Пролетка была обита темно-синим сукном. Из того же материала и того же цвета была и одежда извозчика, состоявшая из длинного до пят кафтана, со сборками на поясе. Такая длина кафтана способствовала согреванию ног, в чем так нуждался извозчик, принимая во внимание неподвижное, сидячее положение в течение долгих часов работы. А в таком положении ноги мерзнут в первую очередь, особенно, конечно, зимой, да еще в ночное время. Вот почему кафтан был не только длинный, но и имел широкий запах, что еще больше защищало извозчика от проникновения холодного воздуха. Головной убор в летнее время имел вид низкого широкого цилиндра. Несмотря на периодический осмотр транспорта городскими властями, состояние пролеток и одежды извозчиков зачастую оставляли желать много лучшего, все зависело от достатка и желания хозяина промысла. В зимнее время извозчики пользовались двухместными санями, сиденья которых ничем не ограждались. Для отепления ног внутри саней было положено сено. Ноги седока выше колен прикрывались полстью[199] — либо суконной, либо, у более состоятельных, меховой. Зимняя одежда извозчика по внешности ничем не отличалась от летней. Она была лишь значительно утеплена. На ногах были валенки. Однако головной убор был другой. Он состоял из круглой меховой шапки, с синим суконным верхом[200]. Работа извозчиков зимой требовала большой выносливости в морозные дни и, в особенности, в морозные ночи. В то время для людей, занятых на наружных работах, в морозную погоду на улицах и площадях разводили костры. Тут грелись дворники, городовые, посыльные, мальчики на побегушках и другие. Тут же грелись и извозчики. Несмотря на введенную таксу для извозчиков[201], почти никто этой таксой не пользовался. Это была такса по времени пробега, но скорость по расстоянию предусмотрена не была. Скорость всецело зависела от произвола извозчика. Таким образом, эта такса не достигала цели или достигала ее не в полной мере. Плата за проезд устанавливалась по соглашению. Извозчик назначал плату произвольно, в зависимости от обстоятельств. Это приводило к необходимости торговаться с извозчиками. Иной столько заломит, что человек только удивленно посмотрит на него и молча пойдет искать другого извозчика. Тогда извозчик, боясь потерять седока, едет тихо за ним и постепенно снижает цену. Седок, видя податливость извозчика, назначает ему свою цену и, если найдет возможным, постепенно снижает ее. Придя к соглашению в цене, седок занимает свое место. Пока не было трамвая, извозчиков в городе было много и их услугами пользовались широко. Так, в 1908 г. Городская управа выдала 15 590 номерных знаков для пролеток и 17 031 — для саней. С введением же трамвая и появлением на улицах города таксомоторов положение резко изменилось, извозный промысел пошел на убыль, так как извозчик перестал быть скоростным транспортом, как это было во времена конки. Незадолго до Первой мировой войны начал развиваться автотранспорт, появились таксомоторы, грузовики, автобусы. Таксомоторы были двух классов, отличавшиеся окраской и внутренней отделкой. Таксомоторы первого класса были белые, отделанные внутри красным бархатом; второго класса — синие, с кожаными сиденьями. Стоянки были у официальных учреждений, ресторанов, гостиниц и вообще в людных местах[202]. Предприимчивые содержатели ломовых конных дворов постепенно стали переходить на грузовой автотранспорт, который к началу Первой мировой войны получил довольно широкое распространение. Автобусы постепенно заменяли омнибус. Необходимо еще отметить связь извозчиков с содержателями гостиниц и меблированных комнат. Речь идет об извозчиках, постоянная стоянка которых находилась у вокзалов. Это как бы привилегированная каста извозчиков, которая, захватив выгодную стоянку у вокзала, других извозчиков к этой стоянке не допускала. Так вот, такие извозчики, присмотрев седока, который по всем признакам впервые приехал в столичный город из провинции, предлагали доставить его в такую гостиницу или в такие меблированные комнаты, где все будет очень хорошо и все будет очень дешево. Соблазненный провинциал, доверчиво слушая извозчика, вверял ему свою судьбу в незнакомом городе и покорно занимал в пролетке место седока. Извозчик же, доставивший постояльца к месту его пристанища, получал от хозяина гостиницы или меблированных комнат вознаграждение. Извозчики народ наблюдательный. Они хорошо разбирались в людях, метко определяли в каждом приезжем его положение, его вкусы и потребности, знали, что предложить, куда везти — одним словом, в этом деле набили руку.
У вокзалов дежурили еще дилижансы — большие кареты общего пользования. Дилижансы высылались большими гостиницами к вокзалам в часы прибытия дальних поездов. Легковым извозным промыслом занимались как извозопромышленники, имевшие конные дворы и нанимавшие извозчиков, так и извозчики-одиночки из среды местных крестьян, которых называли «гастролерами». Извозчики, работавшие у предпринимателя по найму, обязаны были ежедневно сдавать определенную сумму хозяину. Остаток от выручки был заработком извозчика. Выезды извозчиков, работавших по найму, отличались от выездов извозчиков-одиночек. Первые выглядели более подтянутыми и аккуратными, начиная с одежды извозчика, кончая упряжью и экипажем. Да и лошадь была более упитанная. Можно еще упомянуть, что были случаи, когда извозчики становились жертвой недобросовестных седоков. Такие жулики, оставляя извозчика на улице ждать плату за проезд, уходили якобы к себе на квартиру за деньгами, а сами, пользуясь проходными дворами, исчезали. Были случаи и обратного характера, когда жертвой обмана становились седоки. Пользуясь темнотой, где-нибудь на окраине города извозчики не давали сдачи и, хлестнув лошадь кнутом, быстро покидали обманутого седока. Жертвой извозчиков становились и пьяные седоки, которые, убаюканные качкой пролетки, засыпали крепким сном, а извозчик, пользуясь этим обстоятельством, обирал свою жертву. Такое явление не носило, конечно, массового характера, но, хотя и нечасто, такие случаи бывали. Кареты. Ландо Кроме услуг извозчиков, более состоятельные люди пользовались в отдельных случаях каретами и ландо. К таким отдельным случаям, в первую очередь, надо отнести свадьбы и похороны. При свадьбе одна карета предназначалась для молодых после венчания, а остальные — для шаферов и гостей. На свадьбу же жених, в сопровождении шафера, приезжал отдельно от невесты и ожидал ее прибытия в церковь. Карета для свадебных процессий, помимо торжественности, была удобным видом транспорта, — она была закрыта и достаточно вместительна — до четырех мест. На свадебных процессиях в летнее время пользовались и ландо. Ландо — открытый экипаж с подъемным верхом, которым пользовались в дождливую погоду[203]. На похоронных процессиях каретами пользовались престарелые люди, провожавшие покойника на кладбище. Для пышности похорон богатые люди нанимали побольше карет, хотя зачастую многие кареты шли пустыми. Извозным промыслом, сдавая кареты внаем, занимались многие извозопромышленники, из чего видно, что и этот вид транспорта имел широкое применение и был доходным делом для предпринимателей. Собственные выезды Многие богатые люди имели собственные выезды. Выезды эти были очень разнообразны, начиная с дрожек, кончая парадными каретами. Различна была и упряжь этих выездов — русская и английская. В русской упряжи кучер был одет в традиционный русский кафтан, со сборками на поясе, темно-зеленого цвета, в отличие от темно-синего у извозчиков. Головной убор был такой же, как у извозчиков, но, конечно, высокого качества. Руки кучера были в белых перчатках. Кафтан был подпоясан нарядным кушаком с цветным рисунком. Иногда к этому кушаку, при открытом транспорте (коляске), на спине кучера помещались часы в кожаном футляре, чтобы седок мог следить за временем. Коляски были отделаны также темно-зеленым сукном или кожей того же цвета. Для нарядности упряжь была отделана медными бляхами, которые были начищены до предельного блеска. Зимний наряд кучера отличался от летнего только головным убором, состоявшим либо из круглой меховой шапки, либо из бархатной шапки четырехугольной формы различных цветов, отделанных по ранту крученым золотым шнуром с петлями по углам. Нередко в зимнее время лошадь покрывалась сеткой от дуги до передка саней, во избежание попадания комков снега из-под копыт лошади на кучера и седока. Сани имели богатую медвежью полсть, покрывавшую ноги седока, а в ногах — меховой мешок. вернуться Для многих мемуаристов извозчик навсегда остался колоритным уличным персонажем. «Извозчики — петербургские „ваньки“, неотъемлемая принадлежность улицы, носили всегдашний, традиционный, спокон века присвоенный им мужичий синий армяк до пят и клеенчатую шляпу — приплюснутый низкий цилиндр с раструбом и загнутыми полями (непременно с медной пряжкой впереди), а зимой — меховую шапку с квадратным суконным, а то и бархатным верхом. И какие у них были узорчатые и разноцветные пояса! Сидя на облучке своих саней или дрожек, они поджидали седока и приглашали прохожих: „Поедем, барин!“ или „Резвая лошадка — прокачу!“» (Добужинский. С. 13). «У извозчиков поплоше все было точно такое, как у лихачей: и пуговицы, и кафтаны, и кушаки, и твердые шляпы с загибами (как на соуснике или салатнике). Только шляпы были без ворса и старые, сплющенные, потемневшие дочерна под дождем; и пуговиц подмышкою не хватало, висели только нитки от петель, с мясом оторванные куски; и кафтаны были сплошь в немилосердных заплатах, чиненные у пояса, штопанные разными нитками, то суровыми, то цветными, и кушаки были, хотя и с пупырышками, только „гвоздички“ эти были кой-где отковыряны и кушак сидел криво, был стянут наскоро косым жгутом» (Горный. С. 78–79). «Но что это были за извозчики, или „ваньки“, как их тогда называли! Лошади — одры (одр — тележный кузов. — А. К.), а экипажи, неудобнее которых и не представишь себе. Это были дрожки со стоячими рессорами. Сиденья на них были так узки, что два человека, несколько склонные к тучности, могли уместить на них лишь половину своих тел, а вторые половины висели в воздухе. Трясли „ваньки“ на булыжных мостовых отчаянно, а рессоры их дрожек постоянно ломались и обычно были перевязаны веревками» (Оболенский. С. 11). «Извозчичьим кварталом» в городе была «Лиговка с частью Обводного канала и примыкающими улицами» (Животов Н. Н. Петербургские профили: На извозчичьих козлах. Шесть дней в роли извозчика. СПб., 1894. Вып. 1. С. 26). Как пишет Светлов, у извозчиков были ругательные прозвища: гужеед и желтоглазый (Светлов. С. 38). У «ванек», легковых извозчиков, «исконными врагами были ломовые извозчики, никогда никому не уступавшие дороги („ванек“ они презрительно обзывали „гужееды“, „гужом подавился!“» (Добужинский. С. 13). Гуж — кожаная петля для крепления конца дуги к оглобле. В 1775 г. вышел указ, предписывающий «извозчикам обязательно красить экипажи в желтый цвет, от которого название „желтоглазого“ сохранил петербургский „Ванька“ до сих пор» (Божерянов И. Н. «Невский проспект»: Культурно-исторический очерк двухвековой жизни С.-Петербурга. [СПб., 1903]. Т. 2. С. 247). «В Петербурге было, помнится, до двадцати тысяч извозчиков. Летним экипажем была извозчичья пролетка, довольно неуклюжей конструкции, о четырех колесах. Кучер сидел на облучке с железным передком. На пассажирских сиденьях лежали волосяные полумягкие подушечки, обитые темно-синей материей. Сиденье было рассчитано на двоих, но было просторным, так что, потеснившись, помещался и третий. Внизу сиденья был кожаный фартук, прикрывавший седокам ноги в случае дождя. С этой же целью верх из черной кожи был откидной и складывался на шарнирах гармошкой; поднятый, он образовывал нечто вроде кибитки. Экипаж был окрашен в черный цвет. Зимой ездили на маленьких санках на железных полозьях, с железным передком и задком. Санки были довольно элегантными, но узкими: два полных человека чувствовали себя на сиденье тесно и должны были поддерживать друг друга за талию, чтобы не вылететь на крутом повороте. Полумягкое сиденье было обито темно-синим материалом. Сани были окрашены в черный или в темно-коричневый цвет. Ноги пассажиров укрывала „полость“ темно-синего сукна, подбитая овчиной или даже медвежьим мехом. Полость пристегивалась кожаными петлями к особым головкам на заднем обрезе сиденья. Возницы носили установленную форму. Летом — суконный темно-синий казакин (полукафтан. — А. К.) с подборами сзади, с открытой грудью, без ворота. Застегивался он на маленькие круглые черные пуговички. На голове извозчики носили довольно дурацкую черную шляпу, типа низкого квакерского цилиндра, в каком обычно изображали Джона Буля. Этакие шляпы носили шикарные русские ямщики пушкинской эпохи; они попадаются на лубочных картинках того времени. На ногах — русские сапоги. Пояса извозчики носили разноцветные, по большей части яркие. Они были похожи на современные шарфы, только длинные, и завязывались так, что их концы не свисали, а завертывались несколько раз на пояс. В разрезе казакина была видна русская рубаха любого цвета. Зимой извозчики носили такую же поддевку, но ватную, длинную, теплую. На голове — шапку, суконную или бобриковую, похожую на митру протопопа. На ногах — русские сапоги или валенки. Яркие желтые кожаные или деревенские шерстяные рукавицы и кнут засовывались спереди за пояс. <…> Если мимо стоящих извозчиков шел прилично одетый человек, они наперебой начинали предлагать свои услуги. Довезя седока до места назначения, извозчик всегда просил на чай. Если седок ехал с дамой, то обычно не торговался: было не принято. Извозчики этим пользовались и при расчете заламывали цену. Шикарная публика вообще ездила без торгу. <…> По большей части извозчики работали от хозяина, который давал жилье и одежду, лошадь, упряжь и экипажи. Извозчик обязан был в день выездить определенную обусловленную сумму. Если его дневная выручка была меньше этой суммы, он докладывал из собственного кармана; если же выручка превышала ее, разница шла в пользу извозчика. Были и те, кто ездил от себя. По большей части, это были крестьяне петербургской округи, работавшие только зимой на отхожем промысле. Реже попадались самостоятельные хозяева лошади и экипажа из других губерний, осевшие в городе на постоянное жительство; это обычно были зажиточные, солидные мужики, выбившиеся впоследствии в хозяева. У своих излюбленных мест стоянок извозчики собирались кучками, курили, зимой грелись, притоптывая и прихлопывая. Зимой в обычае было на перекрестках разводить костры. Для этого использовали специальные цилиндрические металлические решетки на ножках, с решетчатым дном. Около этих костров собиралась публика: извозчики, постовой городовой, дежурный дворник. <…> Много извозчиков собиралось у театров в часы разъезда, у вокзалов, у Гостиного двора. По всему городу были разбросаны водопойни: небольшие павильоны, вдоль стен которых были устроены каменные, деревянные или железные корыта. Вода лилась из железной трубы, вделанной в стену, которая, изгибаясь, заканчивалась над корытом. В водопойне непременно был сторож, который открывал ее изнутри и брал за водопой копейку. Часто в водопойне размешалась и общественная уборная. Извозчиков обслуживали извозчичьи трактиры, чайные и дворы. Извозчик ставил лошадь на двор под присмотр, а сам отправлялся в трактир обедать или пить чай, пока его лошадь жевала сено или овес. Трактиры эти были открыты всю ночь. Иногда компании кутящей молодежи после закрытия ресторанов отправлялась, для оригинальности, заканчивать кутеж в трактир. Так как выбор блюд в таком низкопробном заведении не мог удовлетворить их изысканный вкус, то обычно заказывали водку и яичницу-глазунью — яйца везде одинаковы. Извозчиков презрительно называли „Ваньками“, „гужеедами“, „желтоглазами“. Рассказывали, что некоторые извозчики не прочь были обобрать пьяненьких седоков, а другие будто бы даже входили в состав разбойничьих шаек и завозили пассажиров в глухие места, где сообщники грабили и даже убивали. Извозчик был очень характерен для Петербурга. Зима, вечер, фонарь, снег; у фонаря унылая кляча, накрытая драной попоной, с торбой на морде, жует, опустив голову. На облучке дремлет, согнувшись и засунув рукав в рукав, бородатый извозчик. Его заносит снегом, лошадь вздрагивает от холода, переступает с ноги на ногу, и идет медленное время в ожидании пассажира» (Григорьев. С. 135–138). вернуться Легковые извозчики упорно препятствовали установлению твердой цены за проезд. В 1840-х гг. газета возмущалась: «Когда-нибудь мы будем иметь в Петербурге таксу на легковых извозчиков. Теперь извозчики немилосердно пользуются благоприятными для них обстоятельствами» (Смесь // Северная пчела. 1844. 8 ноября). И только в 1898 г. ввели таксу для одноконных извозчичьих экипажей: днем за полчаса — 35 копеек, за час — 60 копеек; ночью, соответственно — 50 и 90 копеек. «Таблица таксы должна быть повешена на задней части козел текстом к седоку» (Алфавитный сборник. С. 292). В 1902 г. путеводитель по городу в разделе «Сведения для приезжающих» сообщал: «Для извозчиков в Петербурге существует такса. При найме пролеток нет надобности торговаться, так как самый короткий конец от вокзала стоит 35 коп., т. е. 20 коп. за четверть часа езды и 15 коп. — за ожидание на вокзале поезда. Далее, если время проезда пройдет 20, 25 или 30 минут, то плата увеличивается. За каждые 5 мин. 5 коп» (С. Петербург. Иллюстрированный путеводитель. СПб., [1902]. С. 7). «В последние годы перед первой империалистической войной извозчикам вводили таксометры для измерения расстояния. Таксометр укреплялся у извозчичьего сиденья, на нем красовался красный флажок. Однако это нововведение не привилось» (Засосов, Пызин. С. 49–50). вернуться Первые таксомоторы появились в городе в 1902 г. (Раевский. С. 52). «В 10-х годах появились автотакси частных владельцев. Машины были заграничные, разных фирм и фасонов. На них были счетчики, но чаще их нанимали из расчета примерно 5 рублей в час. Стоянка была на Невском, около Гостиного двора. Шоферы этих такси выглядели людьми особого типа: одеты по заграничному — каскетка, английское пальто, краги. Держались они с большим достоинством, ведь это были все хорошие механики, машины были несовершенной конструкции и часто портились, их надо было на ходу ремонтировать. Многие относились к таксомоторам с недоверием и предпочитали пользоваться извозчиками — надежнее и дешевле» (Засосов. Пызин. С. 53). вернуться Ландо — четырехместная раскидная коляска с открывающимся верхом. В 1831 г. в Петербурге появились фаэтоны — «крытые, легкие, в одну лошадь экипажи», с откидным верхом, на рессорах. Таксы при найме экипажа не было (О фаэтонах // Северная пчела. 1832. 30 июня). |
