противника сбит. На другой день А. С. Благовещенский сказал, что жители одного из районов действительно подтверждают, что ночью упал и взорвался японский самолет. Да и поведение японцев изменилось. В светлые ночи они больше не совершали налетов, хотя к встрече с ними мы по-прежнему готовились и были уверены, что ни один самурай не уйдет безнаказанно.

Хотя мы и вылетали днем по тревоге, но встреч с японской авиацией не было. Очевидно, из агентурных данных экипажи в воздухе получали сведения о вылете наших истребителей и, не долетая 75–100 км до Нацьчана, поворачивали назад. Бомбы сбрасывали па объекты, не имеющие особого значения. По всему было видно, японцы избегали встреч с советскими добровольцами.

…Истребители, базировавшиеся в Наньчане, часто вылетали в Ханькоу для встречи с японской авиацией. Так было и в тот памятный день, 29 апреля 1938 г.

Примерно через час после нашего прибытия, рано утром на аэродром Наньчана поступил приказ всем перелететь на аэродром Ханькоу, причем сделать это звеньями па бреющем полете (высота-25 м). Звено командира эскадрильи Зингаева взлетело первым, мое звено — вторым, следующие — через каждые пять минут. С большого аэродрома также поднимались самолеты И-16.

Примерно к 8 часам утра на аэродроме Ханькоу собралось более сотни истребителей. Это была внушительная сила. К 9 часам все самолеты дозаправились горючим и летчики заняли свои места в боевых машинах. Плотная облачность, в несколько слоев, закрывала небо. Первый слой проходил на высоте 2000–2500 м.

Стало известно, что 29 апреля, в день рождения императора японское командование решило нанести массированный удар по Уханю, собрав для этого лучшие силы своей авиации. Этим налетом японская авиация стремилась восстановить свой пошатнувшийся престиж и отомстить за понесенные потери в воздушные боях. В 10 часов утра по службе ВНОС стали поступать данные о движении с различных направлений и на разных высотах не скольких групп японских бомбардировщиков в, сопровождении истребителей.

Мы получили сигнал на взлет. Как всегда, А. С. Благовещенский взлетел первым, за ним — эскадрильи в установленном ранее порядке. Эскадрильи самолетов И-15-бис имели боевую задачу связать боем японских истребителей. Набрав высоту примерно 3 тыс. м, мы вышли па предполагаемую линию полета японских бомбардировщиков и удалились в сторону Нанкина от Ханькоу на 100 км, имея справа в качестве ориентира р. Янцзы.