Значит, «зеленые» близко. Вперед выслан офицерский разъезд. Через какую-то версту нашего движения вижу верхового казака, который сторожит одну фигуру в штатском костюме.

— Господин полковник, нагнали мы вот его, — докладывает казак.

— Кто ты таков? — строго спрашиваю, рассматривая эту фигуру в потертом городском костюме, в ботинках.

Блондин, лицо уставшее, не бритое несколько дней. Под мышкой он держит полбуханки белого хлеба и, отламывая по кусочку, ест, явно демонстрируя, что он якобы голодный.

— Я из Туапсе, меня увели с собою «зеленые», но я нарочно приотстал, чтобы не идти с ними, — говорит он мне и продолжает есть хлеб.

— Кто убил казака? — еще строже спрашиваю.

— Его не убили, а только ударили по голове, он не хотел с нами идти, когда его взяли в плен, — отвечает «зеленый».

И поясняет на мои вопросы, что «зеленых» было около 100 человек, они отходят к перевалу у Лысой горы, советует как можно скорее поспешить за ними, так как, ежели они займут перевал у домика лесника, их трудно будет оттуда выбить.

Последние слова его меня подкупили. Я нисколько не сомневался, что он активный «зеленый» и его жизнь находилась в моих руках.

Много было конных атак и в Корниловском, и во 2-м Хоперском, и в 1-м Лабинском полках, коими я разновременно командовал. Много было взято пленных этими полками. Но я лично не зарубил, как и не обидел словами ни одного пленного. Теперь мы уходим в Грузию. Что даст нам смерть этого пленного?

— Иди куда хочешь, даже и в Туапсе, — сказал я ему, этому полуинтеллигентному «зеленому», и двинулся с полком вверх, по снежной дороге строевого леса.

Колесная дорога шла на крутой подъем. Она избита колеями в замерзшей грязи, покрыта теперь снегом, и движение по ней тяжелое, в особенности пулеметными линейками. Ровно к ночи полк достиг перевала у Лысой горы. «Зеленые» без боя отошли вниз, на север, в Кубанскую равнину.

«Лысой» гора названа потому, что по форме она походит на шаровидную лысую голову. На ней ни деревца. Вся покрыта снегом. На самом перевале также нет леса. Лысая гора от перевала отделена неглубоким ущельем к северо-западу и находится на Кубанской территории. У самого перевала, с южной стороны, стоят маленькая хатенка, сарайчик и маленький дворик, огороженный высоким плетнем. Это и есть хата лесника, как сказал «зеленый».

В сумерках наступившего вечера и холода, на снежном фоне, от этого маленького строения с огоньком в окне так запахло уютом, что невольно захотелось как можно скорее войти в него.

Сторожевая сотня заняла посты. Я вошел в хату. В ней молодая стройная женщина лет под тридцать и дочка лет десяти. Хозяюшка приветливо, но боязливо встретила вошедших, штаб полка. На мои вопросы она сказала, что ее муж — местный лесничий, бывший солдат. Он связался с «зелеными», да и нельзя было иначе — «живем в глуши», они могли и убить мужа. И он ушел с ними в село Садовое, до которого, по лесной дороге, 15 — 20 верст. Она очень просит не обижать ее. Семья тут ни при чем. Я ее успокоил.

Гибель сотника Веприцкого

Полк ночевал на снегу под открытым небом. Рано утром, 16 марта, спустились в густую лесную массу «столетних дубов» и двинулись к селу Садовому.

Полк шел по широкой снежной дороге в анфиладе громадных дубов, которые своими верхушками образовали сплошную крышу над дорогой. Шли словно по туннелю. По ответвляющейся лесной дорожке вправо послал 4-ю сотню есаула Сахно. В чаще леса скоро послышались частые выстрелы, эхом далеко-далеко несущиеся во все стороны.

Есаул Сахно доносит, что он наступает на село с востока. У него есть уже потери. Смертельно ранен сотник Веприцкий, и убит один казак.

«Дело дрянь», — думаю. Посылаю сотника Щепетного с сотней охватить село с запада, а сам с четырьмя спешенными сотнями, рассыпав их по лесу, наступаю с фронта. Коноводы и до трех десятков пулеметных и санитарных линеек глубоко назад запрудили нашу единственную дорогу к Лысой горе. Завязалась перестрелка, но из-за деревьев казаки не видят противника.

Справа показалась группа конных казаков. К нам подвезли раненого сотника Веприцкого и убитого казака. Тела их беспомощно болтались, положенные животами поперек седла. Казаки бережно сняли их и положили на землю. У Веприцкого ранение в левый висок. Окровавленный комочек серого цвета мозгов из раны неприятно действовал на глаза. Лицо его было бледно, глаза закрыты, крепко сжаты губы. Он еще чуть дышал. На нем шуба-черкеска с серебряными погонами, застегнутая на все крючки. Его дорогое серебряное оружие, кинжал и шашку, держал в руках вестовой. Полковой врач быстро достал из сумки флакончик нашатырного спирта и поднес к носу Веприцкого. Последний потянул носом спирт, конвульсивно задергался, потом вытянулся и как бы замер.

— Ну, теперь конец, — спокойно, профессионально сказал доктор.

— Как конец?.. Он же заворошился! — с волнением говорю доктору.

— Это и есть конец. Он уже не дышит, а нашатырный спирт только на миг воскресил его еще живое тело. А теперь он мертв, — деловито, спокойно отвечает он.

Мы все сняли папахи и перекрестились. Убитых немедленно отправили в Туапсе для похорон.

Занятие села Садового затянулось. «Красно-зеленые» упорно вели бой. Моя головная цепь в две сотни казаков, рассыпавшись по хворостяному лесу среди высоких деревьев, теряла связь. Видеть цепь в лесу можно было только по одному взводу. Пули «зеленых» и казаков пронизывали ветки деревьев. Где противник? Сколько его? Куда наступать? И что нам надо было брать — ничего не видно и непонятно.

Время перевалило на послеобеденное, а успехов пока никаких. Громко командую, чтобы слышно было всем, кого не вижу:

— Прекратить огонь и слушать мои слова! — и еще громче и растяж-нее произношу в полной тишине: — Если мы не возьмем Садовое, то на ночь надо возвращаться на перевал. Там холодно и голодно. И завтра придется наступать вновь. Если же мы возьмем село — там найдем и квартиры, и фураж, и еду! Отвечайте громко и коротко — на Садовое иль на перевал?! — закончил казакам в густом лесу, коих и не вижу.

— На Садо-ово-е!.. На Садо-ово-е! — громко пронеслось по лесу.

— Все вперед и — УР-РА-А! — вйкрикнул им в ответ.

Раздвигая хворост руками, цепляясь за все полами черкесок и ножнами шашек, с выстрелами на ходу, с криками «Ура!» шарахнулись по лесу все сотни вперед и скрылись совершенно из глаз штаба полка. По ним часто застучали выстрелы «зеленых» и скоро стихли, так как казаки выскочили уже на поляну с некоторыми постройками. Со своими двумя помощниками тороплюсь за цепями. Перед нами голые площадки с перекатами, отдельные сарайчики на сваях, но село еще не наше.

— Не выходите вперед!.. Оттуда стреляют! — крикнули нам несколько голосов.

«Но зачем же мы сюда тогда шли? — несется мысль. — Как не взять это село!» И я уже сам командую ближайшим казакам:

— Цель вперед!.. Занять немедленно же село!

Казаки вскочили и побежали вперед. По ним раздалось несколько выстрелов, и все смолкло.

Село занято. В нем нет никого из жителей. Все бежали. Захватили одного пленного, простого мужика, да у ручейка за селом лежал один убитый. Пуля казака догнала его в спину, и он, упав лицом вниз, так и умер.

В селе много сена и кукурузы, очищенной от шелухи и хранящейся в маленьких сарайчиках-амбарчиках на сваях в рост человека. Эти сарайчики были полны кукурузы. Нашли и белую муку. Остались и куры. За селом казаки отхватили гурт скота, голов в пятнадцать. И надо было видеть лица казаков, чтобы понять их радость.

«Сыты, сыты сегодня! — говорили их лица. — И кони наши тоже!» — улыбались они.

Выставив сторожевое охранение, послал донесение в штаб дивизии о занятии села. Сотни принялись готовить себе «пир>. И самое главное — полк был сыт на несколько дней.

Казаки сотника Щепетного захватили один ручной пулемет системы «Льюис», как оказалось — последние трофеи 1-го Лабинского полка в этом последнем наступательном бою с красными.