Раздражают только звонки. Звонят мальчики и девочки и требуют от меня каких-то экспонатов в музей Виктора Цоя. Я не даю им экспонатов, у меня нет ничего такого, что бы я мог им дать. Все мои экспонаты — это моя жизнь, моя молодость, которую я ни в какой музей не отдам. Я хотел было сказать этим мальчикам и девочкам, что если они думают, что музеи и памятники возвращают кому-то жизнь, то они очень ошибаются. Отнимают они жизнь, а не возвращают, превращают реликвию во что-то такое, что совсем не похоже на оригинал. И сами усердные музейные служители превращаются в мумии и экспонаты. Но я ничего им не сказал. То, что для них умерло, во мне живёт — это часть меня, и Майка, и Бориса, и всех наших друзей.

А Борис, кстати, пел в восемьдесят втором — «Мы пили эту чистую воду…» — ну-ка, мальчики-девочки, кидайте свои пальчики, смотрите на меня в окно, что там дальше поётся? Не помните? О нас, о нас. Вот, когда вспомните, тогда и позвоните мне из своего музея. А мы — мы никогда не станем старше.

Апрель — май 1991. Ленинград — Москва.