— Привет.

— Привет.

— Это я.

— Отлично.

— Ну, у меня всё в порядке.

— У меня тоже. Я сейчас иду на день рождения, моему другу исполняется двадцать лет.

Это означало, что двадцатого мы должны быть в Москве. Все разговоры велись в таком роде и развили у меня бешеную способность читать между строк и слов и находить всюду, в любой беседе скрытый смысл. Способы передачи информации импровизировались на ходу — у нас не было точно установленных кодов, и поэтому иной раз приходилось долго ломать голову, чтобы разобраться, что к чему.

— У тебя есть пластинка «Битлз» 1965 года? — спрашивали меня из Москвы.

«Что бы это значило? — думал я. — О пластинке речь — может быть, хотят мне её подарить? Или здесь дело в цифрах?» — Тысяча девятьсот шестьдесят пятого? — переспрашивал я.

— Да, шестьдесят пятого, — отвечали подпольщики из столицы.

Ага, всё ясно. Шестьдесят пять рублей обещали нам за концерт. Теперь нужно выяснить — каждому, или 65 на двоих.

— Да, — говорил я, — я её очень люблю, но у меня, к сожалению, нет её в коллекции. А у тебя их случайно не две?

— Две, — говорили мне. Отлично! Значит — каждому.

— Вообще-то она мне, конечно, нравится, но сейчас я больше торчу от «ЭксТиСи» года так восьмидесятого, восемьдесят первого… — начинал я сражаться за процветание нашего коллектива. — И у меня уже есть две штуки, и я хотел бы ещё две. — Восемьдесят каждому! Вот чего я хотел!

— Я не люблю новую волну, — холодно говорил менеджер из Москвы. — Расцвет рока — это всё-таки семьдесят пятый год.

— Пожалуй, — соглашался я. — Пусть будет семьдесят пять мне и семьдесят пять Витьке, по тем временам этот было очень много.

Но такое случалось не часто. Обычно нам платили от 30 до 60 рублей каждому и иногда покупали обратные билеты, а иногда — нет. Кое-какие деньги приносила также торговля лентами с записями нашего первого альбома, которую я наладил в Москве довольно лихо — мы привозили лент по десять и продавали что-то такое рублей на пять дороже стоимости ленты. Но и это было от случая к случаю, — иногда в ленинградских магазинах пропадала плёнка, и это подрывало наше благосостояние.

После нескольких удачных экспериментов нам очень понравилось ездить в Москву, и мы уже были всегда готовы сорваться туда по первому требованию.

Останавливались мы в основном у Липницкого — это был наилучший вариант. С Александром мы быстро подружились, с ним было интересно, и он был крайне ответственен и пунктуален и не позволял себе сильно расслабляться, как многие наши общие знакомые. Например, однажды мы поехали в одно место, где нас звали на ночлег, но хозяин так готовился к приёму гостей, что когда мы позвонили в дверь, то долго слушали приближающееся шарканье — хозяин, видимо, с трудом передвигался, хотя был молод и хорош собой. Когда шарканье приблизилось вплотную, мы услышали громкий удар в дверь где-то на уровне лба, потом кто-то, мыча и стеная, медленно сполз вниз, царапая дверь ногтями и тем самым пытаясь предотвратить падение. Всё было ясно, и мы пошли прочь, но выйдя из парадного на улицу, услышали из «гостеприимной» квартиры грохот рояля — по клавишам, вероятно, лупили кулаками или головой и хриплые сдавленные крики: «Восьмиклассница!… Восьмиклассница…». Судя по всему, хозяин очнулся и всё ещё ждал нас в гости, но мы не стали второй раз искушать судьбу и отправились к Липницкому.

У Александра дома стоял видеомагнитофон, и мы за сезон 82 — 83 года просмотрели у него огромное количество самой разной музыки — ночевали в гостиной, где находилось это чудо техники, засыпали и просыпались под концерты «Токинг Хэдс», «Роллинг Стоунз» или, в крайнем случае, под Вудсток. Всё это продолжалось до тех пор, пока Витька не увидел впервые фильмы Брюса Ли — в восемьдесят втором году это была довольно редкая штука. Видеоиндустрии в Союзе ещё не было, и такой экзотики никто, за небольшим исключением владельцев — пионеров видеотехники, практически, не видел.

Увидев же это чудо кино-каратэ, Витька перестал смотреть музыку и просто заболел — стал повсюду махать руками и ногами, изображая из себя «Виктора Ли», наделал себе нунчаков и развесил дома по стенам. Теперь он регулярно стал травмировать себя, обучаясь тонкому искусству восточного единоборства.

Марьяша ездила с нами и помогала кое-чем, кроме грима и костюмов, — стояла, например, на стрёме во время концертов — как-то раз нам пришлось просто бегом бежать из подвала, где мы успели, правда, отыграть всю программу, и я успел даже вырвать деньги на бегу из рук мчавшегося бок о бок с нами менеджера. Бежали мы не от разгневанных зрителей — те-то были в восторге и сначала вовсе не хотели нас отпускать, а теперь вот сами бежали в другую сторону, как им было приказано, отвлекая на себя следопытов КГБ, приехавших познакомиться поближе с группой «Кино».

Случались и спокойные, солидные концерты в МИФИ, с «Центром» в первом отделении, например. Вообще в МИФИ мы играли несколько раз, и это было, пожалуй, любимым нашим местом. Артём Троицкий раздухарился и устроил нам выступление в пресс-центре ТАСС, где мы опять-таки всем понравились… Мы очень полюбили московскую публику — она была прямо полярна ленинградской. Если в Ленинграде все всё подряд критикуют (как вы могли заметить по мне и по моей повести), то в Москве почему-то все всем восторгались. И это было нам очень приятно — стоило нам оказаться в столице, как из начинающей малоизвестной рок-клубовской команды мы превращались в рок-звёзд, известных всей андеграундной московской рок-аудитории. Мы продолжали работать вдвоём, Пётр Трощенков выбрался с нами только раз или два — работа в «Аквариуме» отнимала у него много времени, и мы оставались дуэтом.

В Ленинграде тем временем не дремал и наш первый официальный фан — Владик Шебашов. Однажды он несколько дней не брал в рот ничего спиртного, отключил телефон, сидел дома и о чём-то думал. Результатом этой беспримерной в истории ленинградского рок-движения акции явился грандиозный домашний концерт «Кино» в Шувалово-Озерках.

Шувалово-Озерки в то время были чудесным районом Ленинграда — ни в одной из квартир огромных многоэтажных домов не было ни одного телефона, и добираться туда автобусом от конечной станции метро «Удельная» было очень неудобно, долго и противно. Выбираться оттуда, соответственно, тоже было проблематично, и поэтому Владик полюбил это место — здесь можно было спокойно по нескольку дней пребывать в гостях у знакомых без всякой связи с цивилизацией — и выпивать-закусывать безо всякой надежды выбраться домой раньше, чем дня через три.

Здесь жила подружка Владика Оля, с которой он вместе учился в институте культуры и которая хозяйничала в большой и абсолютно пустой двухкомнатной квартире. Вернее, в одной, маленькой комнатке стояла кое-какая мебель — кровать там, шкаф, то да сё, а гостиная же была совершенно пуста и лучшего места для квартирника было просто не найти. Соседом Оли был некий Паша Краев — оказывается, я знал его ещё по ВТУЗу. Паша обожал рок западный и рок восточный одинаково, и вскоре уже не в Олиной, а в Пашиной квартире играли и «Кино», и Рыженко, и Майк, и Кинчев… Но это было чуть позже, а пока мы открывали эту свежую площадку.

Входная плата на концерт «Кино» у Оли была для квартирника непомерно высокой — пять рублей с человека. Так решил Владик. Но он ничего не брал себе — он был настоящим фаном нашей группы, и всю сумму пустил в различные кайфы — по два пятьдесят с каждой пятёрки отдавал нам, а на остальные два пятьдесят покупались две бутылки сухого и два плавленых сырка — для нас и для гостей, чтобы все чувствовали себя уютно и спокойно. Деньги были собраны заранее, и поэтому, когда мы с Витькой вошли в комнату, которая должна была стать нашим залом и сценой одновременно, то искренне порадовались — вдоль одной стены сидело на полу человек тридцать слушателей, вдоль другой стояло бутылок шестьдесят сухого и высились сверкающие алюминием небоскрёбы из плавленых сырков. Владик сделал всё, что мог и, по-моему, всем угодил.