Сам же этот тогда молодой казак был награжден в Лосеве Георгиевским крестом IV степени по выбору своего взвода.
16 февраля красные продемонстрировали на станицу Кавказскую только несколькими орудийными выстрелами с севера по центру станицы и от станицы Дмитриевской. Дав несколько орудийных выстрелов, красные замолкли и отошли назад. Во всяком случае, больше орудийных выстрелов не было слышно. В это время главными своими силами из хутора Лосева они без боя заняли хутор Романовский и железнодорожный вокзал, находящийся на южной стороне хутора. Наших войск в хуторе не было. Все восемь полков конницы, пластуны и гренадерский батальон в 100 штыков находились в станице Кавказской в 7 верстах на восток от Романовского.
Ф.И. ЕЛИСЕЕВ ,
___
Нужно полагать, что на узловой станции Кавказская в ту ночь не было наших бронепоездов, если красные беспрепятственно заняли и самый вокзал, захватив в поезде до 100 казаков, куда-то отправляющихся.
Как и непонятно: зачем красные сделали «пеший налет» на хутор Романовский, отстоявший от хутора Лосева в 12 верстах? И почему они, пробыв в нем часа два, покинули его? И в то же утро все были захвачены в плен со всей своей материальной частью.
Для истории 1-го Лабинского полка считаю своим долгом свидетельствовать все то, что произошло на моих глазах и под моим командованием.
«Последнее прости»
В эти дни в нашем доме ежедневно гостили, обедали и ужинали некоторые офицеры-лабинцы. Временный полковой адъютант сотник Веприцкий безотлучно был со мной и жил в доме.
К старшему брату Андрею, есаулу и второму помощнику командира 1-го Кавказского полка, также ежедневно приходили друзья. Приятно и мне было встречаться с немногими старыми кавказцами, однополчанами и по мирному времени, и по Турецкому фронту. Холостяцкую молодежь прельщала наша младшая сестренка, щебетунья Надю-ша, гимназистка 6-го класса. Бывать в нашем большом и многолюдном доме всем было приятно. И наша добрейшая мать кормила всех безотказно. В доме всего было вдоволь — и жареного, и печеного, и засоленного в погребе из своего сада.
Откуда прошел слух — неизвестно, но жители станицы говорили, что «Войско отойдет в Грузию».
Под впечатлением этих слухов мать мне сказала: «Забирайте люцерну, сыночек, чтобы она не досталась этим поганцам-красным».
У нас было два сада. Верхний, по кочугурам, — фруктовый и овощной, а нижний, над Кубанью, — только под траву люцерну. Оба по 2 десятины каждый. Люцерну мы косили три раза за лето. В прошлом году, находясь «в опале» с фронта, я сделал два укоса косилкой, с помощью соседей перевез ее во двор и сложил в скирду.
Желание матери передал командирам сотен. Прибыли сотенные урядники — фуражиры, наложили мажары «по-хозяйски» и увезли к себе. Я понял, что мать отдает сено бесплатно, чтобы оно не досталось «этим поганцам-красным», которые придут, может быть, «завтра», и уж в наш-то дом ворвутся «первым долгом», и не поцеремонятся в своих желаниях.
Сотенные командиры, естественно, прибыли лично заплатить матери и вот слышат от нее: «Берите, деточки!.. Берите все, что надо для ваших казаков, ничего мне не жалко».
Удивленные, они обращаются уже ко мне. Говорю им, что мать отдала сено бесплатно. Но не тут-то было! Они и слушать не хотят. А я не могу фиксировать желание матери. Есаул Сахно, лучший друг нашего старшего брата, обратился к нему за содействием, доказывая, что «о бесплатности» не может быть и речи.
Брат подтверждает слова матери «о бесплатности». Полковник Булавинов смотрит в мою сторону удивленно, потом быстро встает, с сотенными командирами окружает мать и насильно вручает ей деньги, даже в повышенной стоимости цены на сено. Хотя тогда на все цены были неизвестны. Армия отступала, и все катилось «вниз».
Но самое замечательное здесь то, что наша мать, простая казачка, сотенных командиров называла «деточки». Это есть одна из характерных черт старинного патриархального казачества. Хорунжий Максим Порфи-рович Курочкин, проживавший под Нью-Йорком, тому свидетель.
В те немногие дни наш дом жил нежной и счастливой жизнью, окруженный вниманием и станичников, и, в особенности, офицеров 1-го Ла-бинского полка, предопределенный судьбою для того, чтобы потом, и очень скоро, ощутить самое большое горе, которое бывает в человечестве, это — разорение всего хозяйства красными и трагическую гибель всех членов семьи.
18 февраля, вернувшись с полком из-под Челбас, в доме застал неожиданных гостей: офицеров Корниловского конного полка — есаулов Н. Кононенко" и И. Ростовцева100 — и сотника А. Бэха101. Они возвращались в свой полк, который действовал в Ставропольском направлении в 3-й Кубанской дивизии генерала Бабиева. Старые Корниловцы, старые мои соратники в моем доме — ну как можно не приветствовать их! Немедленно же собрал всех офицеров-лабинцев на ркин.
Наш дом ярко освещен. В зале большой стол покрыт разными домашними яствами. Полковой хор трубачей разместился в большом стеклянном коридоре. Для них также подано — и выпить и закусить. Вся наша многолюдная женская часть семьи в повышенном настроении, в беготне, в заботах об угощении. Бабушка и мать на кухне. Старшая наша замужняя сестра Маня, наш первенец из 12 детей (ей 33 года, а замуж она вышла 15 с половиной лет от роду), жена брата Нюра — дочь лосевского атамана, урядника-конвойца, три младшие сестренки, племянница — все они слуги гостей, коих набралось до 30 офицеров. Начались тосты. Содержание их одно: бои, казачья слава, храбрые полки присутствующих офицеров — Корниловский конный, 1-й Кавказский, 1-й Лабинский. Сама же Кубань, наше родное Кубанское Войско воспевались и украшались дивными мотивами войсковых песен. Все трое Корниловцев, Кавказцы — есаулы Храмов и А.И. Елисеев — и Аабин-цы — полковник А.П. Булавинов, есаулы Сахно, М. Бобряшев и сотник Щепетной — имели отличные голоса, тонкий слух и бесконечное знание песен кубанского фольклора с истоков Запорожского казачества.
Хор трубачей за стеной надрывал души всех то бравурными маршами после тостов «за полки», то «тушем», когда касалось личностей, то нежными мелодиями, когда шла задушевная беседа офицеров.
Оркестр 1-го Аабинского полка и тогда состоял из старых, опытных казаков трубаческой команды и был на высоте своего музыкального положения.
То не был кутеж, каковые бывали во всех казачьих полках в офицерской среде, так как сердце-вещун подсказывало что-то другое, что-то недоброе, почему чувствовалось у всех какое-то «щемление души», хотя никто из нас не знал, да и не представлял, что свою дорогую Ку-бань-Отчизну мы покидаем навсегда.
И то оказался последний день моего живого общения с дорогой мне нашей многолюдной семьей в доме погибшего отца. Завтра, 19 февраля, 2-й Кубанский корпус выступит на север, с боя возьмет станицу Дмитриевскую, что в 25 верстах от Кавказской, и потом пойдет назад, в горы, минуя мою родную станицу.
2-й Кубанский корпус подтянулся. Уже внушительную силу представляла Кавказская бригада: 1-й и 2-й Кавказские полки. Отличны были Партизанские отряды есаула Польского и сотника Жукова. Думаю, что весь корпус имел уже свыше 2 тысяч шашек, не считая полковых пулеметных команд.
Пластунов было немного, не свыше 300 штыков. В большинстве их дали станицы Кавказская и Темижбекская, так как все северные станицы отдела были заняты красными, а с другими станицами на было никакой живой связи.
При таком боевом и психологическом состоянии корпус выступил на север, чтобы взять станицы Дмитриевскую и Ильинскую.
Несомненно, что был приказ свыше, так как для обеспечения главного железнодорожного узла — станции Кавказская — надо было иметь в своих руках пункты, лежащие от него не менее как в одном переходе. Так диктует военная тактика — для защиты важного тет-де-пона. С занятием этого Кавказского железнодорожного узла красными от ставки генерала Деникина полностью отрезались железнодорожная, телефонная и телеграфная связь с Терским войском и со всеми войсками, действовавшими в Терско-Дагестанском крае.
