— Какого черта, — сказала как-то Эльвира Людке за бутылкой пива. — Мода идет на бабские группы. Надо ловить момент. Давай сделаем шоу.
— А как ты это видишь? — спросила Людка.
— Я вижу что-то типа «Колибри», только круче. «Колибри» — нафталин, это уже не катит. По инерции идет, просто потому, что ничего другого нет, ничего нового и свежего. Московские команды тоже все в одну дуду фигарят. Друг от друга не отличить. Разве только по названиям.
— А ты что предлагаешь? — Людка отхлебнула пива из бутылки и передала ее подруге. — Новую творческую концепцию? Чего ты хочешь?
— Чего я хочу? — спросила Эльвира, принимая бутылку. — Я хочу грести деньги лопатой, вот чего.
— Это похвально. Это мне нравится. Я согласна. Если лопатой. Только чегой-то, я смотрю, в Питере с этим тухло.
— Это потому, что у вас в городе все снулые такие сидят. Как рыбы в отравленной реке. Кстати, очень похоже. И река тут такая… мутная. И погода… Все серенькое. Вот и люди — просто спят на ходу. Сечешь, подруга?
— А в Магадане у тебя что, веселее?
— В Магадане еще хуже. Там вообще ловить нечего.
— Значит, будем завоевывать Питер?
— Да черт с ним, с этим твоим Питером! Нам Москва нужна. Все деньги там.
— Там-то, оно, конечно, там, только кто нам их даст? И за что?
Эльвира закурила и посмотрела на подругу.
— Ты чего? — Люда окинула себя быстрым взглядом. — Чего ты уставилась?
— Думаю. Вот смотри. Приехала я в Питер. Я с Магадана. Ничего не умею. Ничего не знаю. А между прочим, квартиру сняла, живу, денег нет, но ведь не нищая совсем, а? Машинка какая-никакая есть. Обута, одета…
Люда согласно кивнула.
Эльвира действительно была пробивной барышней. Окончив десятилетку в Магадане, она на свой страх и риск рванула в Петербург и с вокзала сразу же пошла в ночной клуб — все ее вещи умещались в небольшой спортивной сумке. Правда, и деньги с собой были небольшие — так, родные собрали единственной дочери в дорогу с миру по нитке.
В ту же ночь, в клубе «Зомби», Эльвира познакомилась с Людой. И так хорошо познакомилась, что ночь провела в ее доме, благо родители Люды уехали на дачу. А когда вернулись, были поставлены перед фактом проживания в их квартире самой близкой, самой лучшей, самой красивой, умной и доброй подруги дочери — Эльвиры, приехавшей из солнечного Магадана.
Эльвира Усова, надо было признать (и родители Люды спустя несколько дней это признали), была девушкой воспитанной, вежливой и ответственной. Она полностью взяла на себя все хлопоты по хозяйству, но при этом не лезла с советами, не готовила, оставляя эту прерогативу матери Людмилы, зато ходила в магазины, подметала, мыла полы, поддерживала идеальную чистоту во всей квартире — в общем, выполняла роль домработницы, как прежде говорили, «за все».
Эта коммунальная жизнь продолжалась две недели, в течение которых Эльвира умудрилась устроиться на работу в какую-то фирму — секретаршей с очень неплохим окладом и сняла комнату. В один прекрасный день во время обеда она торжественно заявила:
— Мария Владимировна, Олег Васильевич! Спасибо вам огромное за все, завтра я от вас съезжаю. Я устроилась на работу и сняла комнату…
— Эльвира! — воскликнула мама Людмилы. — Элечка! Что ты говоришь? Ты можешь пожить у нас еще, если тебе…
— Нет, нет, Мария Владимировна, это невозможно. Я вам так благодарна, так благодарна и признательна, что всегда, если вам понадобится моя помощь, можете на меня рассчитывать. Вы меня в буквальном смысле приютили…
— Да брось, Эля, — сказал Олег Васильевич. — Пустое. Нам это ничего не стоило. И на Людку ты хоть как-то повлияла… А то она у нас совсем была зачуханная…
— Нет, нет, дорогие мои… Я завтра съезжаю. Милости прошу всех ко мне в гости. Только обживусь немного, приведу комнату в порядок.
Обосновавшись в Петербурге, Эльвира проявила чудеса деловой активности. Через полгода она уже переехала в отдельную, вполне приличную однокомнатную квартиру возле метро «Пионерская». Она ее, конечно, не купила, а снимала, но денег хватало и сверх оплаты жилья, так что время от времени Эльвира приобретала для своего дома всякие миленькие мелочи — шторку для ванной, крючочки, вешалки, полочки.
Работала она по-прежнему в той же фирме, занимавшейся продажей недвижимости. Если когда-то, в раннеперестроечную пору, такие конторы открывались чуть ли не каждую неделю и росли, как грибы в сырых лесах Ленинградской области, то теперь их осталось совсем мало. Те, что были ориентированы на откровенное надувательство, исчезли, полубандитские ушли в подполье, осталось лишь несколько солидных, крепких, широко известных. В одной из них — фирме «Гарант» — Эльвира и зацепилась благодаря своей немыслимой коммуникабельности. А еще — благодаря раскрепощенности, свободе от всяческих условностей и очень гибкой морали, о чем она тем не менее не распространялась. Она вообще никогда не болтала лишнего. Если бы родители Люды узнали, что входит в круг Эльвириных обязанностей на работе, они, вероятно, призадумались бы о целесообразности дружбы их дочери с такой незакомплексованной, слишком уж незакомплексованной девушкой. Или, скорее, молодой женщиной.
Через год у Эльвиры уже была машина — не бог весть что, но сравнительно резво бегающая по ухабам Петербурга «трешка». Фирма «Гарант» исправно платила зарплату. Эльвира захаживала в гости к Людиным родителям — не столь часто, чтобы стать в тягость, но и не столь редко, чтобы ее перестали ждать и подзабыли.
Мария Владимировна уже начала ставить Эльвиру в пример родной дочери. Олег Васильевич, будучи человеком более реалистичным, имел свое мнение по поводу карьеры милой провинциалочки и воздерживался от возведения Эльвиры на пьедестал. Он ничего не имел против того, чем занималась, по его мнению, Эльвира, даже в глубине души считал, что это совершенно в порядке вещей. Эльвира в его глазах не падала, он уважал ее трудолюбие и напористость, но хотел верить, что Людочка все-таки выберет менее тернистую и спорную дорогу к благополучию.
А Людочка пока и не думала вовсе ни о каком благополучии и самостоятельной жизни. Ходила в свой институт, а вечером, когда Эльвира заканчивала работу, бежала к ней, и они коротали вечер и ночь в клубах, на концертах или просто дома у магаданской красавицы.
